Читаем без скачивания Белый лоцман - Петр Бобев

Но ужас! Встретив твердую толстую кожу, настоящую костяную броню, нож выскочил у него из руки и потонул. Исчез куда-то и неожиданный союзник. Человек, сидевший на спине у мечущейся акулы, остался с ней один на один. — Белячок! Белячок! — позвал он, но напрасно. Вдруг рыба нырнула под воду, увлекая его за собой в синюю бездну, перевернулась на спину и снова понеслась вниз. В ушах у него зазвенело. Он соскользнул с акулы и начал грести кверху, к искрящейся лазури, куда показывали ему путь вылетающие у него изо рта пузырьки.

Догонит она его или нет? Не отгрызет ли ему ноги, как пыталась это сделать около скалы? Он взглянул вниз. Темная тень исчезла. Рядом с ним небрежно покачивались две огромные медузы, сверкающие, словно роскошные люстры, всеми цветами радуги.

Стайка мелких рыбешек, увидев его, тут же, как по команде, свернула в сторону.

Наконец, полузадохнувшийся, он выбрался на поверхность, глотнул воздуха и потонул, снова всплыл и заспешил к лодке.

Куда исчез белый дельфин? Испугался что ли? Неужели покинул его?

Он снова нырнул под воду, посмотрел вниз. И вдруг увидел, что из туманной синевы выплыла акула, перевернулась на спину и разинула пасть. На брюхе у нее, по-прежнему безучастные, висели черными тенями рыбы-прилипалы.

Дождаться, пока она подплывет к нему? Нет, каждая выигранная минутка жизни могла означать жизнь вообще. Он оказался проворнее больной рыбы и снова оседлал ее. Та бешено заметалась, но человек не отпускал. С каким-то безнадежным упорством стиснув коленями шершавые бока акулы, он добрался до ее глаз и впился в них ногтями.

Обезумев от ярости, она подскочила над водой, перевернулась в воздухе на спину и рухнула вниз. Человек с трудом сумел удержаться. На мгновение пальцы его скользнули назад. Но он не отчаялся. И снова впился ногтями в зеленые глаза.

Если бы ему удалось ослепить ее!

Пальцы его тонули в ее глазных яблоках, скребли по ним, как звериные когти.

Два зверя в смертельной схватке!

Но долго ли будет длиться все это, и долго ли еще сможет держаться человек? И выдержит ли вообще? Не бессмысленна ли эта борьба?

— Белячок, Белячок!

А где-то далеко, за тысячи километров отсюда, его ждут две девчушки и изнуренная работой женщина. Монотонно стучит машина… Они ждут. Ждут его. Пусть с пустыми руками. Лишь бы вернулся…

Несчастный чувствовал, как дрожат его колени, как слабеют руки, отказываясь подчиняться ему и царапать глаза врага.

Выдержит ли он?

А впрочем, может, уже нет смысла?

11

Увидев, что нож выскочил из руки человека, Белый, не колеблясь ни секунды, нырнул вслед за ним. Конечно, он не мог оценить своим мозгом силы этого оружия. И все же одно для него было ясно: он должен как можно скорее принести своему другу этот блестящий предмет, что пошел ко дну, как приносил ему брошенный в воду колышек. Так надо! В его примитивном сознании не было места для колебаний.

Нож опускался все глубже и глубже, блеск острия потускнел, желтая ручка стала зеленой. Вокруг струился знакомый синеватый полумрак; в нем проступали коралловые зубцы, обросшие цветами, над которыми проносились стайки рыб. Морские черви ритмично помахивали бахромой, будто веерами. Губки полоскали свои многочисленные поры.

Вот гигантская тридакна. Вот и пойманный ею осьминог. Ослабев от борьбы, он беспомощно лежал на дне, словно синий лоскут, но глаза его сверкали все также злобно. Тридакна продолжала держать его за щупальце — ведь для нее это был вопрос жизни. Сквозь узкую щель между створками в раковину поступало достаточно воды, чтобы существовать, и потому она решила не отпускать врага до тех пор, пока у него не иссякнут силы.

Нож последний раз перевернулся и упал на песок, прямо к огромным рукам головоногого, которое взглянуло на него прищуренными глазами, но не шевельнулось.

Во время своего плена осьминог успел сожрать все живое вокруг себя: всех звезд, всех мидий, — но это не утолило его страшного голода, и теперь он ждал, чтобы кто-нибудь проплыл мимо. У него не осталось надежды вырваться из беспощадной раковины. Ведь он столько времени безрезультатно боролся с ней, пытался разжать ее силой, пытался вытащить защелкнутую руку, если можно, даже оторвать ее. Все напрасно! А чтобы жить, пусть и так, прикованным, надо было есть.

Белый проплыл над осьминогом два раза — тот не шевельнулся, лишь проследил за ним своими выпуклыми глазами, горящими дикой, бессильной злобой.

Тогда дельфин решился. Стрелой спустился вниз и схватил нож, но только хотел повернуть назад, к поверхности, осьминог обхватил его своими щупальцами. Присоски впились в белую кожу, толстое мешковидное тело надулось, от возбуждения по нему пробежало несколько красных волн, глаза засверкали еще более алчно, защелкал клюв.

Белый обезумел от страха, заметался. Стаи рыбок, что плавали неподалеку, с любопытством следя за ними своими глупыми глазами, разлетелись во все стороны, словно вспугнутые птички. По песку запрыгали жемчужницы, ощетинились ежи актинии свернули свои чашечки. Лишь какой-то странный обруч, не обращая на них внимания, кувыркался под розовым коралловым кустом. Это два зубастых угря, укусив друг друга за хвосты, грызли их остервенело, катаясь по дну.

Неподалеку, за повисшей над ними, будто стрела, морской губкой, мелькнула огромная тень с удлиненной мордой. Рыба-меч? Нет! Рыба-пила! Она плавно спускалась вниз, уставившись на борцов своими плоскими глазами и вытянув перед собой пилу, на которой были нанизаны два ряда острых зубов. Приближалась, следила…

Почувствовав, что воздух у него кончается, дельфин заметался еще яростнее, а в это время безжалостные щупальца опутывали его и притягивали все ближе и ближе к зловеще скрежещущему клюву.

12

Касатка с гарпуном лежала на рифе, полузадохшаяся, лишенная сил. Кожа ее высохла и растрескалась, в голове шумела кровь, перед глазами ходили алые круги. Девятиметровое туловище ее с белым брюхом и черной спиной, как бы расплывшееся, изодранное в кровь острыми шипами кораллов, лежало на боку.

Но жизнь упорно не покидала ее измученное тело. Агония была тяжелая, мучительная, слишком жестокая даже и для такого безжалостного хищника. И все-таки это была жизнь — тонкая нить еще связывала ее с кипением, с возбуждающим и опьяняющим движением, с борьбой!

И она дождалась!

Прилив окатил ее, подтолкнул к скалам. Сначала касатка не поняла, что произошло. Просто ей стало легко-легко и прохладно. Удушье исчезло, красный туман перед глазами рассеялся. Затем она начала чувствовать. Волны ударяли ее о берег, раня потрескавшуюся кожу. Собрав последние силы, она попыталась выбраться из прибоя, но набегающие волны то и дело возвращали ее назад, к каменным громадам.