Читаем без скачивания Человек с железного острова - Алексей Свиридов

Полдвенадцатого – просыпается народ. Знахарь с самого начала объявляет, что туда, куда мы едем, ехать не надо, он видел дурной сон и вообще чувствует нехорошее. Серчо, естественно, полез глядеть активность, и полетела ко всем чертям моя конспирация, да еще и втыка получил за нее. Поднял он Сергея – тот покопался, очистил спектр, но меня это не успокоило. Стража вдоль дороги на орла – спутника нашего поглядывает подозрительно, а Знахарь бурчит чего-то под нос в своем уголке – обстановка неспокойная.

Час дня – я торможу около ручья. Вода в нем не заражена, судя по датчику, и на камнях никакой активной гадости нет, надо запастись, пока есть возможность. Ручей, а на той стороне деревушка, штук двадцать этих каменных хибар. Детишки бегают – но на нас ноль внимания, парочка бабуль – ну и страхолюдины – прошла, не остановилась. Я знаками показываю ближайшему стражу, что, мол, хочу взять воды из ручья, он кивает – мол, давай, только не задерживаясь. Разворачиваю шланг, ставлю фильтр-насадку, чтобы песка не засосать, и лезу в танк. Там у меня дистанционный пульт лежит – хорошая штука. Выставляешь, что какой кнопке соответствует, и работай откуда угодно; правда, чтобы функции поменять, опять в танк лезть надо.

Итак, с пультом в руках стою я у ручья. Насоса не слышно, но в прозрачном шланге пузырьки бегут – пошла водичка. Воин-вахлак тоже глядит на шланг – лицо каменное, но глаза обалделые. Чисимет с крыши весело спрашивает что-то насчет «когда поедем», я тоже в ответ кричу, а третий крик слышен из-за ближайшего каменного строения. Этакий рыдающий и одновременно радостный вопль. Появляется из-за строения некто в изношенном… хитоне, так, что ли, сказать – здоровый такой мужик, но весь какой-то усохший, к нам бежит. Добежал, хватает меня за плечи, трясет, стонет по-приозерски что-то сумбурное, только и разобрал я – «возьмите меня с собой, не бросайте здесь». Потом, перемежая судорожными вздохами, излагает свои передряги: был пристенником, попал в плен, долго переходил из рук в руки, пока не очутился здесь в качестве свинопаса и прислуги за все. Держат его здесь исключительно из благодарности – вытащил из этого ручья совсем было потопшего дурня-вахлачонка.

Чисимет слез с крыши, подошел, подтверждает:

– Да, я тебя вроде даже знаю. Я только-только тогда у Стены служить начал, а ты там уже пообтертый был. Амгама тебя зовут, да?

– Да, да, только я уж и имя свое забыл!

Чисимет идет консультироваться со стражником, а я – с Серчо. С нашим шефом все нормально. Стражник тоже по важности момента снисходит до разговора, и разговора вполне доброжелательного. Призывается хозяйка Амгамы, короткий разговор – и все улажено. Чисимет подходит довольный:

– Она только рада была. Говорит, что Амгама ее только раздражал, а с работой она и сама управится.

Амгама на это отвечает:

– Да если бы только раздражал! У них ведь как – не своего племени – значит, вообще на земле не существуешь. Хоть на пороге помри – утром только в сторонку оттащат, чтобы не вонял, и все. Если б не ребятенок, я бы вообще здесь бродил как по пустыне, а стащил бы чего – так убили бы.

Серчо через динамики призывает нас в танк, и я предупреждаю Амгаму, что сейчас с ним будет говорить самый главный у нас. Наш спасенный пленник с готовностью лезет за мной. Он сейчас в таком радостном шоке, что прилети мы за ним на вертолете – и то не удивился бы. Ему сейчас все равно – почему голос из коробки, почему в повозку не впряжен никто – рад, что есть с кем на родном языке перемолвиться.

Движемся дальше, я танк веду и разговор слушаю. История такая: шесть или даже шесть с половиной лет назад в одном из походов Амгаму взяли в плен – в капкан поймали. У хребтовских вахлаков для пленных есть два варианта – либо почетная смерть от кинжала в бок, либо, если есть необходимость – превращение во вьючное животное с перспективой последующего обмена – приозерцам пленные вахлаки и вовсе ни к чему. Амгаме повезло – необходимость в транспорте у группы, его захватившей, была, и три года он мотался по хребтовским тропам, время от времени переходя от одного племени к другому (кстати, Маршал именно за это и ценит пристенников, побывавших в плену – за знание гор и вахлаковских обычаев). Но судьба Амгамы сложилась не так, как обычно. После всяческих перетасовок он попал в район Узкого прохода, и там его купили для Орогоччу. Кому-то здесь загорелось иметь знатока приморского языка. Еще полтора года обучал Амгама группу из сорока студентов всех цветов волос, а затем ему было объявлено, что он больше не нужен здесь. Идти домой было бы дуростью – без оружия, без дороги, спросить не у кого и не дай бог нарушить какой-нибудь здешний закон. К счастью, случилась эта история со спасением утопающего, и по тому же закону Амгаму взяли работать. Теперь появилась надежда – поднакопить еды, вызнать путь и уже так пуститься в дорогу, что он и собирался сделать этой зимой, дабы к Красному выйти в лето.

– Хотя, – добавляет он, – я бы все равно не дошел.

Серчо, не дожидаясь расспросов, рассказывает о цели нашего путешествия, кто мы такие, и почему коробка сама едет; Амгама интерес проявляет, но без страха и благоговения. Вот ведь интересно – межозерцы никогда не выражали сильных эмоций по поводу нашей техники, обидно даже. Тому же землегрызу часа три объяснять будешь, устройство покажешь, на песке картинок с десяток нарисуешь – и все равно ветряную мельницу колдовством считать будет. А покажи какому-нибудь рядовому пристеннику магнитофон, обзови микрофон железным ухом, динамик – бумажным ртом, кассету – деревянной запиской, и все нормально будет, вещь как вещь, никакой мистики. Так и здесь получилось: Амгама головой качает, хитростью да искусностью нашей восторгается, и только.

Повел Серчо Амгаму на крышу – ездить наверху учиться; а я на стражу смотрю – никаких эмоций, мало ли кто там у нас сидит, и я им за это признателен. На стражу налюбовался, и принялся думать, одна любопытная деталь в рассказе у парня проскочила. Такая фраза: «Я, конечно, оружия украсть не мог, здесь за такое убивают, но недавно тут брошенное появилось.» Я и так, и сяк про себя ее обсасываю, а потом через микрофон спрашиваю впрямую. Объяснение такое: буквально за день до нас объявилась в Орогоччу банда. Восемь хребтовых вахлаков, четверка орков (я сам их не видал, но говорят мерзкая народность, хуже вахлаков) и три или два «плохих тунгира» – краболовов тут так зовут. Они зашли в какую-то там деревню и нарушили какой-то там закон. Вахлаков как родственников отправили под конвоем за Узкий, а орков и краболовов частью побили, а частью дали убежать. Теперь их оружие лежит, и его никто не берет – не закон, а просто оно считается несчастливым. Вахлаки с Хребта грозили гневом кого-то очень могучего, но здешних этим не прошибешь. Вот так. Я говорю: