Читаем без скачивания Армадэль, или Проклятие имени - Уилки Коллинз

Рассказав это, Мидуинтер задал вопрос, который, как я ожидала, он должен был задать раньше или позже. Он спросил: буду ли возражать я тому, чтоб о нашей помолвке он под строжайшим секретом сообщил своему другу?

«Я поручусь, – сказал он, – что Аллан сохранит в тайне всякое мое признание. А я, когда настанет время, постараюсь сделать все, чтобы он не присутствовал на свадьбе и не узнал (чего он не должен знать никогда), что я ношу одно имя с ним. Это поможет мне, – продолжал Мидуинтер, – говорить авторитетнее о причине, которая привела его в Лондон, если я отплачу за откровенность, с какой он говорил мне о своих частных делах, такой же откровенностью с моей стороны».

Мне ничего более не оставалось, как дать согласие, и я его дала. Для меня чрезвычайно важно знать, на что решится майор Мильрой относительно своей дочери и Армадэля после получения моего анонимного письма; и если я не завоюю доверия Армадэля, я совершенно убеждена, что я не выясню ничего. Когда он будет знать, что я выхожу замуж за Мидуинтера, все, что он будет рассказывать своему другу, он расскажет мне.

Когда мы решили, что Армадэлю будет доверена моя тайна, мы начали опять говорить о себе. Как бежало время! Каким сладким было очарование забыть все в его объятиях! Как он любит меня! Ах, бедняжка! Как он любит меня!

Я обещала встретиться с ним завтра в Регентском парке. Чем меньше его видят здесь, тем лучше. Конечно, люди в этом доме для меня чужие, но, может быть, благоразумнее сохранять внешне вид, как будто я еще в Торп-Эмброзе, и не производить впечатления даже на них, что Мидуинтер помолвлен со мною. Если будут наводить справки впоследствии, когда я решусь на великий риск, свидетельство моей лондонской хозяйки чего-нибудь да будет стоить.

Этот негодный старик Бэшуд! Написав о Торп-Эмброзе, я вспомнила о нем. Что он скажет, когда до него дойдут городские сплетни, что Армадэль увез меня в Лондон в отдельном вагоне? Это, право, слишком нелепо в человеке таких лет и такой наружности, как Бэшуд, осмелиться влюбиться!..

30 июля. Новости наконец! Армадэль получил известие от мисс Мильрой. Мое безыменное письмо произвело эффект. Девочку уже увезли из Торп-Эмброза, и весь план побега разлетелся по ветру раз и навсегда. Это суть того, что Мидуинтер рассказал мне, когда я встретилась с ним в парке. Я притворилась чрезвычайно удивленной и выказала женское любопытство узнать подробности.

«Я не ожидаю, что мое любопытство удовлетворилось этим, – сказала я, – потому что я и мистер Армадэль не более того, как короткие знакомые».

«Вы более чем знакомая для Аллана, – сказал Мидуинтер. – Имея ваше позволение довериться ему, я уже рассказал Аллану, как вы близки и дороги для меня».

Услышав это, я сочла нужным, прежде чем стану расспрашивать о мисс Мильрой, позаботиться о своих собственных интересах и узнать, какое действие произвело на Армадэля известие о моем предстоящем браке. Очень может быть, что он еще подозревает меня и что справки, наводимые им в Лондоне по наущению миссис Мильрой, еще тяготят его душу.

«Был удивлен мистер Армадэль, – спросила я, – когда вы сказали ему о нашей помолвке и о том, что она должна оставаться в тайне от всех?»

«Он казался очень удивленным, – отвечал Мидуинтер, – услышав, что вы выходите за меня. Он сказал только, когда я сообщил ему, что это надо держать в тайне, что, вероятно, семейные причины с вашей стороны заставляют не распространяться об этом браке».

«А что вы сказали, когда он сделал это замечание?» – осведомилась я.

«Я сказал, что семейные причины с моей стороны, – отвечал Мидуинтер, – и счел нужным прибавить, что вы рассказали мне всю вашу печальную семейную историю и вполне объяснили ваше нежелание говорить о своих семейных делах».

Я опять вздохнула свободно. Он сказал именно то, что нужно, и именно так, как следовало сказать.

«Благодарю вас, – отвечала я, – за то, что вы вернули мне уважение вашего друга. Хочет ли он видеть меня?» – прибавила я, чтобы вернуться к мисс Мильрой и ее побегу.

«Он очень желает вас видеть, – отвечал Мидуинтер. – Он очень огорчен, бедняжка! Я старался утешить Армадэля, но горе его скорее успокоит женское сочувствие, чем мое».

«Где он теперь?» – спросила я.

Он был в гостинице, и я тотчас предложила идти туда. Это многолюдное место, и с опущенной вуалью я менее боюсь скомпрометировать себя там, чем в моей тихой квартире. Притом для меня чрезвычайно важно знать, что теперь будет делать Армадэль при этой полной перемене обстоятельств, потому что я так должна распорядиться его поступками, чтоб удалить его из Англии, если смогу. Мы взяли кэб – таково было мое нетерпение высказать сочувствие огорченному любовнику.

За всю свою жизнь я не видела ничего смешнее поведения Армадэля после получения двух неожиданных известий: о том что его возлюбленную увезли от него и что я выхожу замуж за Мидуинтера. Сказать, что он походил на ребенка, было бы клеветой на всех детей, не родившихся идиотами. Он поздравил меня с предстоящим замужеством и проклинал неизвестную злодейку, написавшую анонимное письмо, не думая, что он говорит с этой самой злодейкой. То он покорно соглашался, что майор Мильрой действует по праву отца, то обвинял майора в том, что он абсолютно бесчувствен для всего, кроме своей механики и своих часов; то он вскакивал со слезами на глазах и заявлял, что его «дорогая Нили» сущий ангел на земле; потом опять мрачно садился и думал, что такая мужественная девушка могла бы убежать к нему в Лондон. Через полчаса этих нелепых разговоров я успела успокоить его, а потом с помощью нескольких сочувственных вопросов выяснила то, зачем именно пришла в гостиницу – прочитала письмо мисс Мильрой.

Оно было глупо, длинно и сбивчиво – словом, такое письмо могла написать только дура. Я должна была прочитать множество пошлых сентиментальностей и сетований и потерять время и терпение над излиянием приторных вспышек чувств и противных поцелуев, обведенных чернилами. Однако мне удалось наконец добраться до сведений, которые мне были нужнее. Вот они:

Майор по получении моего анонимного письма тотчас послал за дочерью и показал ей письмо.

«Ты знаешь, какую тягостную жизнь веду я с твоей матерью? Не сделай ее тягостнее, Нили, обманывая меня».

Вот все, что сказал бедный джентльмен. Я всегда любила майора, и хотя он боялся это показать, я знаю, что он любил