Читаем без скачивания Спичечная фабрика (сборник) - Ульяна Гицарева

Мансур. Ладно, ладно. Я верю тебе, брат… Деньги он все взял?

Тамаз. Взял. Карманы выверну, хочешь?

Мансур. Выверни… Да, вижу, вижу. Убери.

Освещается небо, слышен звук выстрелов. Мансур и Тамаз прижимаются к стенкам ямы, задыхаясь от страха. Вдали раздаются крики большой толпы.

Прощай, Тамаз. Прости меня, не верил тебе!

Тамаз. Прощай, брат.

Еще один залп, и черном окошке неба над ямой вздымаются огни фейерверка.

Мансур. Тамаз, это не стреляют! Это ферверк! Фер-верк! Праздник! В Сочи праздник! Это не нас убивать!

Они сползают по стенкам на землю, закрывают головы руками, молчат какое-то время.

Тамаз. Так нельзя. Нада петь.

Мансур. Не нада петь, услышат, на граница за наркотики заберут.

Тамаз. Нада петь песню ранения. Когда абхаза ранят пулей, и ему нада вынуть ее кинжалом, ему нада петь песню ранения – и боли нет, страха нет.

Мансур. Я не знаю такая песня.

Тамаз. И я не знаю.

Мансур. А кто знает?

Тамаз. Невеста моя знала. А теперь никто не знает.

Мансур. Как никто? Невеста есть.

Тамаз. Нет уже невеста.

Мансур. Как нет? Ты говорил есть. Врал?

Тамаз. Врал.

Мансур. Зачем так?

Тамаз. Так веселее.

Мансур. А где невеста?

Тамаз. В Россию уехала, работать, и нет больше. В тюрьме, наверно. Или убили.

Мансур. Ну ты… (Пауза.) А крест она тебе дарила?

Тамаз. Нет, это я ей дарил. Хотел подарок сделать. Денег нет. А в Пицунда много людей гулять, купаться приезжают. Я там ходил, искал, может, в галька потеряет кто кольцо. Жениться хотел, предложение делать. А нет кольца. Нашел крест на цепочка. Подарил ей, сказал: «Носи так, потом отнесем кузнецу, расплавим, кольцо будет». Она прятала, но носила. А денег все нет, ее в Россию отправили работать. Мы прощались. Она говорит: «Нечего подарить на память тебе. Вот я крест носила, теперь ты носи». И уехала. Больше пяти лет нет.

Мансур. Может, хорошо все, может, русский нашла, вот и пропала.

Тамаз. Нет, она б родителям сказал. А так, значит, совсем нет.

Мансур. А может вас Аллах за крест наказал?

Тамаз. Это жизнь, ты Аллах не поминай. Ну… пошли? Нада через Сочи за ночь пройти, а потом дальше.

Мансур. Так ты домой не идешь?

Тамаз. Как домой идти? Мотоцикл пропал, денег нет. Домой идти, их еду есть, не пойду. Нада работать.

Мансур. Подсадишь? Я падал, руку поранил. Сам не вылезу.

Отрывок из интервью

Первый – второе лицо единственного числа,

Второй – дедушка первого.

Первый. Ты же на границе служил?

Второй. Так точно, на советско-турецкой, с тысяча девятьсот пятидесятого по пятьдесят третий год. И отмечаю это до сих пор каждый год в День пограничника. И между прочим, если меня с этим днем не поздравляют, считаю сие личным оскорблением.

Первый. Извини.

Второй. Извиню.

Первый. Ты считаешь себя националистом?

Второй. Безусловно, нет. Я просто терпеть не могу черных.

Первый. Но в Советском Союзе в тебе же должны были воспитать толерантность?

Второй. Вот тебе нравится соседский кот Уктус?

Первый. Нет.

Второй. А он от этого не перестает быть соседским. И ты при бабе Томе всегда этому коту улыбаешься во имя мира во всем мире. Более того, еще и говоришь: «У-у! Какой мордастый!».

Первый. То есть на самом деле все друг друга не любят?

Второй. На самом деле Уктус и правда, мордастый. А еще это вопрос не крови, а памяти. Насколько сильно в тебе жива память стоящих за тобой поколений. Вот ты можешь с разгону назвать годы русско-турецкой войны?

Первый. Нет. Могу Первой и Второй мировой.

Второй. Вот. А ведь она была. И там тоже умирали русские, и твои родственники в том числе. Но это, кажется, так давно было, будто и не с нами. И можно без зазрения совести ездить к ним отдыхать, носить футболки с их проклятым турецким флагом в огород. И если бы твоя бабушка не ругалась выражением «турок беспутный», вместо «дурак» или «идиот», так же как ругалась ее мать, а до этого мать ее матери, а я бы не служил на русско-турецкой границе, то можно было бы сказать, что памяти в нашей семье об этой войне нет. Но именно в нашей есть. И я черных терпеть не могу.

Первый. Ну так и до татаро-монгольского ига мы договоримся. Как ты к ним относишься?

Второй. Татары так в нас намешались, что я одно могу сказать: татаро-монголы захватили Русь только потому, что она им очень нравилась. Что Руси, как женщине, должно быть приятно. Но это опять же флер прошедших веков и нашей забывчивости.

Первый. Получается, что любить можно только тот народ, который не претендовал на территорию твоего народа?

Второй. Я тебе, как пограничник, скажу – да. А как дед я тебе скажу: когда ты любишь свой народ и страну, уверен в них, то и в конфликты ты не полезешь. Ни из зависти, ни от жадности. А если ты в конфликты не лезешь, то какая разница как ты к кому относишься. Вот живете вы с Уктусом безмятежно: он знать не знает, что ты его не терпишь, а ты, между прочим, знать не знаешь, что и он не терпит тебя.

Сцена шестая

Хорошая рыба туземцам нужна

Австралия. Небольшая комната в съемном доме для гастарбайтеров, темная, с окошком под самым потолком. Прямо на полу огромный матрас, в углу стул, на котором свалена одежда. Больше ничего не поместилось. Катя сидит на углу матраца и бинтует руку. Входит Себастьян.

Себастьян. Рука?

Катя. Краем мусорного бака порезалась.

Себастьян. Есть новости?

Катя. Нет, я просмотрела все газеты и сайты. Репетитор никому не нужен.

Себастьян. А клининг?

Катя. Тоже.

Себастьян. Это плохо. (Садится на другой край матраса спиной, включает ноутбук.)

Катя (на четвереньках ползет по матрасу к нему). Себастьян?

Себастьян. Да?

Катя (нараспев). Себастья-ан, Себастья-ан…

Себастьян. Что? Что? Что?

Катя. Знаешь, когда я влюбилась в тебя? Когда ты сказал, что тебя зовут СЕБАСТЬЯН. Сначала я любила краба по имени Себастьян из мультика про русалочку и выучила из-за него английский. Потом я любила мальчика по имени Себастьян из сериала «Элен и ребята» и выучила из-за него французский. А потом я встретила тебя и выучила испанский.

Себастьян. Да, ты говорила это.

Катя. Ты не заметил? Я же посадила в горшок цветок. (Показывает горшок с торчащими из него красными листьями.) Его зовут кордилина, у нас такие в школе росли.

Себастьян. Это трава. Она здесь растет везде.

Катя (бодро). Да, я выкопала на улице, прямо с землей. Но все же комнатные растения – это где-то трава. Трава, откуда-то привезенная, издалека. Или даже деревья. Просто они на чужой земле не разрастаются в горшках. Тебе не нравится? Мне очень нравится.

Себастьян. Нормально. Просто в Австралия это крэйзи. На окне это же, это же за окном.

Катя. Ну и пусть будет крэйзи. Что ты смотришь там?

Себастьян. Мы сегодня идем гостить. К мексиканцам. Они хотят рашен пати.

Катя. Ты меня в кокошнике потащишь? И со мной все будут фоткаться, как с обезьянкой?

Себастьян. Я не понял. Обезьянкой?

Катя. Хотя нет, это с тобой как с обезьянкой, а со мной, как со свиньей.

Себастьян. А… Ты ругаешься. Нет, мы будем петь песню на русском. Я ищу для себя транслэйт… Вот. (Включает.)

Голос (из нотубука, поет).

«Хорошую рыбу ты нам подарил.Теперь у туземцев твоих много силДля песен и танцев,Для танцев и песен.Е-е…йе…»

Себастьян (подпевает).

Е-е…йе…«Спасибо за ры-ыбу!Как воздух, как свет, как огонь, как жена,Хорошая рыба туземцу нужнаДля песен и танцев,Для танцев и песенЕ-е…йе…»

Катя. Я не буду это петь.

Себастьян. Вместе будем. Русская веселая песня про еду.

Катя. Я никуда не пойду.

Себастьян. Ты так потому что они оставляют червяков? Они больше не будут так.

Катя. Все, устала. Не могу больше.

Себастьян. Ты не можешь устала. Ты не работала сегодня, ты в горшок садила траву. Я устал, я работал. Знаешь, сколько я за день сделал бургеров?

Катя. Себастьян, ты счастлив?

Себастьян. Зачем здесь счастлив?

Катя. Что?

Себастьян. Не то… (Быстро печатает, читает.) Причем здесь счастлив?