Читаем без скачивания Дети Шини - Ида Мартин

– А татуировку покажешь? – нахально спросил Петров.

– Это просто Инь-Ян, – Настя стыдливо потупилась.

– Чего? – не понял Герасимов.

– Инь-Ян, – повторила Настя. – Китайский символ объединения и взаимодействия.

– Зачем тебе это? – неодобрительно сказал Марков.

– Это отражение моей жизненной позиции.

– Что за позиция такая? – поморщился Герасимов.

– Что все взаимозависимо и взаимопроникаемо.

– Ну, ты загнула, – покачал головой Якушин и принялся скатывать матрас, на котором спал.

– Согласно принципу Инь-Ян, все явления, существующие в природе, имеют два противоположных, но влияющих друг на друга начала, – пояснила Настя. – Свет и тьма. Добро и зло. Мужчина и женщина. Жизнь и смерть.

И тут Амелин зашелся в таком диком кашле, что все замолчали. От его сдавленных хрипов нам всем стало не по себе.

– Надо решить, что каждый из нас будет делать дальше, – рассудительно сказал Якушин. – Теперь мы не просто мифические интернет-персонажи, а находимся в розыске. И сейчас тем, у кого дома все нормально, самое время вернуться.

– Никому нельзя возвращаться! – Марков выскочил на середину комнаты и стал на нас всех по очереди воинственно зыркать сквозь бликующие стекла очков.

– Я тебя не понимаю, Марков, – сказала я. – У тебя вроде благополучная семья. Мама, папа, сестра младшая, вы хорошо обеспечены и выглядите дружными. Родители носятся с тобой как с писаной торбой. Что тебя не устраивает?

– У меня благополучно, – немного подумав, согласился Марков. – Но это вопрос принципа. Отец, когда узнал про фигню с Ворожцовой, сказал, что я недоумок, потому что он тысячу раз предупреждал не связываться с тупыми школьниками, а я связался. И еще, что я лузер и без него ничего не могу. Понятное дело, на понт брал, но все равно пусть теперь подумает, стоило ли меня унижать.

Петров потрясенно выпучил глаза:

– Значит, тебе за это ничего не будет?

– Да, он мажор, известное дело, – Герасимов пошел и взял чайник.

– А ты тупой, – крикнул ему вслед Марков.

– Настя домой собралась, – прервала я очередную перепалку.

– Нет уж, после такого не поеду, – Семина быстро замотала головой. – Я точно расколюсь и скажу, где вы прячетесь.

– Вообще-то, когда мы разделимся, это будет неважно, – сказал Якушин.

– Как разделимся? – не поняла Настя.

– Мы не можем таскаться толпой. Я сегодня заведу машину и завтра утром могу отвезти вас на станцию.

– Саш, – Петров подскочил к Якушину на диван и пристроился рядом, театрально сложив руки на коленях, – может, по старой дружбе возьмешь меня с собой? А? Я тебе пригожусь.

– Тебя? – Якушин бросил на него рассеянный взгляд. – Тебя возьму.

– А что нам делать? – Настя была близка к тому, чтобы начать страдать. – Тоня, ты собираешься вернуться?

– Нет. Во всяком случае, пока. У меня есть деньги. Наверное, можно снять номер в какой-нибудь гостинице. Ведь как-то люди живут.

– Кто это тебе в шестнадцать лет сдаст номер? Лучше думай о бабушках или каких-нибудь тетках, – посоветовал вернувшийся с улицы Герасимов.

– А сам что будешь делать? – Семина вопросительно уставилась на него.

Марков, расхаживающий туда-сюда в нервном возбуждении, на секунду остановился, взглянул на Герасимова и снова принялся ходить.

– У меня есть супер-место.

– Что за место? – допытывалась Настя.

– В глухомани под Псковом. Дядька там живет. Реальный особняк. Девятнадцатый век. Давно хотел к нему рвануть, – неожиданно охотно рассказал Герасимов.

– Слушай, Осеева! – вскинулся вдруг молчавший целых пять минут Марков. – А давай вместе поедем в Крым или Сочи? У тебя деньги есть, у меня тоже, и Семину с собой возьмем, раз уж ей некуда податься. Кто нас будет в Крыму искать? А в Сочи вообще, говорят, полно отелей, и все пустуют. Просто поедем в город, зайдем в любую кафешку, забронируем через Интернет билеты, частный отель и все. Делов-то! С деньгами поселят, и даже без паспорта. Хоть все в одну комнату.

– Еще чего! С тобой, Марков, и в одном доме с ума сойдешь, не то что в одной комнате.

– Сочи – это здорово, – мечтательно сказала Настя. – Там снега нет. И море. Если вы меня возьмете, я за Сочи.

– Ладно, Сочи так Сочи, – мне было действительно все равно, – но что мы там делать будем?

– Зачем что-то делать? – спросила Семина с неподдельным огорчением в голосе. – Я так устала постоянно что-то делать. Почему нельзя просто жить?

– Мы там учиться будем, – Марков продолжал ходить по центру комнаты. – Можно будет найти онлайн-лекции или семинары. Ну, это я. А вы как хотите. До следующего сентября перекантуемся, а там посмотрим.

– А с этим что? – Герасимов кивнул на Амелина.

– Что-что, – мгновенно откликнулся Якушин. – В больницу местную отвезем, и все.

– Но это будет не очень честно, – сказала я. – Он ведь тоже не хочет возвращаться.

– А ты головой подумай, – грубо одернул меня Марков. – Он вчера чуть не помер. Какие варианты?

Пришлось согласиться, что это действительно единственный выход.

– Тогда завтра выезжаем, – резюмировал Якушин, после чего оделся и пошел в гараж.

Все парни, похватав какой-то еды со стола, и без его указаний отправились расчищать снег перед гаражом.

После их ухода в наступившей тишине приступы кашля зазвучали еще страшнее. Амелин с жуткими хрипами втягивал в себя воздух и бился на кровати, как выброшенная на берег рыба.

Я разогрела молоко и попросила Семину принести еще снега для чая. А сама взяла кружку с дымящимся молоком, села на кровать и несколько раз потрясла Амелина за плечо, пытаясь разбудить. Но он только кашлял и хрипел. Потрогала лоб. Температура если и была, то намного ниже, чем вчера вечером. Вероятно, было лучше оставить его в покое. Но как только дверь за Семиной захлопнулась, он неожиданно схватил меня за руку, так что молоко, которое я держала в другой руке, немного выплеснулось на пол.

– Как ты позволила им сделать это со мной?

От такой фамильярности я растерялась.

– А как еще? Нужно было сбить температуру. Или ты хотел умереть?

Попыталась аккуратно высвободить руку, чтобы снова не разлить молоко, но внезапно остолбенела. И было от чего: все его предплечье, от самого запястья до локтя, оказалось испещрено кошмарными рубцами и порезами, маленькими и большими, тонкими и жирными шрамами, в основном поперечными, но было несколько и продольных. Так, что все вместе это напоминало хаотичную штриховку безумного художника.

Амелин перехватил мой взгляд и вызывающе улыбнулся.

– Видишь же, что хотел. Только до вчерашнего дня думал, что все знаю о боли, но даже представить не мог, что чувствуешь, когда к горячему телу прикасается кусок льда.

– Якушин сказал, что это не больно, просто неприятно, – с трудом выдавила я, все еще переваривая увиденное.

– Твой Якушин ошибся. Все наоборот – это было жутко больно, но приятно.

Он паясничал, стараясь меня зацепить.

– Слушай, Амелин, ты не дома. Может, там твои родители на эти штуки ведутся, а нам, честно сказать, по фигу.

Но ему явно доставлял удовольствие этот глумливый ребяческий эпатаж. Он вытащил из-под простыни вторую, так же сильно обезображенную руку и вдохновенно продекламировал:

Слепцы напрасно ищут, где дорога,Доверясь чувств слепым поводырям;Но если жизнь – базар крикливый Бога,То только смерть – его бессмертный храм. [8]

Я сунула ему чашку с молоком и отошла от кровати.

Он выпил залпом и тут же снова позвал меня.

– Будь другом, помоги дойти до туалета.

Идти на попятную не хотелось, но не могла же я его послать в таком состоянии.

Кое-как поднявшись с кровати, Амелин завернулся в простыню, сунул ноги в смешные ботинки и оперся о мои плечи. Он был выше головы на две.

– Извини. С Фетом я, наверное, переборщил.

– Завтра поедем в больницу, там тебя быстро вылечат.

Мы почти дошли до дверей, но после этих слов он вопросительно остановился, и внезапно вспыхнувший в его глазах упрек заставил меня почувствовать себя виноватой.

– У нас нет лекарств, и мы должны будем разъехаться.

– А ты куда поедешь?

– Мы с Марковым и Семиной в Сочи.

– Я хочу с вами, – сказал он, но прозвучало «я еду с вами».

– В твоей ситуации не до хотения.

– Подумаешь, кашель и температура, – он небрежно поморщился. – У тебя никогда такого не было, что ли?

– О чем ты думал, когда в легком пальто убегал из дома? Хотя и так болел. Не мог надеть что-нибудь нормальное?

– Не мог, – в его детской улыбке опять мелькнула издевка. – У меня нет.

– Чего у тебя нет?

– Ничего нормального.

Эта нелепая игра выводила меня из себя.

– Понимаю. У ненормального человека не может быть ничего нормального. И вообще, Амелин, кончай препираться. Мы уже все решили.

– Меня зовут Костя, – резко отпустив меня, он сам вышел в маленькую холодную комнату.