Читаем без скачивания Франция. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Самой сплоченной организацией оказалось лионское общество «мютюэллистов» («взаимной помощи»), объединяющее ткачей. Оно несло в себе черты прежних союзов подмастерьев, а те, в свою очередь, уходили корнями к «вольным каменщикам» - строителям готических соборов, прародителям масонов. Подобно последним, мютюэллисты называли друг друга братьями, день учреждения своего союза отмечали как «праздник возрождения», уделяли большое внимание нравственному облику своих членов.

Лионские ткачи, производившие шелковые ткани, работали в большинстве своем на дому. Скупщики, ссылаясь на трудности сбыта, снизили расценки. Рабочие убедили префекта устроить совещание, на котором обе стороны смогли бы договориться. Оно состоялось, были согласованы новые условия - но скупщики тут же пошли на попятную.

И тогда мастеровые взялись за оружие. Десять дней Лион был в их руках. Как утверждали очевидцы, в городе никогда не было такого идеального порядка. Именно тогда прозвучал знаменитый лозунг: «Жить работая или умереть сражаясь!». Но вскоре подошел целый армейский корпус, посланный правительством. На этот раз лионским ткачам не удалось добиться того, чего хотели - их вооруженное сопротивление было быстро сломлено.

В 1832-1834 гг. республиканцы устроили еще несколько вооруженных выступлений в Париже и Лионе. Особенно памятным было парижское восстание, поводом к которому стали похороны популярного генерала Ламарка - эти события описываются в «Отверженных» Гюго. Студенты, рабочие, политические эмигранты из разных стран бились плечом к плечу. Устроив баррикады на узких улочках рабочих кварталов, восставшие намеревались повести оттуда наступление на ратушу и королевский дворец. Но полиции удалось арестовать руководителей, а части национальной гвардии и регулярные войска сломили сопротивление защитников баррикад и устроили побоище. Многих расстреляли на месте, задержанных ждали суровый суд, тюрьма и ссылка. Только счастливчики, подобно Жану Вальжану, смогли выбраться из оцепления. Немало гаврошей полегло под пулями.

Французские гражданские конфликты вообще отличались ожесточенностью. В 1834 г. при подавлении восстания в Париже генерал Бюжо приказал перебить всех жильцов одного дома в квартале Маре, из которого раздалось несколько выстрелов. Людей - и старых, и малых, и женщин убивали в собственных постелях. Это страшное преступление запечатлено на картине Оноре Домье.

Чтобы не допустить дальнейшего обострения ситуации, в 1835 г. правительство приняло так называемые «сентябрьские законы», урезывающие политические свободы. Судьи могли теперь выносить приговоры по политическим делам в отсутствие обвиняемых. Редакторы газет несли строгую ответственность за нападки на особу короля, за сеяние классовой розни, за осуждение существующей формы правления, за восхваление республиканского строя, за посягательство на незыблемость права собственности. Самые активные республиканцы были арестованы. Меры оказались достаточно действенными - вооруженных выступлений долгое время не было.

Но тем временем король и его правительство стали терять опору не только среди рабочих и студентов, но и в широких буржуазных слоях. Луи-Филипп все теснее сходился с крупными промышленниками и банкирами, и один из них вещал в палате: «Никакое общество не может обходиться без аристократии. Государственный порядок Июльской монархии опирается на свою аристократию, состоящую из промышленников и мануфактуристов: они основали новую династию».

Эта новоявленная знать быстро привыкла к своему привилегированному положению: к льготному налогообложению, к фактически запретительным пошлинам на конкурентоспособные иностранные товары. Вела она себя по-барски: кичилась своим влиянием, безудержно вкушала все радости жизни. Но этим господам далеко было до той предприимчивости, всепоглощающей страстности, компетентности, какие проявляли в делах их английские собратья.

Костенела политическая жизнь. Внешне казалось, что в стране существуют если не вполне демократические, то все же конституционные порядки. Проводятся выборы в палату депутатов, на ее заседаниях сменяют друг друга ораторы, говорящие громкие речи. Одно министерство уходит, другое приходит - потому что меняется парламентское большинство. Но никакой альтернативы прежнему курсу при этом не выдвигалось. «Франции скучно», - заявил однажды с трибуны один из немногих действительно независимых депутатов Ламартин.

Особенно застойными были те восемь лет (1840-1848), когда политику государства определял Гизо, возглавлявший в палате консервативную «партию сопротивления». В эти годы треть палаты составляли выбранные под давлением префектов чиновники, голосующие всегда так, как того требовало правительство.

На требование расширить избирательное право Гизо высокомерно отвечал: «Постарайтесь разбогатеть трудом, и вы станете избирателями!» О всеобщем избирательном праве он отзывался как о «нелепой системе, которой вообще нет места на свете». Луи-Филиппа такое благолепие тоже вполне устраивало - снижать ценз он не собирался, 250 тысяч избирателей (к 1848 г.) ему казалось даже больше, чем нужно.

Однако народ не безмолвствовал - не только бедный, но и относительно имущий. На смотрах национальной гвардии король слышал возгласы: «Да здравствует реформа!» Он понимал, что опять имеется в виду избирательное право, и смотры перестали проводить. В литературных произведениях все чаще вспоминали Великую революцию, причем звучали призывы продолжить дело не Национального собрания 1789 г., а якобинского конвента. В образованных слоях звучал протест против духа стяжательства и его дорвавшихся до власти носителей - к ним относили и «лавочников и нотариусов».

Все популярнее становились взгляды богемы (богема - от французского «цыгане»), ее образ жизни. Молодые литераторы, художники, актеры, студенты Латинского квартала «в своей шумной жизни, в своих собраниях, сходках и балах, в «театральных битвах» при постановке новых пьес бросали задорный вызов тупой ограниченности и педантическому самодовольству» (Р.Ю. Виппер). В их одежде, в их манере речи явно просматривался «якобинский» тип.

Звучало требование «свободы чувства», самой яркой поборницей которого была писательница Жорж Санд. Творческая молодежь считала, что общество не может быть свободным, пока женщина, не имея права на развод, насильно удерживается в браке с нелюбимым человеком.

Оформлялись идеологии движений, которые можно назвать революционно-демократическими. Этому способствовало, в частности, то, что в Париже находили временное пристанище политэмигранты из таких стран, как Польша, Италия, Германия (позднее Россия) - люди мыслящие и жаждущие перемен как у себя на родине, так и в масштабе всего человечества.

Все больший интерес вызывали вопросы политэкономии: строились теории, исходящие из необходимости коренного переустройства общества, и в первую очередь пересмотра прав собственности, условий производства и обмена. Широкой популярностью пользовался «утопический социализм» Сен-Симона и Фурье, которые делали упор на отрицание современной им семьи - с ее неравноправием женщины и взрослых детей; на необходимость устроения коллективных форм жизни. Фурье виделись «фаланстеры», где люди вместе трудятся, вместе проводят досуг и имеют общий склад продуктов своего труда. Существующую систему товарно-денежных отношений, с ее засильем ничего не производящих посредников, должен заменить свободный обмен между фаланстерами.

Прудон и близкие ему по взглядам мыслители хотели избежать таких коммунистических крайностей. Оптимальным выходом из частнособственнического тупика им представлялись различные формы кооперации.

Луи Блану рисовалось как идеал нечто схожее с пережитой и утраченной нами советской действительностью. Его взгляды были близки к марксизму. Блан считал необходимым использовать возможности, порожденные крупной капиталистической собственностью: национализировав ее, можно будет перейти к государственному управлению всей промышленностью. Такой переход гарантировался бы тем, что буржуи отраслей, предприятия которых до поры будут оставлены в частном владении, не смогут выдержать конкуренции с мощным госсектором (интересно, какие песни запел бы Луи Блан, увидев наше раскулачивание и «зачистку» достижений нэпа. Впрочем, возможно, ему бы понравилось - человек был революционно настроенный).

Но большинство французов сталкивалось не с социалистическими идеями, а с возрождением католичества - оно явственно происходило на их глазах и было связано с их повседневной жизнью.

Католическая церковь, как и триста лет назад, в годы Реформации, смогла успешно перестроиться применительно к радикально изменившимся условиям. Она сделала выводы и поумнела.