Читаем без скачивания Схема полной занятости - Магнус Миллз

Он покачал головой и улыбнулся.

– Ёлки! Теперь я вижу, почему все твердят про славные деньки.

– А-а, но дело не только в деньгах, – сказал я. – В этом и штука. Если попадаешь в Схему, о тебе заботятся всю дорогу. Подумай только. Тебе выдают полный комплект формы, зимней и летней, так что экономишь на одежде; тебе предоставляют субсидии на питание, вносят деньги в фонд социального обеспечения, оплачивают спортивную ассоциацию и социально-бытовое обслуживание. А тебе всего только и нужно, что каждый день являться на работу! Как в огромной пуховой перине валяешься! Можно посмотреть?

– Конечно.

Он дал мне ордер, и я пробежал глазами по пунктам, пока не нашел то, что искал.

– Вот. Отпускные. Ты проработал всего неделю, а уже накопил себе полдня отпуска. Они накапливаются на пропорциональной основе.

– Великолепно, – сказал Джонатан. – Я, наверное, оставлю этот ордер на память.

Он забрал у меня бумажку и аккуратно свернул ее вместе с купюрами. А потом, уже направившись было к рампе, остановился и задал удивительный вопрос:

– Так что именно лежит в этих ящиках?

– Ты же сам должен знать, – сказал я. – Вам разве не говорили при подготовке?

– Нет, сказали только, что содержимое ящиков имеет очень большое значение.

– И это правда. Вся Схема от него зависит.

– Как это?

– Ну, вам же должны были говорить, что «УниФуры» делаются на заказ. Их спроектировали специально так, чтобы все части были взаимозаменяемы и ржавоустойчивы.

– Да, – сказал Джонатан. – И чтобы механики могли их разобрать на части за один день.

– Точно, – сказал я. – Так вот, именно это и лежит в ящиках.

– Что, запчасти?

– Нет, все части. Всё. Колеса, приборные щитки, крылья, зеркала, фары. Не говоря уже обо всех компонентах двигателей. Посмотри вот на этот ящик – что говорится на этикетке? Решетки радиаторов: одна дюжина. Вот, пожалуйста, – идеальный пример.

– Так мы, значит, ездим на «УниФурах», набитых кусками «УниФуров»?

– Именно, – сказал я. – Система самоподдерживается. Мы перемещаем детали из одного депо в другое, и это дает нам работу.

Я был очень доволен своим объяснением: мне показалось, что вышло ясно и сжато. В глубокомысленном молчании Джонатан уставился на неспешную деятельность, происходившую на всей погрузочной рампе.

– Кстати, – сказал он. – А что за слухи, мол, больше не будет никаких ранних увольнительных?

– А где ты про это услышал? – спросил я.

– Да в столовой только про это и говорят.

– Вот как?

– Ты ведь туда не часто ходишь, правда?

– Нет, я за обедом предпочитаю чуточку мира и спокойствия.

– Так вот, пошел слух, что всему скоро придут кранты, и пораньше никого больше отпускать не будут.

– Поверю, когда сам увижу, – сказал я. – Они такими чистками грозят время от времени, чтобы всех встряхнуть, но потом обычно ничего не происходит. Я полагаю, на сей раз это кто-то придумал, чтобы Серебряные Кокарды немного побегали. Но в конце рабочего дня все равно остается одна только Схема, разве нет?

– Наверное. – Джонатан глянул на часы. – Ладно, мне, наверное, пора.

Но я успел отдать ему накладную на тележку с поддоном и попросил передать бумажку Питеру Лоуренсу. Тогда наконец от этой дряни можно будет избавиться. После чего я направился в кафе выпить чаю с пончиками. Я, конечно, не особо спешил выезжать – теперь я понимал, почему Стив Мур как-то утром так неторопливо поглощал свой завтрак.

Но в конечном итоге я решил, что все-таки пора ехать, поэтому вернулся в депо и взял ключи от УФ61. На ночь я оставлял фургон у рампы, в дальнем конце, поближе к конторе. Однако подходя, я обратил внимание на легкую перемену в его внешнем виде. Под самым окном на дверце кабины кто-то нарисовал примитивную эмблему. Желтым восковым карандашом. И состояла эмблема из цифры 8, вписанной в квадрат.

8

– Вандализм, – произнес голос поблизости. – Чистый вандализм.

Обернувшись, я увидел, что ко мне подошел Хорс-фолл. Он стоял у меня прямо за спиной и глубокомысленно рассматривал желтую отметину.

– И кто это сделал? – спросил я.

– Это лучше ты мне скажи, – ответил он. – Схема ежегодно перевозит до полутонны карандашей. В руки они могли попасть кому угодно.

– Должно быть, это высказался сторонник полного рабочего дня.

– Вполне возможно, да, но я не думаю, что это делает один человек и по своей воле. Я слышал, такие знаки в последнее время появляются повсюду. О них сообщают из всех депо в регионе.

Из кармана он извлек платок и подступил ближе к фургону. И принялся стирать эмблему, постепенно сводя ее на нет. Работа шла медленно – в карандаше оказалось высокое содержание воска. Тем не менее в конце концов от восьмерки не осталось и следа.

– Так-то лучше, – произнес Хорсфолл, делая шаг назад и любуясь результатом своих трудов.

– Меня удивляет, что вы так озаботились, – сказал я. – Я считал, что начальство благоволит к полноденьщикам.

– Все зависит от ситуации, – ответил он. – Очевидно, что мы расположены к полным восьми часам, когда это вообще бывает возможно, хотя главная наша забота – вернуть все фургоны в депо вовремя. Нам же не улыбается, если вы в какой-нибудь пробке застрянете, когда мы уже пытаемся закрыть на ночь ворота, правда?

– Наверное, да.

– Ну так вот. В данных обстоятельствах мы с радостью подпишем вам путевой лист. Нам, начальству, знаешь ли, тоже домой нужно.

Мало похоже на правду, однако последнее замечание оспаривать я не стал, а посмотрел, как Хорсфолл сует уже пожелтевший платок в карман.

– Так вы, значит, в каких-то ситуациях встанете на сторону ранних увольнительных, да?

– Вопрос не в сторонах, – сказал он. – Вопрос в том, чтобы фургоны вернуть вовремя.

По тону я догадался, что Хорсфолл не готов продолжать дискуссию. Тем не менее мне было о чем подумать по пути в «Кружевной рай». Похоже, среди нас есть такие люди, которые относятся к полному дню весьма и весьма серьезно. Я уже знал, что, например, Лен Уокер и Джон Форд открыто это практикуют, да и выступают против ранних увольнительных они, сколько я себя помню. Однако мне все-таки трудно было представить, как один или другой бродят и везде малюют эти эмблемы. Вскоре после того, как я выехал на Кольцевую, такой же знак я заметил на задней стенке «УниФура», ехавшего впереди. Похожий на тот, что я обнаружил на дверце своей кабины, и снова – желтым восковым карандашом. Я попробовал этот фургон обогнать, чтобы взглянуть, кто за рулем, но едва поравнялся, как он свернул на боковую улицу и я его потерял. Через некоторое время навстречу мне попался еще один «УниФур». Я как раз заехал в медленную струю транспорта, поэтому тащился милях на пяти в час, и тут мне навстречу – это транспортное средство. На номерном знаке – буквы ТЛ, значит – совсем не из нашего региона. И у него, сразу под боковым стеклом – такая же восьмерка в квадрате. Я глянул на желтую эмблему, затем – на водителя, и тут же понял, что они с помощником так же смотрят на меня. Поймав мой взгляд, оба показали мне большие пальцы, будто подтверждали некую связь между нами. Я кивнул и вяло улыбнулся, они улыбнулись мне в ответ, и в следующий миг мы разъехались.

Как я уже говорил, водители Схемы приветствовали друг друга, лишь если были приписаны к одному депо, да и то – мигали фарами. Большие пальцы – вовсе не установленная форма приветствия, а следовательно, знак ничего не означал. Но все равно у меня сложилось стойкое впечатление, что экипаж встречного фургона попытался наладить со мной какой-то контакт, а не просто поздоровался: они скорее причислили меня к своим. Все говорило о том, что некто сорганизовался в некое движение с собственной эмблемой и теперь проводит мобилизацию, дабы укрепить свои ряды. Насколько успешной окажется кампания, угадать невозможно, однако теперь у меня не оставалось сомнений: полноденыцики – на марше!

В «Кружевном раю» тем утром только и разговоров было. До Гарольда сотоварищи – хоть и занесло их в этот дальний угол Схемы, на много миль от всего остального – после моего последнего визита долетали всевозможные сообщения и слухи, и теперь коллегам не терпелось поделиться. За тарелкой сэндвичей Мартина мне рассказали об импровизированных собраниях, на которых полноденыцики заговорили вслух и начали опознавать друг друга. Сборища такие организовывались более-менее спонтанно в различных депо по всей стране, и вскоре выяснилось, что сторонники полного дня – отнюдь не крохотное меньшинство, как все полагали; эти люди на самом деле представляли значительную группировку, примерно половину всей рабочей силы. Немного погодя они приняли восьмерку в квадрате своей общей эмблемой и тем самым заслужили презрение бригады ранних вольногулов.

Но и эти истории оказались лишь верхушкой айсберга. Где-то сразу после полудня приехали Кит и Родни и привезли с собой вести о дальнейших событиях. Похоже, наиболее экстремистски настроенные полноденьщики перестали пользоваться законными десятью минутами от восьми часов, а теперь отказываются и думать о том, чтобы уходить с работы минимум до половины пятого. Более того: вчерашний день был первым в истории, когда ни один человек в Схеме не подписал свой путевой лист до окончания рабочего дня. Эту жемчужину информации оставили напоследок, и, похоже, Кит получил определенное удовольствие, когда все за столом заерзали, едва осознав значение услышанного.