Читаем без скачивания Сергий Радонежский - Любовь Миронихина

Великий старец своей святой жизнью и самоотверженностью во имя любви и единомыслия задавал высокий нравственный тон. Он тянул общество вверх, тогда как груз эгоизма увлекал его в пучину ненависти.

Обычно отвечая на вопрос: что могут сделать немногие светочи, праведники, подвижники в океане грешной, обыденной человеческой массы, — вспоминают евангельскую притчу и сравнивают этих людей с закваской или солью: без закваски не подойдет тесто и не испечется хлеб, без щепотки соли еда будет пресной.

«Всякое время оставляет после себя гораздо больше следов своих страданий, чем своего счастья. Бедствия — вот из чего творится история», — считает голландский историк Хейзинг. Можно с уверенностью сказать, что Сергию удалось предотвратить немалые бедствия и кровопролития.

Казалось бы, далеко в прошлом остались для обители все испытания — и бедность, и нехватки, и болезненная перестройка житейского уклада. И теперь под мудрым руководством прославленного игумена она должна процветать и крепнуть в мире и единомыслии.

Однако вскоре произошло в монастыре возмущение по вине Стефана, родного брата преподобного. Стефан вернулся в обитель из Москвы, потому что стремился к более строгой монашеской жизни. А может быть, причина была в том, что его высокие покровители, бояре Вельяминовы, впали в немилость и Стефан лишился былых привилегий.

Сергий очень обрадовался возвращению брата. Кто бы мог подумать, что этот близкий ему человек станет причиной великой скорби и едва не лишит обитель ее игумена. Стефан, долго живя в городском монастыре, достиг очень высокого положения и привык властвовать над людьми. Наверное, ему было обидно, что в Святотроицкой обители для него не нашлось ни одной сколько-нибудь заметной и почетной должности. Он же, видимо, полагал, что имеет право претендовать на такую должность, ибо когда-то, как читатель помнит, вместе с Сергием стоял у истоков обители.

Как-то в субботу преподобный служил вечерню и находился в алтаре, а Стефан, большой любитель церковного пения, стоял на левом клиросе. Вдруг Сергий услышал громкий голос брата, который резко выговаривал за что-то канонарху:

— Кто дал тебе эту книгу?

— Игумен, — отвечал канонарх.

— Кто здесь игумен? — с раздражением спросил Стефан. — Не я ли первый основал эту обитель?

Сказаны были и другие немирные слова. Преподобный и виду не подал, что все слышал. Дослужив всенощную, он уже не вернулся к себе в келью, а тихо вышел из монастыря и глухой ночью лесными тропами направился в пустынь, чтобы начать все сначала.

Он понимал, что дело не только в честолюбии и властолюбии его старшего брата, но и в недовольстве некоторой части монахов новыми общежительными порядками, установившимися при Сергии.

Кстати, некоторые исследователи считают также, что уход преподобного был связан вовсе не с притязаниями Стефана. Старец просто воспользовался случаем, чтобы сложить с себя игуменские обязанности. Он очень тяготился и своей все возрастающей славой и ответственностью за монастырь и братию. Единственное, чего он желал всегда, — снова стать безвестным отшельником и в тишине и безмолвии трудиться на славу Божию.

Этот тихий уход Сергия — еще один яркий пример его великого смирения, кротости и самоотречения, нежелания быть причиной раздора и управлять теми, кто не хочет его управления.

На другой день преподобный уже стоял у ворот Махрищского монастыря, настоятелем которого был его друг Стефан. Когда-то Стефан пришел в эти места из Киево-Печерской лавры, спасаясь от преследования латинян, и в тридцати пяти верстах от Радонежской обители основал свою обитель тоже во имя Пресвятой Троицы.

Узнав о приходе столь дорого гостя, Стефан велел ударить в било и вышел встречать его со всей братией. Они поклонились друг другу до земли, прося благословения, и ни один не хотел первым подняться. Наконец, Сергию пришлось уступить: он встал и благословил Стефана.

Преподобный гостил в Махрищском монастыре несколько дней, а потом попросил Стефана дать ему проводника, монаха, хорошо знающего здешние места, который помог бы ему выбрать место для новой обители. Стефан не только дал проводника, но и сам проводил друга за несколько верст от монастыря.

Несколько дней бродил Сергий с иноком Симоном по дебрям. И наконец, выбрал место «зело прекрасное» на реке Киржач, где и решил поселиться и срубил церковь по имя Благовещения. Но недолго пришлось преподобному «покой приимати от великого труда» и безмолвствовать.

Уход игумена вызвал настоящее смятение на Маковице. Кинулись искать его. Один из посланных пришел и в Махрищский монастырь. Когда братия узнали, что старец ушел в пустынь и строит новую обитель, многие ученики потянулись к нему — «иногда по два человека, иногда по три, а иногда и больше». Так вокруг церкви все больше появлялось новых келий, которые сам преподобный помогал братиям рубить. К святому старцу потянулись не только иноки, но и миряне — помогали строить монастырские службы. Бояре и купцы приносили деньги на строительство. Прошло малое время, всего три-четы-ре года, и на глухом, пустынном берегу реки Киржач вырос большой монастырь. Сергий и здесь ввел общежительный устав.

Между тем радонежский монастырь осиротел. Многие братия не могли оставить родную обитель, но и разлуку с любимым наставником тоже не в силах были терпеть. Однажды собрались они и отправились депутацией к митрополиту Алексию.

— Владыко! — слезно молили они митрополита. — Без нашего духовного отца живет мы, как овцы без пастыря. Многие братия уже покинули обитель и ушли к нему на Киржач. Повели ему вернуться на место, на котором он так долго трудился, иначе вскоре запустеет наш монастырь.

Алексий был очень встревожен: не мог он допустить, чтобы захирела прославленная обитель, гордость Руси. Он отправил на Киржач двух архимандритов, Герасима и Павла.

— Отец твой Алексий-митрополит благословляет тебя! — приветствовали они Сергия. — И очень рад добрым вестям о твоей жизни в этой далекой пустыни. Но он повелел сказать тебе: довольно и того, что ты построил тут церковь и собрал братию. Избери теперь из своих учеников опытного в духовной жизни и оставь настоятелем новой обители, а сам возвратись поскорее в Святотроицкую обитель.

Митрополит очень просил своего друга исполнить его просьбу и обещал изгнать из его родной обители всех творящих ему досаду. Но в этом не было нужды. Голоса редких недоброжелателей давно потонули в большом хоре иноков, которые не желали слышать о другом игумене, кроме Сергия. Стефан, по-видимому, давно раскаялся в своей несдержанности. К тому времени его и не было в монастыре, он вернулся в Москву. Позднее Епифаний не раз упоминает о нем: братия снова служили вместе в Троицком храме, от былого недоразумения не осталось и следа.