Читаем без скачивания Женщины Цезаря - Колин Маккалоу

— Я предлагаю тебе, — ласково улыбнулся Цезарь Цицерону, — убедить эту парочку все же дать клятву. У меня есть разрешение жрецов и авгуров провести lex curiata, который позволит Публию Клодию быть усыновленным плебеем. До сих пор я держу это в секрете. Надеюсь, мне не понадобится опубликовывать его. Но в конце концов, Цицерон, мое решение зависит от тебя.

Цицерон пришел в ужас и кинулся выполнять поручение.

— Я виделся с Великим Человеком, — сообщил он Целеру и Катону, сам не понимая, что применил это ироническое прозвище не к Помпею, а к кому-то другому, — и он готов содрать с вас шкуру, если вы не дадите клятву соблюдать его закон.

— А я неплохо выглядел бы на Форуме освежеванным, — заметил Целер.

— Целер, он отберет у тебя все! Я говорю серьезно! Если ты не поклянешься, это будет означать твое политическое крушение. По закону не существует наказания за отказ дать клятву, и Цезарь не так глуп. Никто не может сказать, что ты совершил нечто особенное, отказавшись. Это не будет означать штраф или ссылку. Просто на Форуме будет вызвана такая ненависть к тебе, что ты больше никогда не сможешь появиться там. Если ты не поддашься Цезарю, народ проклянет тебя как обструкциониста, который действует просто ради самой обструкции. Они воспримут это на свой счет. Для них твой отказ не будет означать оскорбление, нанесенное конкретно Цезарю. Бибулу не следовало кричать всему собранию народа, что они никогда не получат этого закона, как бы они ни нуждались в нем. Они поняли это как злобную угрозу. Это выставило boni в крайне невыгодном свете. Разве ты не понимаешь, что не только солдаты Магна, но и всадники тоже хотят этого закона?

Целер колебался.

— Я не понимаю, почему этот закон нужен всадникам, — угрюмо сказал он.

— Потому что они ездят по всей Италии, скупая землю, а потом выгодно продают ее членам комиссии! — резко ответил Цицерон.

— Они отвратительны! — крикнул Катон, впервые подав голос. — Я — правнук Катона Цензора, я не склонюсь перед этим высокорожденным аристократом! Даже если на его стороне всадники! Будь прокляты эти всадники!

Зная, что его мечта о согласии между сословиями уже в прошлом, Цицерон вздохнул и умоляюще протянул руки.

— Катон, дорогой, поклянись! Я понимаю, что ты чувствуешь по отношению к всадникам! Ты прав! Они хотят все делать по-своему. Они оказывают на нас мощное давление. Но что мы можем сделать? Мы вынуждены ладить с ними, потому что не в состоянии обойтись без них. Сколько человек в Сенате? Определенно недостаточно, чтобы показать всадникам палец. Отказываясь дать клятву, ты делаешь оскорбительный жест сословию всадников, которое слишком сильно, чтобы простить тебе такую выходку.

— Я скорее перенесу шторм, — сказал Целер.

— Я тоже, — сказал Катон.

— Да будьте же вы разумными людьми! — не выдержал Цицерон. — «Перенесу шторм»! Да вы сразу пойдете ко дну, вы оба! Решите же, наконец! Дать клятву и выжить или отказаться и потерпеть политический крах.

Цицерон видел, что никто из них не собирается сдаваться. Поэтому он решился и продолжил:

— Целер, Катон, поклянитесь, умоляю вас! В конце концов, если посмотреть на это здраво, чем вы рискуете? Что важнее: уступить Великому Человеку на этот раз в чем-то, что не касается вас лично, или уйти в политическое небытие? Если вы убьете себя политически, вы уже не сможете продолжать борьбу, ведь так? Неужели вы не понимаете, что важнее остаться на арене, чем быть вынесенным на щите, даже если лежа на щите вы и будете выглядеть потрясающе?

И так далее, и так далее… Даже после того как сдался Целер, Цицерону понадобилось еще часа два, чтобы убедить Катона. Но все-таки сдался и он. Целер и Катон поклялись. И они не нарушили клятвы. В свое время Цезарь узнал от Цинны секретик — как сделать клятву недействительной — и позаботился о том, чтобы ни у того, ни у другого не оказалось камня в кулаке.

— Какой ужасный год! — с болью пожаловался Цицерон Теренции. — Мне кажется, что я смотрю на гигантов, разбивающих молотами толстую стену! Не хотел бы я видеть все это! Она похлопала его по руке.

— Муж, ты выглядишь совсем измученным. Почему ты остаешься здесь? Если ты не уедешь, ты заболеешь. Почему бы тебе не прокатиться со мной в Анций или Формии? Мы замечательно отдохнем, а в мае или июне вернемся. Вспомни о ранних розах! Я знаю, ты любишь бывать в Кампании в начале весны. Можем заехать в Арпин — посмотрим, как обстоят дела с сыром и шерстью.

Цицерон представил себе все это, и увиденное ему понравилось. Но он покачал головой:

— Теренция, я все отдал бы, чтобы поехать! Но это невозможно. Гибрид возвращается из Македонии, а половина Македонии уже прибыла в Рим, чтобы обвинить его в вымогательстве. Бедняга был хорошим коллегой, когда мы были с ним консулами, что бы они ни утверждали на его счет. Никогда он не доставлял мне неприятностей. Поэтому я буду защищать его. Это самое малое, что я смогу сделать для него.

— Тогда обещай мне, что уедешь, как только приговор будет вынесен, — сказала она. — Я отправляюсь с Туллией и Пизоном Фругием. Туллия очень хочет посмотреть игры в Анции. Кроме того, маленькому Марку нездоровится — он жалуется на боли. Я очень боюсь, что он унаследовал от меня ревматизм. Нам всем нужен отдых. Пожалуйста!

Теренция — и просит? Это было так необычно, что Цицерон согласился. Как только суд над Гибридом закончится, он присоединится к своей семье в Анции.

Проблема заключалась в том, что настоятельное требование Цезаря убедить Целера и Катона не выходило у Цицерона из головы, когда он принялся за защиту Гая Антония Гибрида. Было оскорбительно действовать в качестве Цезарева прислужника. Особенно — для человека, чья храбрость и решительность спасли страну.

Поэтому понятно, что, когда наступил момент выступать с финальной речью — перед тем, как жюри оправдает или осудит его коллегу Гибрида, — Цицерону было очень трудно сосредоточиться на теме выступления. Свою привычную работу он выполнил хорошо: превознес Гибрида до небес, дал понять жюри, что этот яркий представитель римской знати никогда не отрывал даже крылышек у мухи, будучи ребенком, не говоря уж о том, чтобы калечить греческих граждан, будучи молодым человеком, и не говоря уже о каком-нибудь преступлении, о котором толкует половина провинции Македония.

— Ах, — вздохнул Цицерон в конце разглагольствований, — как я скучаю по тем дням, когда Гай Гибрид и я были вместе консулами! Каким порядочным и благородным был тогда Рим! Да, у нас тогда был Катилина, готовый уничтожить наш славный город, но я и Гибрид — мы вместе справились с этим, мы спасли отечество! Но для чего, уважаемые присяжные? Для чего? Если бы я знал! Если бы я мог сказать вам, почему Гай Гибрид и я не оставили наших постов и вынесли те ужасные события! И все оказалось напрасно, если посмотреть на Рим сегодня! Сегодня, когда консулом является человек, недостойный носить toga praetexta! Нет, я не имею в виду знатного и порядочного Марка Бибула! Я имею в виду этого жадного волка — Гая Цезаря! Он нарушил согласие между сословиями, он посмеялся над Сенатом, он опоганил консульство! Он ткнул нас носом в грязь из Большой Клоаки. Он вымазал нас с ног до головы, он вылил говно на наши головы! Как только этот суд закончится, я покину Рим! Я намерен долго не возвращаться, потому что не могу видеть, как Цезарь гадит на Рим! Я поеду к побережью, а после пересяду на корабль, чтобы посмотреть такие места, как Александрия, истинную гавань умного и доброго правления…

Речь была закончена, жюри проголосовало. CONDEMNO. Гай Антоний Гибрид должен отправиться в ссылку на остров Кефаллению, место, хорошо ему известное. Его там тоже хорошо знали. Что касается Цицерона, он собрал вещи и удрал из Рима в тот же день. Теренция отбыла еще раньше.

Суд закончился утром. Цезарь присутствовал незаметно, в задних рядах толпы, чтобы послушать Цицерона. Прежде чем жюри объявило свой вердикт, он ушел, разослав в разных направлениях своих посыльных.

Этот суд представлял для Цезаря интерес во многих отношениях, начиная с того, что он сам когда-то пытался обвинить Гибрида в убийствах и увечьях, нанесенных греческим гражданам в те времена, когда тот был командиром эскадрона в кавалерии Суллы у озера Орхомен. Цезарю очень понравился молодой человек, который выступил обвинителем Гибрида. Будучи протеже Цицерона, он теперь сражался в суде против своего покровителя — защитника. Марк Целий Руф, очень симпатичный, хорошо сложенный человек, блестяще построил обвинение и задвинул Цицерона в тень.

Как только Цицерон произнес первые слова своей речи в защиту Гибрида, Цезарь понял, что с Гибридом покончено. Репутация Гибрида слишком хорошо известна, поэтому никто не поверил, что, будучи мальчиком, он не отрывал крылышек у мух.

А затем последовало лирическое отступление Цицерона о славных днях их былого совместного консульства.