Читаем без скачивания Дядя самых честных правил - Александр Горбов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дядя точно ничего не шептал. И даже рукой больше не шевелил, застыв как изваяние. Но от его пальцев потекли эфирные нити, серые и очень тонкие. Эта пряжа собралась в комок и нырнула в землю, ровно перед крестом.
— Смотри, — снова каркнул старик.
Комья сырой глины зашевелились, пошли рябью, как вода от упавшего камня, запрыгали на месте, разбиваясь на мелкие кусочки.
На что смотреть-то? Я тупо не понимал, что происходит. Эфир бурлил, как вода на огне. Нити превратились в широкие ленты, сплетающиеся змеями. Да я в жизни такого не видел! Знаки и Печати, которые я могу сделать, и близко не походили на это безумие. Нет, если я начерчу схему этого колдовства, просижу годик-другой, анализируя потоки, я, может, и разберусь… Но вот так с ходу? Я не знаю, что это!
Земля на могиле треснула, как переспелый арбуз. Из чёрной глубины вынырнула рука — одни кости, непонятно как державшиеся вместе. Костяная ладонь зацепилась за край трещины, впилась жёлтыми фалангами и полезла наружу.
Глава 10 — Слуга Смерти
Из тёмного провала показался жёлтый череп. Оскаленные зубы, горящие призрачным огнём глаза, комья земли, прилипшие к костям. Меня аж передёрнуло от такого зрелища. Жуть несусветная!
Мертвец щёлкнул зубами и гадко зашипел. Погодите-ка минутку. Это не шипение, это слова. Разобрать, что он там бормочет, было почти невозможно, только одно слово я услышал достаточно чётко: “Хлеба”. Да ну! Скелет просит хлеба?
Я оторвал взгляд от покойника. Рядом со мной сидел Мурзилка и спокойно умывался лапкой, совершенно не обращая внимание на происходящее. Так-так, то ли у меня котёнок привычный к такому зрелищу, то ли кто-то меня дурит. Я посмотрел на дядю и уверился в последнем: в глазах старика плясали весёлые искорки. Нет, Талант у него определённо есть, раз устроил такое действо. Но покойник — вовсе не мёртвый кадавр, поднятый магией, а что-то совсем другое.
— Ну как, убедился? — дядя хрипло засмеялся.
— Верю. Только заканчивайте это представление, мне не страшно.
Дядя скорчил недовольное лицо.
— Скучный ты, племянничек. Мог бы и подыграть старику. Что за молодёжь пошла? Никакого страха перед старшими и покойниками. Куда этот мир катится? Ты ему мертвеца показываешь, а он только плечами пожимает. Эдак вы и царей уважать перестанете.
Василий Фёдорович полез в карман и вытащил кусок хлеба.
— Держи, Фрол. Спи, раз на небушко не хочешь.
Он бросил хлеб на землю, поближе к мёртвой руке.
Череп скрипнул зубами, скорее жалобно, чем злобно. Костяные пальцы ухватили гостинец, и мертвец полез обратно в землю. Секунда, и провал на могиле затянулся, будто бы и не было.
— Поехали назад, — буркнул дядя. — Всё удовольствие испортил.
Дворецкий, всё представление молчавший, также без слов развернул кресло и покатил обратно к усадьбе. И только на меня посмотрел осуждающим взглядом — мол, не дал старику потешиться, мог бы изобразить испуг и почтение. Да ну вас к лешему! Я что, сюда приехал развлекать престарелых магов? Тоже мне, нашли скомороха.
Уже возле усадьбы дядя потребовал от Дворецкого:
— Накрой нам в столовой, мне чай, ему водки, закуски какой. Разговаривать будем, раз умный.
— Василий Фёдорович, поздно уже. У вас режим, лечь надобно.
— Сейчас ты у меня ляжешь, — дядя зло сверкнул глазами. — Сказал — в столовой, значит, есть силы. Что за день такой? Один не боится, другой указывает. Сослать бы обоих на каторгу в Сибирь, да Настьке кресло тяжело катать будет одной.
* * *В столовой остались только трое: я, дядя и котёнок. Мурзилка устроился у меня на коленях и задрых, свернувшись клубочком.
Дядя медленно пил чай и не торопился начинать разговор. А я налил себе рюмку из штофа и хлопнул под солёный гриб. Исключительно для пользы здоровья — после ночной прогулки слегка продрог.
— Прав ты, племянничек, — отставив чашку, дядя впился в меня цепким взглядом.
— Это был обман?
— Скорее, представление, как в театре. Покойник-то настоящий был.
— Но вы его не оживляли.
— Верно думаешь. По-настоящему оживить покойника только господь может. А Фрол — заложный мертвец.
— Это как?
— Лет сто назад, или больше, неурожай здесь был. Пухли крестьяне с голоду, лыко ели. Вот Фрол и помер. А душа не успокоилась, не летит в рай, всё хлеба просит. Раз в год начинает он в могиле ворочаться, молит, чтоб покормили, на смерть тяжкую жалуется.
Старик вздохнул.
— Жалко мне его, неприкаянного. Зову его, он и выходит. Дам хлеба кусок, Фрол и засыпает ещё на год. Страшная смерть, если от голода, вот и не может до конца помереть.
Не ожидал я такого поворота. Судьба бедняги Фрола была жуткой, аж мороз по коже продрал.
— Редко заложные покойники встречаются. Но если нашёл такого — сможешь поднять. Если, конечно, Талант мой примешь.
— Это и всё, что он может?
— Не всё, — дядя усмехнулся, — допросить мертвеца можешь. Если сороковой день не прошёл, покойник тебе на любой вопрос ответит. Думаешь, для чего меня царь Пётр при себе держал? А потом и Катька, и Бирон ко мне бегали? Всю правду хотели знать, особенно если заговорщик на дыбе умер.
Какая неприятная профессия, на мой вкус. Человек после пыток отмучился, помер, а его и за порогом достали. Б-р-р-р!
— Жаль, цари наши не понимают: не умеют покойники врать, режут правду как по живому, а от правды той только хуже становится.
Я кивнул. Хоть и не умею мертвяков допрашивать, а в архивах работать приходилось. Иной раз такое найдёшь, что сжечь хочется: и бумаги, и людей.
— Но учти: допрашивать можно, только если тебе архиерей грамоту с разрешением выписал. Если нет — хоть на плаху ложись, но не соглашайся. Грех это великий.
Лицо дяди посерело, будто он вспомнил что-то ужасное.
— Год потом черти будут приходить и изводить.
— К вам приходили, да? — я не мог не спросить.
— Не твоего ума дело, — окрысился дядя. — Я тебя предупредил, а там разбирайся сам.
Мы оба надолго замолчали. Водки мне больше не хотелось, и я налил себе чаю. Старик аж хрюкнул от такого святотатства. Ему, похоже, самому очень хотелось приложиться к штофу, но здоровье не позволяло.
— Талант ещё что-то умеет, кроме допроса и призыва заложных? — нарушил я тишину.
— Да как и любой другой. Можешь, как опричники, молниями кидаться или огнём бить. Ничем наш Талант не хуже ихних.
О как, Талант уже “наш”. Похоже, дядя уверен, что я соглашусь его принять.
— Только есть
