Читаем без скачивания Сочинения — Том I - Евгений Тарле

Вильям Питт провел свое дело так быстро и успешно не только вследствие усмирения бунта; попытка Роберта Эммета не была никем поддержана не только вследствие воспоминания о недавних репрессиях и страха пред репрессиями новыми; борьба против унии в течение долгих лет после попытки Эммета тоже отсутствовала не только вследствие упомянутых причин. Было налицо серьезнейшее условие всякого английского правительственного успеха в Ирландии: рознь между католиками и протестантами именно по вопросу об унии. Часть оранжистов, т. е. главных врагов католического населения, была за унию; другая часть их высказывалась самым решительным образом против унии, ибо после подавления мятежа они считали совершенно не нужной жертвой отрекаться от автономии и пользу метрополии, которая все равно из своих же интересов всегда поддержит их против католиков. Вильям Питт и вице-король — это было прекрасно известно всем и усиленно подчеркивалось правительственными агентами — стояли за эмансипацию католиков, которую они рассматривали как необходимое следствие унии. Католиков (тех, которые верили в эти намерения) прельщала мысль, что, быть может, в недалеком будущем им суждено войти в общебританский, лондонский парламент, тогда как уничтоженный в 1800 г. автономный дублинский парламент за все 18 лет своего существования был для них совершенно закрыт. Всем этим надеждам католиков на эмансипацию суждено было разлететься прахом: билль об эмансипации достался им лишь через 30 без малого лет после введения унии.

Король Георг III всей силой чувства, на какое только был способен, ненавидел католиков и считал их по старой английской традиции врагами не только государственной религии, но и государственного устройства; при всей тугости и несамостоятельности своего ума он отстаивал всегда всякие направленные против католиков законы с болезненным и ожесточенным упрямством. Уже одного этого обстоятельства было бы достаточно, чтобы весьма серьезно затруднить эмансипацию. Но и в обеих английских палатах, особенно среди лордов, антикатолические чувства были так прочны и сильны, что Вильям Питт, ничего не имевший, с обычной своей проницательностью и глубиной, в интересах укрепления унии, против дарования всех прав католикам, увидел себя бессильным перед лицом застарелых, воспитанных историей, религиозных антипатий и предрасположений английских правящих кругов. Король заявил, что он откажется от престола скорее, нежели подпишет билль об эмансипации католиков, и Питт подал в отставку. Кроме панегиристов Питта, кажется, никто из историков (ирландских или английских, все равно) не верит, чтобы Питт ушел действительно от огорчения или обиды. Наиболее вероятно давно высказанное мнение, что он ушел, во-первых, чтобы «соблюсти декорум», необходимый в конституционной стране, чтобы не обнаружить слишком уже быстро и наглядно, что он лгал и своими устами, и устами вице-короля, когда сулил католикам после унии эмансипацию; во-вторых, его уход обусловливался и соображениями дипломатическими. В марте 1801 г., когда он подал в отставку, дело клонилось к заключению мира с Наполеоном, а главному врагу Франции, душе всех коалиций, против нее составлявшихся, было неудобно вести с французским правительством мирные переговоры. На 3 года (до конца апреля 1804 г.) власть перешла из рук Питта в руки совершеннейшего политического нуля — Аддингтона. Когда уже и амьенский мир был нарушен, и борьба с, Наполеоном вновь обострилась и стала особенно опасной, Питт вернулся к власти, причем уже он объявил себя против эмансипации католиков. Вообще не до того было Англии, когда на другом берегу Ла-Манша собиралась против нее в поход армия в булонском лагере. Когда же в начале 1806 г. Питт, силы которого давно уже были надломлены, скончался, убитый (по выражению Уильберфорса) аустерлицкой победой Наполеона над коалицией России и Австрии, никто из крупных правительственных людей не принял немедленно себе в наследство не исполненных Питтом обещаний относительно эмансипации. Потянулись долгие беспросветные годы; до самого Ватерлоо в пределах Британской империи ни о каких мало-мальски значительных реформах внутреннего строя не могло быть и речи, т. е. речи серьезной, и шансов на проведение таких реформ. Попытка Эммета была прямо направлена к насильственному расторжению унии, и общественная подавленность, при которой она произошла и которая долго после нее продолжалась, была так сильна, что не только метод, но и идеал Эммета был объявлен многими во влиятельных слоях ирландского общества утопическим. Напротив, мысль об эмансипации медленно, но неуклонно, без искусственной пропаганды, а сама собой распространялась все шире. Проникнуть в британский парламент в числе 100 депутатов, которых Ирландия по закону об унии (1800 г.) имела право посылать туда, таково было ставшее на очередь политическое стремление ирландских католиков; но парламентские права являлись лишь одной (хотя и главной при тогдашних условиях) стороной этой желанной эмансипации католиков. Напомним в нескольких словах о происхождении этого вопроса, о тех исторических условиях, которые сделали в британской державе католиков своего рода париями в глазах закона; без такого напоминания читатель не сможет вполне отчетливо понять, чем объясняется та упорная борьба традиции против всех усилий эмансипаторов, которая заполнила первую треть XIX в.

В XVII столетии, особенно при Кромвеле и последних двух Стюартах, политические партии расслоились так, что защитники парламентских вольностей в огромном большинстве случаев были и решительными сторонниками преобладания либо господствующей (англиканской) церкви, либо одного из протестантско-диссидентских толков; защитники же королевской прерогативы склонны были весьма снисходительно смотреть на католические пристрастия Карла II (а потом Якова II). Получилось такое странное с современной точки зрения, но весьма естественное с тогдашней точки зрения положение вещей, что, когда усиливалась политическая реакция, католики начинали в Англии легче дышать: усиливалась оппозиция, крепли освободительные стремления в обществе и парламенте, и законы, направленные против католиков, свирепели и дополнялись более и более стеснительными статьями. Карл II издал (в пользу католиков) декларацию об индульгенции. Этот акт вызвал всеобщее осуждение. «Самые противоположные чувства были оскорблены таким либеральным актом, совершенным таким деспотическим образом. Все враги религиозной свободы и все друзья гражданской свободы оказались на одной и той же стороне; а эти два класса составляли девятнадцать двадцатых нации» [18]. В 1673 г. оппозиция добилась своего. Не довольствуясь уже тем, что король отменил свою декларацию, парламент провел закон, совершенно исключивший католиков из всякой государственной и общественной службы. По этому закону о присяге (test-act, как он вкратце стал называться) всякий человек, желающий занять какую-либо должность, обязан подписать присягу, в которой признает королевскую супрематию в делах церкви, а также отрекается от догмата о пресуществлении. Подобная подпись делала занятие любой должности совершенно невозможным не только для католика, но и для диссидентов-протестантов; однако для последних с течением времени этот закон обходился все чаще и чаще, так что de facto главным образом католики пострадали от его издания. Кроме подписи, требовалось удостоверение священника о принятии причащения по англиканскому обряду. Тест-акт был многократно нарушаем в реакционное царствование Якова II, католика, мечтавшего об окатоличении Англии. Когда в 1688 г. Яков II, изверженный революцией, бежал, а спустя короткое время Вильгельм Оранский и его жена Мария были провозглашены королем и королевой, победа освободительных вигистских принципов была полная, так же как повсеместное подавление ненавистного вигам католицизма. Тест-акт торжественно был подтвержден относительно католиков, для протестантских же диссидентов были допущены некоторые смягчения (фиктивное «временное согласие» вступающего в должность с англиканской церковью и другие ухищрения, благодаря которым на деле тест-акт исключал из государственной жизни лишь одних католиков).