Читаем без скачивания Галлант - Виктория Шваб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По одну сторону – овощные грядки с рядами моркови и лука-порея, по другую – рощица деревьев, чьи зеленые ветви усеяны розовым. Фруктовый сад. Взгляд Оливии скользит мимо всего этого великолепия, мимо увитых розами решеток и мягкого зеленого склона к стене.
Или, по меньшей мере, к опутанным спереди плющом остаткам каменной изгороди, края которой осыпались.
И снова какое-то движение привлекает внимание Оливии к саду: перед кустами роз на коленях стоит, склонив голову, Мэтью. Вдруг он выпрямляется, поворачивается, прикрывая рукой глаза от солнца, и в упор смотрит на дом. На нее. Даже отсюда видно, как кузен хмурится, на его лице будто мелькает тень. Оливия пятится от окна, но отступать и не думает.
Всего через пару минут и два поворота не в тот коридор она снова находит другую переднюю и выход в сад. Дверь, которую отперла прошлой ночью. На полу у порога что-то есть, будто кто-то принес в дом грязь; Оливия наклоняется пощупать пятно и ничего не чувствует. Словно оно впиталось в камень. Оливия вспоминает призрака, который вчера не пустил ее за порог, его выброшенную вперед руку… Но теперь ее остановить некому, дверь не заперта, створка распахивается под легким касанием, Оливия обходит странную тень на плитке и выбегает на солнце.
Глава девятая
Первое, что Оливия научилась рисовать, – это цветы.
Конечно, куда проще было изображать кастрюли или печи, скамейки в трапезной, койки в спальне – то, что наблюдаешь ежедневно. Но Оливия заполнила страницы своего первого блокнота цветами. Шелковыми бутонами, на которые смотрела всякий раз, как ее отправляли в кабинет старшей матушки. Упрямыми сорными желтушками, что тут и там пробивались сквозь гравий. Розами из книжных иллюстраций…
А иногда Оливия выдумывала что-то свое. Расписывала уголки страниц диковинными цветами, создавая из пустоты целые сады, каждый – роскошнее предыдущего.
Однако ни один из тех садов не был настоящим. Как ни талантлива была Оливия, она не смогла бы бродить по ним, не ощутила бы мягкой травы под босыми ногами, нежных лепестков, щекочущих ладонь.
Солнце пригревает, Оливия улыбается. Она проходит под решетчатой аркой, поглаживает высокую – до пояса – живую изгородь. Оливия и не представляла, что розы бывают такие не похожие друг на друга, стольких размеров и оттенков, она не знает названий ни одного сорта.
Опустившись на залитую солнцем скамейку, Оливия раскрывает на коленях блокнот. Пальцы так и зудят запечатлеть все подробности, но взгляд не отлипает от стены сада, которая будто издалека наблюдает за гостьей. Неподходящее слово – «наблюдает», слишком человеческое, но именно так и кажется. Будто стена присматривает за ней.
Карандаш шуршит по бумаге быстрыми уверенными росчерками, и вот Оливия доходит до очертаний каменной кладки. Она больше похожа на руины, будто на том месте когда-то стоял дом, а потом рухнул, и осталась лишь одна стена. Или, возможно, там был забор, огораживающий поместье. Оливия озирается по сторонам, ища другие развалины, но вокруг только зелень. Галлант гнездится в котловине, окруженный открытыми пастбищами и холмами вдалеке. В подобной местности строить стену ни к чему.
Оливия заканчивает рисунок и хмурится. Что-то не так.
Она внимательно рассматривает обе стены – на бумаге и ту, что стоит на лужайке, – ища ошибку, неправильный угол, неверную линию, и не может найти. Переворачивает страницу и начинает заново – с самого края, продвигаясь вглубь и отыскивая контур.
– Почему ты до сих пор здесь?
С бадьей в руке к Оливии направляется Мэтью. Она готовится к отповеди или вспышке гнева и, затаив дыхание, ждет, когда он велит ей убираться прочь, протащит через весь дом и вышвырнет за порог, будто чужой багаж, что попал к ним по ошибке. Но ничего такого Мэтью не делает, он просто садится на корточки у клумбы.
Оливия внимательно смотрит, как кузен руками в перчатках ворошит заросли роз, почти нежно разделяет колючие ветки и ищет сорняки.
Как дико думать, что они родственники! Еще вчера она была одна-одинешенька. А сегодня уже нет.
Оливия всю жизнь мечтала о доме с садом и собственной комнате. Но за этой мечтой скрывалась тоска о семье. О родителях, которые душили бы ее своей любовью. Братьях и сестрах, которые бы ее поддразнивали, потому что им было бы не плевать на нее. Бабушках и дедушках, тетях и дядях, племянниках и племянницах. В представлении Оливии семья смахивала на огромный раскидистый сад с корнями и ветками.
А вместо этого у нее лишь одинокое сердитое деревце.
Карандаш царапает по листу, очерчивая лицо Мэтью. В дневном свете сходство очевидно: широкие брови, скулы, но есть и различия. Глаза у него сине́е, волосы – более теплого оттенка, скорее – светло-каштановые с золотистым отливом.
Разница в три-четыре года обеспечила ему высокий рост и ширину плеч – это разница между побегом, что выживает сам по себе, надеясь лишь на милость солнца, и заботливо взращиваемым растением. И все же вид у кузена исхудалый, осунувшийся. Виноваты тени, что лежат у него на лице: под глазами и на запавших щеках. Мэтью будто не спал неделями.
Он трудится медленно, размеренно, выдергивая все до единого докучливые сорняки и бросая в бадью. Протянув руку, Оливия касается бархатистых лепестков, склоняется понюхать и… Она сама не знает, чего ждала. Учуять благоухание? Но эти бутоны вообще почти не пахнут.
– Их выращивают ради цвета, не ради аромата, – говорит Мэтью, вырывая очередную травинку.
Теперь Оливия видит, как бледен кузен. Возможно, ей это просто кажется на фоне слишком ярких – красных, розовых, золотых – красок сада. Но побег в его руке выглядит совершенно серым, лишенным цвета.
Мэтью выпутывает стебель розы из объятий очередного сорняка и выдирает его, швыряя навязчивого чужака в бадью.
– Они проникают в почву, – объясняет он, глядя на Оливию, – прорастают и душат все на своем пути.
Оливия принимается жестикулировать как можно быстрее: «Что случилось с моим дядей?»
Мэтью хмурится. Она пробует задать вопрос еще раз, медленнее, но кузен качает головой.
– Размахивай тут сколько угодно руками, я тебя не понимаю.
Стиснув зубы,
