Читаем без скачивания Миссия Русской эмиграции - Михаил Назаров

Борьба за этот новый облик міра объединяла, впрочем, все разновидности масонства, от мистической до атеистической; разными были лишь средства – более или менее радикальные. Масонами были многие деятели буржуазных революций, видные либералы и реформаторы. И дело не в том, сколько евреев было в масонских ложах, а в том, что совпадали цели масонства и еврейства, в свою очередь стремившегося сделать окружающий христианский мір более либеральным, менее чуждым себе.

Дело Дрейфуса в конце XIX в. – наглядный пример того, с какой силой этот масонско-еврейский союз проявлялся на практике [108]. Победа «дрейфусаров» и ряд шумных скандалов в связи с незаконными действиями масонов по усилению своей власти во Франции (например, в 1901-1904 гг.: масонская система шпионажа и картотека для контроля офицерского состава армии; циркуляры по проверке міровоззрения чинов полиции) – все это сильно испугало правые круги в Европе. Тем более, что и сами масоны уже не особенно скрывали своих целей.

В 1902 г. один из масонских вождей во Франции заявлял: «Весь смысл существования масонства... в борьбе против тиранического общества прошлого... Для этого масоны борются в первых рядах, для этого более 250 масонов, облеченных доверием республиканской партии, заседают в Сенате и Палате депутатов... Ибо масонство есть только организованная фракция республиканской партии, борющаяся против католической церкви – организованной фракции партии Старого Порядка...» [109]. А в 1904 г. глава Совета Ордена, Лафер, объявил: «Мы не просто антиклерикальны, мы противники всех догм и всех религий... Действительная цель, которую мы преследуем, крушение всех догм и всех Церквей» [110].

Причем, как констатирует авторитетный французский историк масонства П. Шевалье, именно «Дело Дрейфуса... направленное против союза армии и духовенства, дало огромный импульс к завершению антиклерикальной программы» [111]. Это произошло в начале XX века, когда масонство укрепилось у власти, и не только во Франции.

Разумеется, не все масонство было столь агрессивно-атеистическим: между масонскими послушаниями возникли разногласия по поводу признания или непризнания существования Бога. Не всегда оно было и антимонархическим: во многих странах оно просто вобрало в себя королевские династии, не уничтожая монархий, а преобразовав их в своем демократическом духе. Как писал эмигрант Л. Любимов, вышедший из масонства, но тогда еще сохранявший к нему некоторую лояльность:

«Конечно, было бы ошибочно утверждать, что английские ложи не имеют никакого политического или общественного значения, но значение это совсем иное, чем во Франции. Английское масонство есть как бы одно из выражений английской великодержавности – и это особенно ощутимо в колониях, где ложи вольных каменщиков – цитадель английского не только политического, но и культурного главенства… Английское масонство в общем составляет часть того великолепного здания, которое именуется Британской империей» [112].

К сожалению, здесь нет места для рассмотрения глубочайшей и интереснейшей проблемы: духовных истоков капитализма – плода протестантской Реформации, масонства и еврейского влияния (как последнее отражено хотя бы у В. Зомбарта в книге «Евреи и хозяйственная жизнь»). Но смысл этой эволюции очевиден: уход из-под церковной опеки и от христианского міропонимания. Неудивительно, что еще в 1738 г., в один год с введением в масонский Устав упоминания о Ноевых законах, глава католической Церкви папа Климент XII запретил христианам вступать в масонство под угрозой отлучения; этот запрет повторялся множество раз и формально не отменен до сих пор.

К тому же, политически наиболее активным было масонство антихристианское, достигшее в Европе (где оно преобладало и численно) огромного политического влияния. П. Шевалье признает, что тезисы О. Кошэна, «который считал масонство одним из главных ответственных за революцию 1789 г.», «содержат большую долю истины»; и что в 1871 г. «большинство коммунаров были масонами и все имели социалистическую тенденцию» [113]. Это влияние, особенно усилившееся к началу XX в., бросалось в глаза и заставляло отождествлять с собой масонство как таковое.

            Выше описано в основном масонское слагаемое теории о «жидо-масонском заговоре». У еврейской стороны были свои особенности, тоже вызывавшие подозрения – с древнейших времен.

С. Лурье в известном исследовании «Антисемитизм в древнем міре» показывает, что «...обычен в древней литературе взгляд, по которому всемірное еврейство представляет собой, несмотря на свою скромную внешность, страшный "всесильный кагал", стремящийся к покорению всего міра и фактически уже захвативший его в свои цепкие щупальцы. Впервые такой взгляд мы находим в I в. до Р.Х. у известного географа и историка Страбона: "Еврейское племя сумело уже проникнуть во все государства, и нелегко найти такое место во всей вселенной, которое это племя не заняло бы и не подчинило бы своей власти"» [114]. Известны подобные высказывания Цицерона, Сенеки, Тацита и других античных авторов.

Дело в том, что уже в дохристианскую эпоху в рассеянии жило больше евреев, чем в Палестине – причем везде на особом положении. Так, во времена Птолемеев в Египте, как отмечает «Еврейская энциклопедия»: «Они пользуются многими юридическими привилегиями, напр., правом не принимать никакого участия в государственном культе; полной внутренней автономией; им принадлежат многие экономические преимущества, напр., монополия в торговле папирусом, откуп на некоторые денежные пошлины; в различных спекулятивных отраслях торговли и государственного хозяйства они играют преобладающую роль, этим еще больше питая враждебное к себе отношение других» [115].

С. Лурье приходит к выводу, что «Постоянной причиной, вызывавшей антисемитизм, ...была та особенность еврейского народа, вследствие которой он, не имея ни своей территории, ни своего языка и будучи разбросанным по всему міру, тем не менее (принимая живейшее участие в жизни новой родины и отнюдь ни от кого не обособляясь) оставался национально-государственным организмом». «Государство без территории» [116] – такова его характеристика еврейства в рассеянии.

В целях самосохранения в чужих национальных организмах, еврейская диаспора стремилась «повлиять на общественное мнение так, чтобы создать нейтральные и дружественные группы», которые могли бы «вести в самых высших кругах античного общества пропаганду широчайшей терпимости по отношению к евреям» [117]. (В этой связи стоит отметить вывод другого еврейского исследователя о еврейском влиянии в эпоху ересей и Реформации: «почти все реформаторы христианства имели по крайней мере одного друга или учителя-еврея, все важнейшие движения реформации в своих истоках обращались к міру еврейской Библии» [118]. Сходное влияние еврейства на формирование масонства в Англии отмечено в цитированной работе Ю. Гессена, а из исследования Я. Каца совершенно очевидно, что в Новое время еврейство видело в масонстве одну из таких дружественных групп.)

«Естественно, ...что эта еврейская пропаганда усиливала антисемитизм в националистически настроенных, верных традиции кругах», ибо эта агитация, а также стремление евреев к самозащите через уничтожение сословных перегородок и через пропаганду демократичности «как ничто другое способствовало разрушению традиционного уклада» коренного населения. Это усугублялось тем, что евреи стремились соблюдать местный закон «лишь постольку, поскольку он не противоречит... положениям еврейского закона», и «при борьбе двух государств или двух партий внутри государства... симпатизировать и по возможности содействовать стороне, более сочувственно относящейся к евреям», - пишет Лурье и продолжает: «...евреи, становясь на сторону той или иной партии, считались прежде всего со своими национальными, т.е. еврейскими интересами», ставя их «выше государственного патриотизма» [119].

Описывая эти черты еврейства, С. Лурье, к сожалению, не ставит вопрос – почему оно такое и не придает значения еврейской религии. Тогда как именно она была причиной гордого отмежевания евреев от окружения. Как отмечает «Еврейская энциклопедия», «с древнейших эпох своей истории иудеи хранят сознание того, что только еврейский народ знает истинного единого Бога и является его избранником; из этого сознания вытекает гордое презрение к окружающим язычникам» [120] (оно наглядно отражено и в Талмуде).

В этой связи А. Кестлер отмечал, что еврейская религия содержит также элемент расизма: «...слово "гой" соответствует... греческому "варвар"... Оно указывает не на религиозное, а на племенное этническое различие. Несмотря на отдельные – и не очень настойчивые – призывы относиться хорошо и к "чужакам" в Израиле, о "гое" в Ветхом завете говорится всегда с примесью неприязни, презрения и жалости, точно к нему вообще не применимы общечеловеческие стандарты» (а порою прямо предписывается двойная мораль в отношении к своим и к чужим). Разумеется, религия, «вызывающая секулярные претензии на расовую исключительность, не может не вызывать секулярные же враждебные реакции» [121].