Читаем без скачивания «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

– Вы о чем говорите, мессир? – изумилась Маргарита.

– Совершенно с вами согласен, мессир, – не выдержал кот, – именно тряпками! – Он с раздражением запустил лапу в торт и стал выковыривать из него апельсинные корки.

– О милосердии говорю, – объяснил Воланд, не спуская с Марга риты огненного глаза, – иногда совершенно неожиданно и коварно оно пролезает в самые узкие щели. Вот я и говорю о тряпках!

– И я об этом же говорю! – сурово сказал кот и отклонился на всякий случай от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом кре ме лапами свои острые уши.

– Пошел вон! – сказал ему Воланд.

– Я еще кофе не пил, – ответил кот, – как же я уйду? Неужели, мессир, в предпраздничную ночь гостей за столом у нас разделят на два сорта? Одни – первой, а другие, как выражался этот печальный негодяй-буфетчик, второй свежести?

– Молчи! – сказал Воланд и обратился к Маргарите с вежливой улыбкой: – Позвольте спросить, вы, надо полагать, человек исклю чительной доброты? Высокоморальный человек?

– Нет! – с силой ответила Маргарита. – И так как я все-таки не настолько глупа, чтобы, разговаривая с вами, прибегать ко лжи, ска жу вам со всею откровенностью: я прошу у вас об этом потому, что, если Фриду не простят, я не буду иметь покоя всю жизнь. Я понимаю, что всех спасти нельзя, но я подала ей твердую надежду. Так уж вы шло. И я стану обманщицей.

– Ага, – сказал Воланд, – понимаю.

А кот, закрывшись лапой, что-то стал шептать Коровьеву.

– Так вы сделаете? – спросила неуверенно Маргарита.

– Ни в каком случае, – ответил Воланд.

Маргарита побледнела и отшатнулась.

– Я ни за что не сделаю, – продолжал Воланд, – а вы, если вам угодно, можете сделать сами. Пожалуйста.

– Но по-моему исполнится?

Азазелло вытаращил иронически кривой глаз на Маргариту, по крутил рыжей головой и тихо фыркнул.

– Да делайте же! Вот мучение, – воскликнул Воланд и повернул глобус, бок которого стал наливаться огнем.

– Фрида! – крикнул пронзительно кот.

Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и про стерла руки к Маргарите. Та сказала:

– Прощают тебя. Платок больше подавать не будут.

Фрида испустила вопль, упала на пол и простерлась крестом пе ред Маргаритой. Воланд досадливо махнул рукой, и Фрида исчезла.

– Прощайте, благодарю вас, – твердо сказала Маргарита и под нялась, запахнув халат.

– По улице в таком виде идти нельзя. Сейчас дадим вам машину, – сказал Воланд сухо и затем добавил: – Поступок ваш обличает в вас патологически непрактичного человека. Пользоваться этим мы счи таем неудобным, поэтому Фрида не в счет. Говорите, что вы хотите?

– Драгоценное сокровище, Маргарита Николаевна! – задребез жал Коровьев. – На сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то фортуна может ускользнуть!

– Верните мне моего любовника, – сказала Маргарита и вдруг за плакала.

– Маргарита Николаевна! – запищал Коровьев в отчаянии.

– Нет, не могу! – возмущенно отозвался кот и выпил объемистую рюмку коньяка.

Занавеска на окне отодвинулась, и далеко на высоте открылась полная луна. От подоконника на пол упал зеленоватый платок ноч ного света. Сидящие, на лицах которых играл живой свет свечей, по вернули головы к лунному косому столбу. В нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером.

Он был в своем больничном одеянии, в халате, туфлях и черной шапочке. Небритое лицо его дергало гримасой, он пугливо косился на огни свечей.

Маргарита узнала его, всплеснула руками, подбежала и обняла. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и сле зы бежали по ее лицу.

Она произносила только одно слово:

– Ты… ты…

Мастер отстранил ее наконец и сказал глухо:

– Не плачь, Марго. Я тяжко болен.

Он ухватился за подоконник рукою, оскалился, всматриваясь в сидящих, и сказал:

– Мне страшно, Марго. У меня галлюцинация.

Маргарита подтащила его к стулу, усадила и, гладя плечи, шею, ли цо, зашептала:

– Ничего, ничего не бойся. Я с тобою. Не бойся ничего.

Коровьев ловко и незаметно подпихнул к Маргарите второй стул, и она опустилась на него, обняла пришедшего за шею, голову поло жила на плечо и так затихла, а мастер опустил голову и стал смот реть в землю больными угрюмыми глазами. Наступило молчание, и первый прервал его Воланд.

– Да, хорошо отделали человека, – проговорил он сквозь зубы и приказал Коровьеву: – Дай-ка, рыцарь, ему выпить.

Через секунду Маргарита дрожащим голосом просила мастера:

– Выпей, выпей… Нет, нет. Не бойся. Тебе помогут, за это я руча юсь. Сразу, сразу пей!

Больной взял стакан и выпил содержимое. Рука его дрогнула, и пустой стакан разбился у ее ног.

– К счастью! К счастью, милейшая Маргарита Николаевна! К счастью, – зашептал трескучий Коровьев.

Маргарита с ложечки кормила мастера икрой. Лицо его менялось по мере того, как он ел, порозовели скулы, и взор стал не так дик и беспокоен.

– Но это ты, Марго? – спросил он.

– Я! Я! – ответила Маргарита.

– Еще, – строго сказал Воланд.

Коровьев подал Воланду стакан, и Воланд бросил в него щепотку какого-то черного порошка. Больной выпил поданную ему жидкость и глянул живее и осмысленнее.

– Ну вот, это другое дело, – сказал Воланд, прищурившись, – те перь поговорим. Кто вы такой? – обратился он к пришедшему.

– Я теперь никто, – ответил оживающий больной, и улыбка ис кривила его рот.

– Откуда вы сейчас?

– Из дома скорби. Я – душевнобольной, – ответил пришелец.

Маргарита заплакала и проговорила сквозь слезы:

– Он – мастер, мастер, верьте мне! Вылечите его!

– Вы знаете, с кем вы сейчас говорите? – спросил Воланд. – У ко го находитесь?

– Знаю, – ответил мастер, – соседом моим в сумасшедшем доме был Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.

– Как же, как же. Я имел удовольствие встретиться с этим моло дым человеком на Патриарших прудах, – ответил Воланд, – и вы ве рите, что это действительно я?

– Верю, – сказал пришелец, – но, конечно, спокойнее мне было бы считать вас плодом галлюцинаций. Извините меня…

– Если спокойнее, то и считайте галлюцинацией, – вежливо от ветил Воланд.

– Нет, нет, – испуганно обратилась к мастеру Маргарита, – пе ред тобою мессир!

– Это неважно, обаятельнейшая Маргарита Николаевна! – встрял в разговор Коровьев, а кот увязался вслед за ним и заметил горделиво:

– А я действительно похож на галлюцинацию. Обратите внима ние на мой профиль… – Кот хотел еще что-то сказать, но его попро сили замолчать, и он, ответив: – Хорошо, хорошо. Готов молчать. Я буду молчаливая галлюцинация! – замолчал.

– Верно ли, что вы написали роман? – спросил Воланд.

– Да.

– О чем?

– Роман о Понтии Пилате.

Воланд откинулся назад и захохотал громовым образом, но так добродушно и просто, что никого не испугал и не удивил. Коровьев стал вторить Воланду, хихикая, а кот неизвестно зачем зааплодиро вал. Отхохотавшись, Воланд заговорил, и глаз его сиял весельем.

– О Понтии Пилате? Вы?.. В наши дни? Это потрясающе! И вы не могли найти более подходящей темы? Позвольте-ка посмотреть…

– К сожалению, не могу этого сделать, – ответил мастер, – я сжег его в печке…

– Этого нельзя сделать, простите, не верю, – снисходительно от ветил Воланд, – рукописи не горят. – И, обратившись к коту, велел ему: – Бегемот, дай-ка роман сюда!

Тут кот вскочил со стула, и все увидели, что сидел он на толстой пачке рукописей, в нескольких экземплярах. Верхний экземпляр кот подал Воланду с поклоном.

Маргарита задрожала, вскрикнула, потом заговорила, волнуясь до слез:

– Вот он, вот он! О, верь мне, что это не галлюцинация! – и, по вернувшись к Воланду: – Всесильный, всесильный повелитель!

Воланд проглядел роман с такой быстротой, что казалось, будто вращает страницы струя воздуха из вентилятора. Перелистав манус крипт, Воланд положил его на голые колени и молча, без улыбки, ус тавился на мастера.

Но тот впал в тоску и беспокойство, встал со стула, заломил руки и пошел в лунном луче к луне, вздрагивая, бормоча что-то.

Коровьев выскочил из-под света свечей и темною тенью закрыл больного и зашептал:

– Вы расстроились? Ничего, ничего… До свадьбы заживет!.. Еще стаканчик… И я с вами за компанию…

И стаканчик подмигнул – блеснул в лунном свете, и помог стакан чик. Мастера усадили на место, и лицо его теперь стало спокойно.

– Ну, теперь все ясно, – сказал Воланд и постучал длинным паль цем, с черным камнем на нем, по рукописи.

– Совершенно ясно, – подтвердил кот, забыв свое обещание стать молчаливой галлюцинацией, – теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь. Что ты говоришь, Азазелло? – спросил он у молчащего Азазелло.

– Я говорю, – прогнусавил тот, – что тебя хорошо бы утопить.

– Будь милосерден, Азазелло, – смиренно сказал кот, – и н е на води моего господина на эту мысль. Поверь мне, что я являлся бы тебе каждую ночь в таком же лунном покрывале, как и бедный ма стер, и кивал бы тебе, и манил бы тебя за собою. Каково бы тебе было, Азазелло? Не пришлось бы тебе еще хуже, чем этой глупой Фриде? А?