Читаем без скачивания Корабль дураков - Грегори Нормингтон

– Наверное, что-то страшное приключилось, – испуганно выдыхает Колпачок, которому уже представляются картины кровавой резни. На другом конце луга возникает второе семейство. Эти островитяне тоже бегут что есть мочи, натужно дыша и картинно обливаясь потом, всем своим видом давая понять, что да – им тяжело, но они не сдаются. Когда Колпачок их окликает, они замирают на миг и припускают еще резвее.

– Ничего не поделаешь, – говорит Колпачок, – придется их догонять.

Ну да, два раза. Наша троица бредет, прихрамывая по берегу, и наконец выходит к деревне – когда таинственные бегуны давно уже скрылись из виду. Деревня являет собой зрелище мрачное и безрадостное: покосившиеся обветшалые домишки в окружении засохших садов, – но в этих убогих лачужках все кипит и бурлит, они так и ходят ходуном. Жители Тощея вообще никогда не отдыхают и не останавливаются ни на минуту. Если нечего делать, они бегают (можно даже на месте, если нет другой возможности), прыгают и кувыркаются. Даже слушать их утомительно: звон в кузнице, пыхтение паровых утюгов.

От всего этого шума и гама у Белкулы разыгрывается аппетит. Капитан достает свой кошель. Выбирает наугад дом и стучит в дверь. Сперва ему никто не отвечает, а потом из-за двери доносится совсем уже непонятное тиканье, как будто своим громким настойчивым стуком капитан запустил в действие некий часовой механизм – клик-тик-так-клик-тик-так, – и дверь открывается. Капитан учтиво снимает шапку.

– Простите, что отрываем вас, господин хороший. Я вижу, вы заняты. Но мы с друзьями изрядно проголодались. – Он изображает жестами, что им надо чего-нибудь пожевать, и демонстрирует пухлый кошель.

Любопытный Колпачок подходит ближе и видит в дверях молодого мужчину со скакалкой в руках. Парень весь упакован в рельефную мускулатуру. Под кожей легонько пульсируют жилы, как будто там ползают обеспокоенные моллюски.

– Сголодались? – Голос у парня на удивление тонкий для такой горы мускулов. – Кушать охота? У меня есть много вкусного, чего покушать.

Надо сказать, что на Тощее живут переселенцы со всей Северной Европы, и здешний язык представляет собой смесь всех северных языков. Но капитан понял все, что ему сказали, ибо на том же смешанном языке изъясняются и моряки. Очень довольный собой, капитан потирает живот. Однако когда молодой человек возвращается к ним на крыльцо, самодовольное выражение тут же стирается с просоленного лика морского волка. Ибо миска в руках у хозяина дома – пучки сельдерея, незасахаренный чернослив и овсяные лепешки, такие тонкие, что они крошатся от одного только взгляда. Вы не волнуйтесь – лепешки без жира и вообще не соленые! Капитан – в целях проверки – показывает жестами, что ему хочется пить. Ему предлагают на выбор: морковный сок, дождевую воду и питательный напиток на основе салата-латука. Исключительно из вежливости капитан покупает флягу дождевой воды и пучок свежего сельдерея, на который Белкула набрасывается, как голодная кошка – на куриную кость, кромсает его зубами и рвет чуть ли не в клочья.

– Может, вы знаете здесь одну даму из Фландрии, – спрашивает Колпачок у местного Аякса. – Она могла приехать сюда много лет назад. Ее зовут ван Тошнила. Хильдегард ван Тошнила.

Хозяин дома сгибает и разгибает ногу в колене и качает головой:

– Не, такую не знаю. С тех пор, как сюда перебрались первые поселенцы, дабы укреплять тело – как повелел нам Господь Всемогущий, – больше никто не приехал на Тощей с континента.

– Удивительно, почему, – говорит Колпачок в сторону.

– Слабаки потому что. За здешними им не угнаться.

Белкула прерывает беседу. Она кладет руку Колпачка себе на грудь, чтобы он ощутил настойчивое тук-тук ее сердца. Дальше на север, так подсказывает ей дочерний инстинкт. Здесь ее матушки нет. Так что, выспросив дорогу, наши отважные путешественники оставляют мужчину с его скакалкой и направляются к перешейку, что соединяет Тощея со Скеллетом.

С трудом удерживая равновесие на скользких камнях, Колпачок угрюмо бормочет:

– А вы заметили, что у них нет ни стариков, ни больных, ни увечных?

Но они уже перешли на ту сторону, где им есть чем занять свои мысли помимо досужих домыслов.

Второй остров, Скеллет, холодный и голый, и вместо зелени там один лишь мертвый колючий кустарник. Ветер гуляет по мерзлым камням и завывает в два раза громче, чем на Тощее, – который нежится в лучах солнца по ту сторону ветра.

– Почему, интересно, эти не завоюют тех, если тут все так плохо, а там все так хорошо? – размышляет Колпачок.

На самом деле причина проста. В отличие от своих тощейских соседей, которые ни секунды не могут усидеть на месте, скеллетяне почти не шевелятся. Целыми днями лежат они под гниющими балками в своих покосившихся хижинах: тощие, кожа да кости, с желтушными лицами и воспаленными слезящимися глазами. Белкула и Колпачок изо всех сил пытаются не кривиться при виде этих тонких, как ломкие прутики, ручек-ножек, обтянутых кожей черепов со свалявшимся пухом волос и безжизненных блеклых глаз. Обнаружив у себя на груди завалявшийся лист сельдерея, Белкула бросается накормить ближайшего голодающего скеллетянина.

– Какой страшный голод постиг эту землю? – Якобы равнодушный ко всему Колпачок тайком утирает слезу.

Голодающий островитянин, распростертый на тюфяке, на поверку оказывается островитянкой, но и то приблизительно. Она слишком слаба, чтобы съесть даже лист сельдерея. Она вяло качает головой, и ее губы растягиваются в подобие усмешки.

– Господи, – хрипло выдавливает она, – вы посмотрите на себя. Как можно так жить?

– Я и не знал, что такое бывает… – начал было Колпачок, имея в виду, что никогда раньше не видел он столько страдания, сосредоточенного на одном маленьком островке.

– …так себя распустить. Да, я понимаю, что я не картина маслом. Но где за пределами этого острова вы найдете лучше?

– Л-лучше?!

– Если вы приподнимите мне голову – вот спасибо, – вы увидите, как я близка к своей Совершенной Форме. Признайтесь, когда вы меня увидели, вы сначала не поняли, что я: женщина или мужчина? Я приближаюсь к своей андрогинной сути.

– Э, я не…

– Когда-нибудь, думаю, уже скоро, мне разрешат выйти на Дорожку.

– На Дорожку?

– Еженедельно мы собираемся у Дорожки, где проходит парад Совершенных Скеллета. Не более двадцати ярдов: даже самые крепкие среди нас редко когда проходят больше пятидесяти за раз. Я имею в виду по прямой. Без остановок. Чтобы ни разу не упасть.

– Не упасть?

– Вы пришли вступить в нашу общину? У нас тут много народу. Отшельники и затворники, девственницы в перманентном обмороке. Конкуренция жесткая. Одно утешает… никто не становится Совершенным надолго.

Не в силах далее выносить эту натянутую усмешку, обнажающую желтые десны, Колпачок прячется за широкую спину капитана.

– Слушай сюда, – говорит капитан. – Имя Тошнила тебе что-нибудь говорит? Ван Тошнила? Говорит что-нибудь? Имя? Тебе? Ван Тошнила? Хильдегард ван Тошни…

Колпачок и Белкула в две руки тянут его сзади за куртку, и он умолкает на полуслове. Припустив резвым галопом, наша отважная троица предпринимает поспешное отступление – по каменному перешейку, через поля и сады – обратно к лодке, которая еще по дороге сюда дала течь, однако же довозит Белкулу со спутниками до «Барыша», к несказанному облегчению всей команды.

Терпение, любезные господа, мы приближаемся к самому интересному. Дабы не томить вас в ожидании, я опущу незначительные эпизоды (бурю, что унесла «Барыш» к берегам Сибири, роковое сражение капитана с воинством белых медведей, а также пространный рассказ о том, как Безумная Грета провалилась в Тартарары к татарам и разграбила оные Тартарары подчистую), дабы сосредоточиться на Великих Поисках.

Оставшийся без капитана «Барыш» отнюдь не уныло качается на волнах у подножия могучих прибрежных утесов. Справившись с картами – вернее, с тем, что от карт осталось, – Колпачок объявляет, что это, должно быть, Талоп: остров, о котором он лично вообще ничего не знает. Он испуганно ежится на верхней палубе. Его беспокоит глухое мычание, похожее на протяжную грустную песню. Что это? Киты? Морские коровы? Проследив за взглядами своих сотоварищей, он задирает голову и видит на самой вершине утеса три темные фигуры в длинных плащах. Они стоят там и дуют, как в трубы, в витые раковины.

– Должно быть, они нас приветствуют, – говорит первый помощник. – Давайте помашем им и покажем, что мы дру… зья…

Он буквально давится последним словом, потому что с вершины утеса падает человек.

Вернее будет сказать, что не падает, а летит вниз, потому что он не упал – его сбросили, голого и беспомощного, навстречу жестокой и неминуемой смерти. Такая же участь постигает еще одного несчастного, который, кажется, оскандалился на лету. Последняя, третья жертва машет руками, как неуклюжий, только что оперившийся птенец, и тоже летит вниз с обрыва.