Читаем без скачивания Выбор оружия - Андрей Левицкий

Хорошо, что я его не послушался. Сзади раздался грохот, темные, должно быть, взорвали дверь, после чего сразу несколько их всунулись внутрь. Напарник выстрелил, и одновременно то же сделал один из сталкеров, установивший свое ружье в режим «макси».

Он попал точно в сундук, за которым я прятался мгновение назад. Тот взорвался, волна раскаленного воздуха и капель расплавленного металла ударила меня в спину, швырнула вперед. А я как раз оттолкнулся от пола, чтобы прыгнуть.

Наверное, я поставил мировой рекорд. Сзади меня будто стукнули кувалдой размером с броневик. Тело взлетело наискось от пола, как стрела, пронеслось в воздухе и, будто в центр мишени, влетело точно в середину квадратного окна. Торчащий из железной рамы осколок стекла взрезал кожу на бедре.

Ревя, как раненый зверь, я свалился на пол, ударившись грудью. Ребра хрустнули, воздух с шипением вышел сквозь сжатые зубы. Из глаз полетели искры, все вокруг вспыхнуло, задрожало, перемигиваясь крошечными слепящими огоньками.

Никита… Он же еще там, за дверью… Мысль эта пришла будто откуда-то издалека — я во все глаза смотрел на то, что было прямо передо мной, всего в полуметре, занимая большую часть этой половины барака и скрывая от взгляда его противоположный конец. Спину жгло, кажется, куртка там все еще тлела. Зад болел, будто мне отвесили сильного пинка. Но Пригоршня… Он остался за перегородкой, с другой стороны, где куча сталкеров из темной группировки, почему-то вознамерившихся убить нас…

Я встал на колени. В позвоночнике хрустнуло. Выпрямился, развернувшись на каблуках, глянул в окно. И увидел, что напарник, не дождавшись моего сигнала, бежит наискось от койки, а с другого конца барака по нему палят в два ствола, и третий сталкер целится из электроружья, ведя стволом вслед за перемещающейся целью… Вскинув «ингрэм», я нажал на курок. Автомат выстрелил и смолк: заклинило. Койка, за которой раньше прятался Никита, взорвалась. Должно быть, пока я не смотрел туда, они кинули гранату, вот почему он сорвался с места.

Пригоршня свалился под стеной, приподнял голову. Ружья в его руках не было. От противоположной стороны барака к нему бежали человек пять и следом в развороченный проем лезли еще несколько.

Он поднялся, выхватив нож. Пули визжали, выбивая искры из железной стены слева и справа от него. Напарник стоял в пол-оборота ко мне, и я увидел растерянность на его лице — это был конец, их около десятка, а с ножом не полезешь на стволы, враги уже рядом, четверо или пятеро одновременно целятся в него…

— Кристалл! — заорал я так, что перекрыл грохот оружия. — Кристалл, Никита! Давай!!! - Мой голос сорвался, по горлу будто наждаком резанули.

Ряд искристых фонтанчиков прошил стену, стремительно подбираясь к напарнику. Он сорвал контейнер с карабина на ремне, распахнул крышку и поднял перед грудью. Пуля с визгом ударила в металлическую стенку. Закричав, Никита швырнул контейнер перед собой. И метнулся к перегородке.

Я увидел, как его плечо словно взрывается, когда в него попадает пуля, как в то место, где напарник только что стоял, впивается разряд из электроружья, а он прыгает в окно по другую сторону от запертой двери — и тут выпавший из контейнера кристалл сработал.

Артефакт бесшумно вспыхнул, выбросив во все стороны ртутные, с виду — мягкие, а на самом деле острые как бритва лучи. Органику они мгновенно пронзают и останавливаются не раньше, чем заполнят все пространство вокруг, лишь достигнув чего-то твердого вроде бетонных, железных или деревянных стен.

Никита уже лежал, ткнувшись лицом в пол и прикрыв голову руками. А на меня нашла моя обычная завороженность, чтоб не сказать — заторможенность. Будто в замедленной съемке, я видел сквозь окно, как в соседнем помещении расцветает кристалл, как на его лучах извиваются тела, как их разносит в разные стороны, поднимает над полом… Потом один луч дотянулся до окна и вонзился в квадрат пустого воздуха. Я машинально откинулся назад, кренясь, будто дерево на ветру, видя ртутные переливы прямо перед глазами, — откинул голову и начал падать, а луч прошел над лицом, почти вскользь, чуть не задев нос, наискось вверх… Я упал на спину. Луч уперся в потолок барака.

— Мать… мать… мать…

Я повернул голову. Никита приподнялся, держась за развороченное левое плечо. Между пальцами текла кровь. Безумными глазами глянув на меня, он облизнулся, затем, нервно позевывая и кривя рот, привстал.

В пространстве за перегородкой наступила тишина: кристалл перестал расти. Донесся приглушенный стон и быстро смолк. Со стуком что-то упало на пол. Никита неподвижно смотрел в окно.

Я перевернулся на живот и медленно сел, прижимаясь спиной к стене. Во второй половине барака, где мы находились, дул теплый ветер и раздавалось приглушенное гудение.

— Все, — хрипло сказал напарник. — Последнего оно к потолку пригвоздило. Ты видел, какие у них у всех рожи? Вроде это арабы какие-то… Андрюха, сколько кристалл там еще будет?

— Дня три примерно, — равнодушным голосом ответил я.

— А потом что? Ты сам его видел раньше в действии?

— Видел. Потом ртуть эта растворится, стечет, как сосульки, на пол. Потом исчезнет. Трупы к этому времени разъест сильно. Слышь, Никита…

— Жалко кристалла, — перебил он. — Он же почти как око стоит, попробуй его найди!

— Никита, я говорю…

— Тыщи две, а то и три… Эх!

— Забудь о кристалле, — сказал я. — Тут у нас такая штука, из-за которой мы оба вскорости сдохнем.

— Прикалываешься, Андрюха? Давай оставим эти шутки… — Это не шутки, а карусель, Никита.

Он повернулся и надолго замолчал. Перекрывая помещение от одной стены до другой, в сумерках барака струилась, мерцая тусклыми искрами, закручивалась спиралью огромная аномалия.

Глава 7

Давно замечено: почти в любой хреновой ситуации всегда бывает какой-нибудь пусть незначительный, но светлый момент. В данном случае им оказалась аптечка, висящая на перегородке ближе к стене.

Видя в полуметре от себя струящиеся извивы карусели, ощущая кожей лица ток теплого воздуха, насыщенного электричеством и озоном, я прошел вдоль перегородки, прижимаясь к ней спиной, раскрыл аптечку, достал посеревший от времени бинт и бутылек с перекисью водорода. Еще там была зеленка, несколько упаковок каких-то таблеток и три пластиковых шприца, полных мутной жидкости. Зеленку я оставил, а таблетки и шприцы сунул в карман.

Когда вернулся, Пригоршня сидел под дверью, расставив согнутые в колене ноги. Куртку он успел снять, от рубахи оторвал левый рукав и теперь качался взад-вперед со страдальческим выражением на лице. У меня самого жгло в спине и ныли мышцы, но все же я первым делом перевязал мученика, залив рану перекисью водорода. Пуля не вошла в мясо, лишь прошила материю и взбороздила кожу, поэтому мне и показалось, что плечо взорвалось.

Во время медицинской процедуры он морщился, кряхтел и ойкал, как ребенок.

— Что, сильно болит? — спросил я, снимая с себя куртку. Оказалось, что сзади она теперь напоминает прожженное решето.

— Сильно! Не было в той аптечке ничего такого?

Я достал один шприц, посмотрел название и сказал:

— Ого! Это ж промедол. — Что? — простонал он.

— Опиат такой синтетический. Сильная вещь.

— Давай!

— И вредная, да. Кроме прочего, может рвота быть, голова кружиться, да и целиться трудно будет, а еще…

— Он боль снимет?

— …При беременности его нельзя применять. Ты не беременный, Пригоршня?

— Химик! — взмолился он.

— Ну ладно, ладно.

Я свернул колпачок, вонзил иголку в предплечье и ввел лекарство.

Потом снял с себя изорванную рубашку, повернувшись к напарнику спиной, спросил:

— Что там у меня?

— Э… — протянул он после паузы. — В цяточках все в таких…

— В чем? Ну ты как ляпнешь иногда что-нибудь свое, хохловское, так без пол-литры не разберешь! Что за украинизмы, Никита?

— Никакие не украинизмы, а точечки у тебя там такие черные, пятнышки и красное вокруг них… Ну, ожоги, короче, но мелкие совсем, хотя их много, и еще синяки. И ссадины. И царапины. И шрамы, но это старое…

— Окалиной меня обожгло, которая с того сундука полетела, — пояснил я, раздумывая, не вколоть ли промедол и себе, но потом решил не делать этого. Ну его, слишком сильный, в голове совсем весело станет, лучше таблетку какую-нибудь. Я полез в карман, а Пригоршня спросил, разглядывая меня затуманенными болью глазами:

— Химик, что у тебя с этим… с торсом?

— А что с ним? — спросил я, присаживаясь рядом на корточки.

— Ну, я раньше тебя без рубахи ни разу не… Ты навроде того Фредди Крюгера, был такой старый фильм. Только какая у него рожа, такое у тебя все тело.

Я склонил голову, разглядывая свои шрамы. Один, самый длинный, извилисто тянулся от правого плеча, пересекал грудь и доходил почти до пупка, разделяя надвое татуировку в области диафрагмы.

— Откуда они все? — продолжал удивляться Пригоршня.