Читаем без скачивания Любовь неукротимая - Хизер Сноу

Пенелопа вспомнила, в каком замешательстве пребывала тогда. Как же она могла терпеть мужа, чьим действиям не могла найти ровным счетом никакого объяснения?

– Он осыпал меня извинениями. Говорил, что просто не привык еще к роли мужа, который должен предупреждать жену о своих поездках. Убеждал, что всегда отправляется в Лидс, когда чувствует прилив вдохновения. Клялся, что картины здесь получаются лучше… Молил о прощении. Обещал, что подобное больше не повторится. Я поверила. Я очень любила его.

Боже, какой же простодушной она была.

– Тогда я не знала, что он пребывал на пике очередного своего периода. Я говорила себе: он растрачивает слишком много энергии на создание картин, ему требуется отдых и он просто хочет побыть один в загородном поместье. – Пенелопа вздохнула. – Но в глубине души я понимала: что-то не так. Я стала присматриваться к нему. Майкл по-прежнему мало спал, но теперь старался скрывать это от меня. И он начал меняться.

– Меняться? – Габриэль пристально посмотрел на собеседницу. – Как?

– Трудно объяснить. Муж всегда был сильным и уверенным, но внезапно… он стал еще активнее, еще неугомоннее. Казалось, творческие идеи настолько переполняли его, что он вот-вот взорвется от их переизбытка. Он начинал очередную новую картину, но бросал ее на половине, вновь придумав что-то новое, лучшее. Он поразительно много говорил, неумеренно пил, но выглядел таким счастливым… А потом все резко изменилось.

То, что последовало потом, Пенелопе вспоминать было тяжелее всего. Тот день разбил вдребезги все ее надежды на счастливый брак.

– Как-то пополудни Майкл не вышел к чаю, и я решила сама отнести ему поднос. Я подумала, он просто заработался и забылся. Я поднялась в детскую комнату, которую он использовал как студию, пока мы жили в Лондоне. Он расхаживал возле окна. Светило яркое солнце – именно из-за него Майкл выбрал эту комнату в качестве мастерской. В проеме окна отчетливо вырисовывался профиль Майкла. Он был таким красивым, что у меня перехватило дыхание. И на мгновение я подумала: сейчас он выглядит как архангел, в честь которого его назвали[1].

Проникшись воспоминаниями, Пенелопа закрыла глаза.

– Но в следующий момент я заметила, какой он взъерошенный. Его волосы были такими растрепанными, словно он старался выдернуть их. Мольберт валялся на полу, а краски разлились по всей комнате. Я всего лишь позвала его по имени, а он смерил меня таким суровым взглядом, что мое сердце застыло, как будто его пронзила ледяная стрела. Я стояла недвижно, словно статуя. – Пенелопа вздохнула. – Статуя под названием «Англичанка с подносом», высеченная из гранита и мрамора.

Она открыла глаза и поймала взгляд Габриэля. Он сосредоточенно смотрел на нее. Пенелопе показалось, что именно этот требовательный взгляд помог ей рассказать историю до конца.

– Он бросил в меня кисть. До сих пор помню, какой шок тогда испытала. Я безмолвно стояла и смотрела на яркое красное пятно, оставшееся на моем любимом платье лавандового цвета. Капли краски расплывались по ткани, словно кровь… Я могла бы стоять так часами, если бы не почувствовала, как, едва не задев мою голову, мимо пролетела другая кисть. За ней последовала третья, и я бросила поднос, чтобы закрыть лицо руками.

Пока Пенелопа говорила, ее голос звучал так неестественно, будто принадлежал не ей. Она старалась не показывать чувств, и Габриэль – спасибо ему! – просто слушал. Он позволил ей высказаться, медленно – так, как она захочет, хотя множество вопросов роилось в его голове.

– Все разлетелось на кусочки, – сказала она. – Осколки фарфора рассыпались по полу, горячий чай залил мои туфли. Майкл начал кричать на меня. Оскорблять. Спрашивал, какое право я имею беспокоить его, отвлекать от работы. Упрекал меня в том, что я никогда не понимала и не ценила его таланта.

Пенелопа невольно повышала голос с каждым сказанным словом. Она сжала руки до боли в пальцах.

– Он продолжал осыпать меня проклятиями и упреками. Я старалась оправдаться, защититься, но он попросту не слышал меня. И я убежала. Надела накидку поверх моей перепачканной краской одежды, скрыв лицо капюшоном, и убежала из дома.

Пенелопа хорошо запомнила тот холодный зимний вечер.

– Но мне было некуда идти. Я не хотела, чтобы моя семья узнала о превратностях моей семейной жизни. И уж конечно, я ничего не хотела говорить друзьям. Поэтому я бесцельно бродила по городу. Я пробыла на улице несколько часов. Пока окончательно не выбилась из сил.

Габриэль слушал, стиснув зубы. Пенелопа сделала несколько слабых вздохов, стараясь усмирить пробудившиеся чувства. Когда она вновь заговорила, то от всей души поблагодарила голос за то, что он не выдал ее волнения.

– Когда я вернулась, в доме было очень тихо. Лишь дворецкий поприветствовал меня. Майкл же, как только я ушла, заперся в комнате и не впускал никого, кроме своего слуги. Я не знала, что делать. Да, я была женой Майкла, но после случившегося стала сомневаться, что по-прежнему смогу жить с ним. И я боялась его, поэтому трусливо осталась на ночь в комнате для гостей.

– Это не трусость, Пен, – заговорил наконец Габриэль. – Тебе было всего двадцать.

Она покачала головой, не принимая его сочувствия. Возможно, тогда ее и стоило пожалеть, но уж точно не сейчас.

– Всю ночь я не сомкнула глаз. Майкл же спал три дня. На следующее утро я собралась с силами и настояла, чтобы меня пустили к нему. Я хотела поговорить с ним, взглянуть ему в глаза. Но он спал. Спал как мертвый. Представляю, как он устал после стольких недель бодрствования. Я и его слуга периодически приносили ему воду, он просыпался, чтобы попить, но потом вновь забывался. А когда проснулся окончательно, предо мной предстал совершенно другой человек.

– Он что-нибудь помнил? – побледнев, поинтересовался Габриэль.

Пенелопа решила, что Габриэль хочет провести параллель со своими приступами. Она знала, что ему рассказывали о его поведении во время вспышек безумия: как он громил все, что попадалось под руки, оскорблял окружающих. Но воочию она видела лишь один приступ, а о других ей поведали Аллен и миссис Бромвич. Габриэль просто видел галлюцинации и защищался от химер, посланных ему больным воображением. Майкл же был жестоким. Осознанно и намеренно. Он относился к окружающим высокомерно, считал всех людей ничтожеством. Именно так он вел себя на пике позитивного периода. На пике же негативного…

– Да, – кивнула Пенелопа. – Он помнил все и жутко корил себя за это. Он бросался в слезы, падал мне в ноги и умолял о прощении, рыдая, уткнувшись в подол платья. Все это разрывало мое сердце, но в то же время приводило к отчетливой мысли: с ним что-то не так. Следующие несколько дней Майкл не соглашался выйти из комнаты. Был очень вялым и хмурым. Отказывался от еды. Не притрагивался к краскам. Даже не разговаривал со мной без крайней необходимости, а я была не в силах как-то помочь ему.

Пенелопа расслабила руки. Она все еще помнила, какое испытала потрясение от последующих событий.

– Как-то утром я спустилась по лестнице и нашла мужа в столовой. Он жадно ел кеджери. Я смотрела на него с открытым от удивления ртом, а он как ни в чем не бывало улыбался. Затем встал из-за стола, подошел ко мне и нежно пощекотал под подбородком – так он делал раньше, когда все было хорошо. А после крепко поцеловал меня, с любовью, словно за последние дни ничего ужасного не происходило. – Пенелопа закрыла глаза. – Теперь он стал прежним, тем, за кого я вышла замуж.

Она поморгала, но не смогла скрыть слез.

– Я была так рада, что он вернулся, – сказала она, слегка помотав головой. – Мою радость не передать словами. Я умоляла его обратиться к врачу, но он не воспринимал всерьез мои опасения. Он сказал, что просто перетрудился, и пообещал впредь внимательнее относиться к своему здоровью. Я же поклялась себе быть к нему более отзывчивой, стать лучшей женой и не обделять необходимой заботой.

Пенелопа выпрямилась, сжав руки в кулаки.

– Но ничего не вышло. Несколько недель затишья – и однажды грянул гром. Проснувшись ночью, я заметила, что Майкла нет в постели. Разумеется, я нашла его в мастерской. Он сказал, что его разбудила гроза и после ему не удалось заснуть. Майкл отправился со мной в спальню и пообещал, что все будет хорошо. Но с той ночи я насторожилась и стала внимательно наблюдать за ним. И вот что поняла: постепенно, день за днем, он менялся. Очень медленно, но я уже догадывалась, к чему все идет, и была на грани отчаяния. Я так переживала – каждый день все сильнее, – что не удержалась и поделилась с Майклом своими опасениями. Но он их просто проигнорировал. А наши друзья и семья по-прежнему ничего не подозревали.

Габриэль кивнул, вспоминая те времена.

– Я не замечал в нем ничего такого…

– Зато замечала я. Я предъявляла ему тревожные симптомы, но он всему находил объяснение. Мы начали часто ссориться, но он не уступал, не желал воспринимать всерьез мои мольбы обратиться за помощью к врачам. – Пенелопа горько усмехнулась. – Я стала подозрительной и сварливой. Но только лишь от собственной беспомощности и растерянности… Я не знала, как мне быть: продолжать бороться за мужа или пустить все на волю случая. Но что бы я ни решила, его приступ неминуемо бы пришел.