Читаем без скачивания Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

Это был отдых, способность к которому он по необходимости выработал за последние несколько лет. Десять секунд на расслабление и выравнивание дыхания, еще десять на погружение в особое состояние между сном и бодрствованием, когда мозг замирает, а сознание перестает быть, сохраняя открытыми все органы чувств. Сорок секунд неподвижности и покоя. Все! Другие палили себя кокаином, чтобы иметь возможность крутиться по несколько суток подряд, но от кокаина сердце превращалось в тряпочку и в один прекрасный миг рвалось. Дроздов же хотел, надеялся еще исправить свою жизнь и воспользоваться ею по полной программе.

Максим Георгиевич распахнул веки и растер щеки ладонями.

– Подъем! – приказал он самому себе.

В голове еще шумело, но волна усталости откатила. Трое суток без сна – не смертельно для привычного человека, надо лишь уметь расслабиться на минуту, а затем снова за дело.

– За дело! – произнес Дроздов вслух.

Он поднялся с кровати и выдвинул ящик стола, в котором лежали несколько коробок с патронами. Понятно, что нынешняя ночь станет пиком продуманной до мелочей операции, но разве можно знать в точности, что ждет за этой вершиной – пропасть или исполнение всех желаний?

Дроздов набил барабан «нагана» и сунул оружие за пояс. Затем раздвинул створки трюмо и зажег ночник. Надо было идти, но он никак не мог сделать шаг. Он хотел бы помолиться, но Бог в таких делах – не помощник. Он охотно продал бы душу дьяволу, но рогатый ни разу не попадался ему на пути. Или попадался, но не интересовался Дроздовым.

В голове метались обрывки мыслей, всплывали в памяти мелкие неувязки и неучтенности, в особенности заявление Роберта, что Стаднюк мог переспать со своей кузиной и скрыть это.

«Не паникуй! – сжал кулаки энкавэдэшник. – И двигайся, двигайся! Под лежачий камень вода не течет».

Он погасил люстру, провернул ключ и распахнул дверь. Силы стремительно возвращались в тело, разум снова стал холодным и здравым. Сбежав по лестнице, Дроздов заглянул в ванную, помыл руки, поправил волосы и вернулся в гостиную, где его ждали доктор, Стаднюк в пижаме, немного опухший после долгого сна, и Машенька.

– Пациент в порядке, – сообщил Евгений Поликарпович.

– Отличненько! – энергично кивнул Максим Георгиевич и присел на кушетку. – Машенька, давай бегом принеси молодому человеку одежку для выхода. Брючки, курточку. Все, что приготовлено. Разберешься.

Машенька стремительно исчезла из гостиной.

– А вы, Евгений Поликарпович, – повернулся Дроздов к доктору, – свободны до десяти утра.

Через минуту гостиная опустела, лишь Павел остался стоять посреди нее, невольно ежась под буравящим взглядом Дроздова.

– Ну что? – усмехнулся энкавэдэшник. – Готов к подвигу?

«А куда мне деваться?» – подумал Стаднюк и кивнул.

– Ну и отличненько. Ну что, Стаднюк, повезло тебе! Не каждый вот так, в одночасье, может стать всемирно известным героем. Ты хоть осознаешь, какое высокое доверие оказали тебе трудящиеся? Кто ты был? Маленький человечек. Человечек, – повторил Дроздов полюбившееся слово. – А станешь гигантом! Человечищем! Героем! Все тебя прославлять будут. В партию вступишь. В институт пойдешь учиться на советского пролетарского путешественника. Понимаешь ты это?

– Не очень, – в недоумении признался Паша. – Я не совсем представляю, что от меня требуется.

– Ничего, – похлопал его по плечу Максим Георгиевич. – Поймешь! Всему свое время.

Вошла Машенька, неся перед собой тяжелый тюк одежды, стянутый шпагатом. Бросив сверток на пол, она распечатала его, и Стаднюк с удивлением разглядел ватные штаны на лямках, овчинную куртку, какие носят летчики, и теплый летный шлем.

– Это мне? – в недоумении воскликнул Павел.

Он одновременно испытал несколько противоречивых эмоций. Во-первых, облегчение. Если принесли летную форму, то, значит, речь идет о каком-то эксперименте, связанном с полетом. Это уже неплохо. Во-вторых, летчики в Советской Республике и правда герои. Но вот беда – в летчики брали только самых отборных и по здоровью, и по происхождению комсомольцев. И вдруг он, Павел Стаднюк, которого не взяли в географическую экспедицию даже чернорабочим, полетит на настоящем самолете?! Или дирижабле? Нет. Не может этого быть.

Он опять растерялся.

– Давай, Стаднюк, одевайся! – поторопил его Дроздов и повернулся к секретарше. – Машенька, что стоишь? Иди, не смущай человечка. Можешь до обеда отдыхать. Понятненько?

Когда секретарша покинула гостиную, Стаднюк сбросил пижаму и с волнением влез в новенькое летное обмундирование. Оно пришлось впору. Никогда еще Павел не ощущал на себе столько новой, великолепной одежды. Раньше он искренне считал, что она не для смертных, а для героических небожителей, вроде того, что изображен на пятирублевом дензнаке. Теперь же он сам был облачен в нечто подобное. Трудно было в это поверить, несмотря на реальность происходящего.

– Идем, герой! – Дроздов внимательно оглядел подопечного и подтолкнул его к выходу.

Они оба устроились на заднем сиденье «эмки», Сердюченко отбросил тлеющую папиросу и взялся за руль. Но не успел он тронуть машину с места, как приоткрылась калитка, через которую, ежась от ветра, высунулась встревоженная секретарша.

– Максим Георгиевич! – позвала она. – Стойте! Вас вызывают!

– Что еще такое? – буркнул Дроздов, выбираясь из машины. – Кто там?

– Товарищ Свержин на проводе!

Энкавэдэшник вслед за Машенькой вернулся в особняк, вбежал в гостиную и поднял лежащую возле телефонного аппарата трубку.

– Слушаю, Матвей Афанасьевич! – сказал он, стараясь не выдать сбитого дыхания.

– До меня тут недобрые слухи дошли, – с угрозой в голосе пророкотал начальник. – Ты знаешь профессора Варшавского?

– Нет. Нет-нет! Совсем не знаю! – ответил Дроздов. – Но фамилию слышал. А кто ж не слышал фамилии Варшавского? Известный ученый. Профессор.

– Да не лопочи ты! Не тараторь, Дроздов! Лесняков мне только что сообщил, что этот профессор дважды писал в наркомат на имя Левченко.

– Так его же… вычистили.

– Да. Вычистили. И то, что его вычистили, это нам повезло. А тебе в особенности, если припоминаешь.

– Да. Я понял, – сказал Дроздов в трубку.

Он знал, что сейчас занимает место расстрелянного товарища, но ему показалось, что Свержин имеет в виду какое-то другое, более весомое везение.

– Первый пакет Левченко уничтожил, когда его брали, – продолжил начальник. – А вот второй получил уже Лесняков, – сказал он и замолчал.

– Так? И что? – осторожно спросил Максим Георгиевич.

– Дальше объясняю! – пророкотал Матвей Афанасьевич. – Он его прочитал, удивился и переправил Грозднову, нашему завнаукой. Если Грозднов его получил, мы с тобой можем принять очень неловкую позу.

– Что там? Что в этом пакете? – липкий холодок пробежал между лопаток Дроздова.

– Судя по всему, это выдержки из записок красноармейца Тихонова, который был в тибетской экспедиции вместе с твоим Богданом Громовым. Если Грозднов получил пакет и поверил в написанное, он мог задумать то же, что задумали мы. Но с дневниками Тихонова у него больше шансов, чем у нас. Там могут быть подробности, которые тебе не удалось вытянуть из Богдана.

– А Лесняков? – заторопился с вопросами Дроздов. – Вы не узнавали? Он ничего не знает? Готовит Грозднов что-нибудь или нет?

– Когда успех дела неочевиден, его стараются проворачивать в тайне. На себя посмотри.

«Да уж, – невесело подумал Максим Георгиевич. – Сейчас мне только соперника не хватало».

– Может, по каким-нибудь сторонним проявлениям можно узнать? – спросил он вслух.

– Сейчас это уже не важно, – буркнул Свержин. – В любом случае следует довести начатый план до конца. Даже если у нас будет своя расшифровка божественного послания, а у Грозднова своя, мы сможем попробовать договориться.

– Н-да… – озабоченно протянул Максим Георгиевич, на минуту забыв о субординации. – Неувязочка вышла. Ах, черт! Но это ведь не единственная неувязка, как я понимаю? Что-то ведь известно и самому профессору Варшавскому? С ним тоже надо поработать. А то ведь неизвестно, сколько он еще писем напишет и куда.

– Вот это ты брось, Максим! – рявкнул на том конце провода Свержин. – Вот с Варшавским этого не надо! Я напрямую тебе запрещаю применять к нему любые меры силового характера. Во-первых, он зарекомендовал себя абсолютно лояльным. Во-вторых, это тебе не Богдан и не Стаднюк. Даже не Петряхов – слишком заметен. Его ценят наверху! – Свержин подчеркнул это слово значительной паузой и продолжил: – Ценят за богатые научные знания, способные служить делу классовой борьбы. В случае чего его хватятся мигом, расследуют дело и натянут тебе яйца на лоб. Выгораживать не буду, потому и предупреждаю особо.

– Понял, Матвей Афанасьевич. Понял!

– Вот и хорошо. С другой стороны, через Варшавского мы можем и по-тихому выяснить, что известно науке про Голос Бога. Что известно и предпринято по этому вопросу за границей. Выходил ли на связь с профессором Грозднов, а главное – в точности узнать, как Голос этого Бога услышать и правильно понять. А также что он может нам рассказать. В общем, запиши адрес Варшавского и заедь к нему по пути, когда повезешь Стаднюка на место.