Читаем без скачивания Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зайдя в ту часть парка, которую мне было видно из башни, увидела, как сменяются на посту стражники. Напоминание о постоянном наблюдении даже не огорчило, — я восприняла его исключительно как неизбежное зло. Из состояния душевного равновесия выбила другая сцена, свидетелем которой я стала. Винни, моя служанка, темноволосая девушка в скромном бежевом платье, разговаривала с высоким светловолосым парнем, судя по профилю, ардангом. На мгновение представив, что так со стороны выглядели мы с Ромэром, я поспешно отвернулась. Воспоминание было настолько болезненным, что хотелось рыдать в голос. Но на моем лице не промелькнул и намек на истинные чувства, а губы не покинула облюбовавшая их спокойная полуулыбка.
Во флигель-мастерскую Ирсье я пришла раньше назначенного времени. Худощавый светловолосый мальчик открыл дверь и, совершенно растерявшись, с трудом превозмогая нервное заикание, пригласил меня в дом. Судя по всему, мальчик не знал о моем визите заранее. Предполагаю даже, Ирсье намеренно ему не сказал, чтобы не спугнуть удачу.
Из небольшой прихожей меня пригласили зайти в светлую гостиную. Ожидать от смущенного ребенка приглашения присесть я не стала, он не был в состоянии думать об этикете. Поэтому просто выбрала одно из кресел и согласилась выпить чаю. Сквозь распахнутую дверь на кухню мне был виден подросток, достающий дрожащими руками из серванта чашки, блюдца, поднос и прочие атрибуты чаепития. Наблюдая за суетливыми движениями мальчика, вдруг поняла, что он — почти ровесник Брэма. Но насколько брат был собран, сдержан, уверен в себе, настолько этот мальчик был ребенком. Разговаривая с Брэмом раньше, до побега, когда видела нетерпеливость, порывистость брата, часто говорила себе: «Ему всего лишь четырнадцать». Теперь в этих словах не было необходимости, — брат действовал и говорил так, будто вырос за три месяца на пять лет. Он был взрослым, несмотря на свой возраст. Удивительно, но Брэм в равной степени напоминал мне и отца, и Ромэра.
Вернувшийся парень осторожно поставил на стол нагруженный поднос, робко улыбнулся и снова сбежал на кухню. За чайником. Почему-то мальчик казался смутно знакомым, но вспомнить, где и при каких обстоятельствах видела сына Ирсье, не могла. Разглядывая чистенькую гостиную, ждала художника. По словам немного осмелевшего парня, он должен был появиться с минуты на минуту.
Так и произошло. Скрипнула входная дверь, в коридор вошел Ирсье, завидев меня, тут же бросился в гостиную. Поклонившись, несколько раз поблагодарил за визит и пообещал, что надолго меня не задержит. Я, повинуясь воле отчима, выразила готовность прийти и завтра, если возникнет необходимость. Казалось, после этих слов художник прослезится от счастья, но он с честью выдержал испытание. По лицу Ирсье видела, как он перебирает несколько вариантов будущего портрета, и не удивилась последовавшей просьбе. Художник пожелал нарисовать две картины со мной. А медальон, распоряжавшийся мной и моим временем, ответил:
— Я буду рада позировать.
В мастерской Ирсье я не была очень давно, но пролетевшее время на этом помещении не отразилось. Три комнаты на первом этаже, объединенные в одну, огромные окна, несколько десятков канделябров с оплывшими свечами. У стен пустые холсты, натянутые на рамы, готовые картины, мольберты. Воздух пах красками, отдавал сыростью недавно подготовленных к работе холстов, тонким ароматом дорогого табака. Ирсье курил редко, только рисуя картины, доставлявшие ему удовольствие. Поэтому я удивилась, почувствовав этот запах. Но еще больше поразила меня уже начатая картина, которую художник поспешно загородил собой, приглашая пройти дальше и сесть в кресло, стоящее рядом с круглым столиком на резных ножках. Я решила не настаивать на том, чтобы Ирсье показал мне уже начатое полотно. Отчасти потому, что хотела сократить время своего пребывания в мастерской, но отчасти потому, что на холсте была изображена танцующая пара. Дор-Марвэн и я.
«Недолго» по меркам художника — это три часа. Ничего другого я и не ожидала, но о времени, проведенном в мастерской, не жалела. Ирсье был немногословен, часто пыхал трубкой и улыбался. Единственная тема, которую он затронул кроме портрета, мне импонировала. Выяснилось, что Жак, тринадцатилетний мальчик, живущий в доме художника, не сын ему. А ученик. Причем попал он сюда из приюта, который после моего исчезновения опекала баронесса Лирон, руководившая другими дамами. Ирсье нахваливал талантливого парня, а я радовалась тому, что хоть что-то полезное сделала в жизни.
— Благодарю, Ваше Высочество, за то, что согласились позировать. Мне не выпадала подобная честь уже четыре с половиной года, — посетовал на прощание Ирсье.
Мне вдруг в голову пришел один вопрос, который немедленно художнику и задала:
— Вы не знаете, какой портрет послали князю в Муож?
Всерьез думать, что женихи все это время любовались изображением четырнадцатилетней девочки, не получалось.
— Конечно, знаю, Ваше Высочество, — в голосе Ирсье проявилась обида. — Тот, который я нарисовал. И это одна из немногих картин, за которые мне стыдно.
— Вы меня уже заинтриговали, — я не скрывала удивления. — Мне бы хотелось взглянуть, если у Вас сохранилась копия.
— У меня сохранился оригинал, — несколько угрюмо ответил художник. — Но ни его, ни копию ничто не спасет.
С этими словами он подошел к стоящим у стены готовым картинам и, выбрав нужную, установил ее на мольберт. Я с любопытством разглядывала полотно и не могла понять причины недовольства Ирсье. Мне картина нравилась, казалась очень жизненной, настоящей. Художник застал меня в парке, в беседке, увитой диким виноградом. Краски его ярких осенних листьев были намеренно приглушены, чтобы не отвлекать внимание от моего изображения. Красиво уложенные темные волосы, спокойное лицо, не обремененное неестественной, но такой желательной для портретов улыбкой. Художник верно передал изгиб бровей, форму губ, не забыл и маленький шрам над левой бровью. Умело, мастерски показанная игра света и теней подчеркивала черты лица, изящные украшения и богатое шитье на платье. Девушка на картине казалась живой, дышащей.
— Я искренне не понимаю, почему Вы недовольны этим шедевром, — глядя на понурого художника, спросила я.
— Вы очень добры, Выше Высочество, но не стоит меня утешать, — вздохнул Ирсье. — Я прекрасно знаю, что думают об этом портрете окружающие. «Ирсье не смог передать выражение глаз. Поэтому изобразил Ее Высочество читающей».
В голосе художника слышались горечь и обида. Не думала, что мое нежелание терять время на позирование может столь сильно ранить человека.