Читаем без скачивания Любой ценой - Валерий Горшков

– В общих чертах, – нахмурился Ярослав.

– Так вот! Я осторожно навел некоторые справки и теперь точно знаю, к а к о е место в уголовном мире Ленинграда занимает Святой. И я весьма наслышан о его жестоких, варварских, средневековых повадках. В частности, о том, что Святой никогда и никому не прощает нанесенных ему обид. Даже по мелочам. А арест любого из членов его банды – это прежде всего потеря денег. А значит – обида…

– Клоните к тому, что эти оборванцы входят в банду Святого?

– Я не клоню! Я кричу об этом во весь голос! И никакие они не оборванцы! Это профессиональные воры, специалисты высочайшей квалификации! А значит, уважаемые среди блатных люди… Голубчик, Ярослав Михайлович. Я весь в волнении, признаюсь честно! Как на приеме у доктора Канторовича, дай бог ему легкую смерть! Потому что я – осел. Почему осел, спросите вы? Я вам отвечу. Потому что слишком поздно вспомнил, где видел этого рыжего парня. А видел я его в ресторане, за столиком у Святого. Святой абы кого к себе за стол не посадит и водку с ним пить не будет. А я ему – в морду! Со всего плеча… Кажется, даже нос сломал. Обидно мне стало, вот и не удержался… Теперь нам обоим могут грозить серьезные неприятности. Святой злопамятен. Я не удивлюсь, если уже сегодня вечером перед ним на стол ляжет записка, где разборчивым милицейским почерком будут указаны имена, фамилии и адреса тех двух людей, благодаря которым два уважаемых среди уголовников щипача ближайшие годы проведут на лесоповале. То есть адреса нас с вами! В общем, вы как хотите, а я завтра же увольняюсь из Русского музея, собираю вещи и уезжаю в Одессу. К брату. У него там дом, на берегу моря.

– Неужели все так серьезно? – тихо спросил Охотник, тяжелым, не моргающим взглядом проникая в самую глубину расширенных от ужаса зрачков Кацнельгогеля. В том, что толстяк боится, и боится до смерти, не было ни малейших сомнений.

– Очень – слишком мягко сказано, – как-то резко обмякнув, грустно шмыгнул носом искусствовед. – Неужели вы думаете, что я, известный в среде коллекционеров собиратель и один из членов экспертной комиссии Русского музея, настолько истеричная натура, что готов по пустякам сорваться с насиженного места, оборвать выгодные связи и пустить прахом столько усилий? Нет, Ярослав Михайлович, милый мой… Я – Эраст Кацнельгогель, битый лис. И кое-чего повидал. Кое-чего кое о ком в этом городе знаю… В том числе о Святом. И о его методах мстить за обиду. Я, скажу вам по секрету, даже совершенно точно знаю, где этот ядовитый скорпион отсиживался всю войну! На мельнице, в окрестностях Свеаборга, на новых северных территориях! Глухонемого из себя изображал! Да так ловко, что красноармейцы его сразу оставили в покое… Ах, Ярослав Михайлович, голубчик. Мы с вами только что, сами того не ведая, подложили этому нелюдю огромную лохматую свинью. И Святой, как пить дать, будет мстить. Сто к одному. Так что и не уговаривайте, – замахал руками толстяк, как будто Ярослав только что на коленях умолял его остаться, – завтра же уезжаю в Одессу! Жизнь дороже. Зачем мертвому еврею деньги?

– Предлагаете мне сделать то же самое? – Охотник катнул желваки.

– Увы, – вздохнул Эраст Григорьеич, – это самый лучший выход из создавшегося положения. Никто не заставляет вас покидать Ленинград навсегда. Но отсидеться годик-другой где-то подальше от владений Святого просто жизненно необходимо.

– Что ж, благодарю за информацию, – кивнул Ярослав. Поймав руку искусствоведа, он стиснул мягкую, холодную и влажную от пота ладонь. – Как говорили древние, кто предупрежден, тот вооружен.

– Я рад, что смог хоть чем-то быть вам полезен, – старомодно приподняв шляпу, сказал толстяк. – Хотя… видит бог, зря вы сели именно в этот трамвай. Положа руку на сердце, сейчас я предпочел бы лишиться тридцати тысяч рублей, чем спасаться бегством и, как следствие, терять гораздо больше. Прощайте. Желаю вам уцелеть, капитан. Надеюсь, больше никогда не увидимся.

И Кацнельгогель, ссутулясь, направился прочь из арки проходного двора, почти шаркая дном висящего в руке драного кожаного портфеля о щербатый асфальт.

Ярослав проводил искусствоведа долгим, задумчивым взглядом. О себе он в эти секунды совершенно не думал. В черепной коробке набатом звучало только одно имя – Светлана. Из-за его сегодняшней инициативы ей теперь угрожала опасность. Самое противное было в том, что Охотник понял со всей очевидностью – в одиночку с коварным бандитом ему, увы, не справиться. Однако трусливо бежать с адреса в Метелице было по меньшей мере унизительно. Если толстяк не преувеличивает степень грозящей им опасности, то единственным человеком, кто мог реально помочь предотвратить месть Святого, был майор Щербатов…

Когда Кацнельгогель, дойдя до угла дома, повернул и скрылся из виду, Ярослав решительно направился обратно в околоток. Как гласит народная мудрость, клин вышибают клином. Или, как изредка выражался профессор Сомов, на каждую хитрую задницу всегда найдется член с винтом. Через полминуты Охотник снова сидел в прокуренном до невозможности кабинете майора. По мере того как Ярослав излагал вновь открывшиеся благодаря толстяку малорадостные факты, изможденное от недосыпания и дьявольской усталости лицо Щербатова становилось все жестче. Черты лица с провалившимися глазницами заострились настолько, что, казалось, о них, прикоснувшись случайно, можно запросто порезать палец.

Когда Охотник закончил, майор закурил очередную папиросу и сказал, глядя Ярославу в глаза:

– Знаешь, а ведь тебя мне сам бог послал, капитан. Дело в том, что такие теневые дельцы от живописи, как этот… искусствовед… с кем попало откровенничать не станут. Особенно с нами, с милицией. Ушлые типы, осторожные. Такие в блокаду хлеб с маслом каждый день втихаря под одеялом ели. К тебе же он отчего-то сразу проникся и, кроме всего прочего, даже в горячке рассказал, где именно собирается осесть, сбежав в Одессу. Невероятно. Внешность у тебя, что ли, располагающая, а, Ярослав?

– Об этом вам лучше спросить у Кацнельгогеля, – заметил Охотник. – Что вы собираетесь делать, майор? Я, разумеется, дилетант, но, мне кажется, в опасениях толстяка есть зерно истины. Вы на все сто процентов уверены, что ни один из ваших подчиненных не связан с бандитами?

– Мне бы очень хотелось ответить «нет», – на секунду опустив взгляд, глухо сказал Щербатов. – Но… не все так просто. К сожалению. Но я могу твердо обещать, что кроме меня вот этот протокол, – майор со стуком накрыл ладонью лежащий перед ним на столе документ, – лично сможет прочесть только один человек – мой непосредственный начальник, подполковник Огнев. За него я ручаюсь. Более непримиримого борца с преступностью даже представить сложно. А что касается стукача… есть у меня на этот счет одна задумка.

– Это тайна?

– Тебе, Слава, я верю. Как и толстяк, – криво улыбнулся майор. – Слушай, что я придумал. Сейчас я перепишу протокол, слово в слово. С той лишь разницей, что в твоих анкетных данных укажу адрес нашей, милицейской, служебной квартиры. Предназначенной для тайных встреч с агентами из числа уголовников. О ее существовании знают только двое – я и Огнев… А потом сделаю все возможное, чтобы при желании беспрепятственный доступ к протоколу получило как можно большее число наших сотрудников. Я просто оставлю его на столе, а сам уйду, забыв закрыть кабинет. Но прежде распоряжусь выставить на конспиративной квартире засаду… В общем, если информация утечет к Святому и он клюнет, решив отомстить тебе за все хорошее, в течение ближайших двух-трех дней обязательно пожалуют гости. Наверняка – не с пустыми руками. Вот мы их и встретим. Как положено. С музыкой и танцами.

– Толково, – вынужден был признать Ярослав. – Одно плохо – придется засветить квартиру.

– Ерунда, – отмахнулся окутанный клубами едкого табачного дыма Щербатов. – Ради такого дела не жалко. Я поговорю с начальством, что-нибудь придумаем. Эту квартиру заберут, дадут другую. С голым задом и без места встреч с агентурой не оставят…

– Вы сказали, что в дубликате протокола измените только мой адрес, – напомнил Охотник. – А как же толстяк? Разве ему нечего бояться?

– Здесь лучше оставить все как есть. Адреса проживания всех серьезных барыг, включая Кацнельгогеля, Святой… или кто-то из его окружения и так знают. И в данном случае, заметив несоответствие, мгновенно насторожатся. Это нам ни к чему. А толстяк… Он ведь все равно собирался уезжать в Одессу. Так зачем ему мешать? По мне, так чем меньше будет в городе таких вот… искусствоведов… тем меньше шансов у соседей однажды поутру найти его труп в ограбленной квартире. Так что пусть летит белым лебедем. Скатертью дорожка.

– Значит, я могу быть полностью уверен, что адрес в Метелице бандиты не узнают? – Ярослав испытующе посмотрел на Щербатова.