Читаем без скачивания Понять друг друга - Линдсей Армстронг

Очертания его лица, падавшие на лоб темные волосы, шрам над бровью, атлетически сложенное тело, воспоминания о его прикосновениях заставили ее дыхание участиться, а тело жаждать новых ласк. Она поняла вдруг, что, даже если запрется в своей спальне и ляжет в свою постель, эти ощущения вряд ли оставят ее в покое.

Доминика беспомощно разжала пальцы, и шаль скользнула на пол. Наконец Энгус заговорил, перебегая взглядом с ее волос то на губы, то на грудь:

– Мы можем решиться на это, Доминика, если только вы завтра утром не раскаетесь.

– Откуда мне знать, что будет утром?

Энгус улыбнулся, но его глаза остались серьезными.

– Если вы не уверены, давайте подождем до тех пор, пока... ваша голова не прояснится. Спокойной ночи, моя дорогая.

Он немного помедлил и, не дождавшись ответа, широко улыбнулся – слишком растерянной и разочарованной выглядела Доминика. Он шагнул к ней и легко поцеловал ее в губы.

– Идите спать, – и с этими словами вышел.

Вечером в четверг Энгус позвонил ей домой и сказал, что не успевает на завтрашний ужин в шесть часов, но, если она возьмет такси и приедет в Ботанический сад, встретит ее там.

– Хорошо, – согласилась Доминика, надеясь, что разочарование в ее голосе звучит не слишком откровенно.

– Мне очень жаль, что так получилось, Доминика. Но, – продолжал он, – я должен лететь рано утром в Сингапур. Произошло кое-что непредвиденное, и до семи у меня весьма плотный график встреч.

– Ничего страшного, – бодро ответила Доминика. – Можно встретиться на набережной… Она назвала точное место.

– Хорошо. И может быть... после концерта превратим обед в ужин?..

– Конечно. До встречи. – Она положила трубку и задумалась.

Утром в понедельник Доминика покинула «Лидком-Плейс» впопыхах. Заснула она только на рассвете, и так глубоко, что Энгусу пришлось несколько раз стучать в дверь, чтобы ее разбудить.

Доминика быстро приняла душ и, спустившись на кухню, обнаружила завтрак: ветчину, яичницу, тосты и крепкий чай. Сам Энгус тщательно побрился, его глаза жизнерадостно блестели, и весь его вид демонстрировал бодрость. Несомненно, он успел прогуляться на свежем утреннем ветерке.

А у Доминики под глазами залегли тени, она не успела накраситься, у нее ничего не нашлось, чтобы перехватить на затылке волосы, и платье на ней, естественно, было вчерашнее. И то, что это причиняло ей беспокойство, и ее страх опоздать на работу – все это его явно забавляло.

– Вы, Доминика, вряд ли жаворонок, насколько я могу судить. – Серые глаза весело блеснули.

– Ошибаетесь, – пробурчала она сердито, – и я по утрам бываю энергичной и веселой, но только не сегодня.

– Почему вы ничего не едите?

– Моя пищеварительная система еще не проснулась.

Энгус коротко рассмеялся и придвинул ее тарелку к себе.

– Попробуйте съесть хлеб с медом, – посоветовал он и принялся уплетать ее порцию яичницы с ветчиной.

Доминика уставилась на него.

– Это вы второй раз завтракаете или…

– Второй, – с готовностью согласился Энгус. У меня сегодня очень насыщенный день, и я терпеть не могу, когда что-то пропадает зря.

– Вы меня поражаете! Неужели вы все это способны съесть?

– Доминика… – Он, все еще смеясь, отложил нож и вилку. – А чего вы хотите? Чтобы я выбросил завтрак в ведро или... целовал вас до тех пор, пока вы не посмотрите на мир веселее?

Она загадочно улыбнулась и принялась намазывать масло на хлеб.

– Побыстрее доедайте мой завтрак, пока я не передумала. – Она потянулась за медом. – Через пять минут я должна выезжать.

Доминика вернулась в настоящее и огляделась.

Она разговаривала по телефону в своей спальне с темно-розовыми обоями, таким же ковром на полу, покрывалом цвета спелой клубники на двуспальной кровати с горой подушек в разноцветных наволочках. Спинка кровати, тумбочки и трюмо были старинные, красного дерева, привезенные из «Лидком-Плейс», так же как висевшие на стенах картины и высокое зеркало в углу прихожей. На тумбочке среди книг лежали альбом для эскизов и несколько отточенных карандашей, потому что вдохновение часто посещало Доминику, когда она сидела в кровати, утопая в подушках.

Доминика поймала себя на том, что поглаживает свои руки, как это делал Энгус перед тем, как они расстались в понедельник.

– Будьте осторожны за рулем, – попросил он на прощанье.

И с этими словами вложил ей в ладонь роскошный бутон кремовой розы. Горло у Доминики сжалось, а к глазам подступили слезы, хотя она сумела удерживать их до тех пор, пока не села в машину и не поехала. Тогда пара слезинок все же скатилась по ее щекам. О чем были эти слезы?

Конечно, ответ на этот вопрос был однозначным.

Но готова ли она была признать, что с каждым днем влюбляется в Энгуса Кейра все сильнее?

Следующим теплым тихим вечером она сидела на набережной недалеко от здания Оперы. Энгус опаздывал.

Доминика надела длинную прямую черную юбку и темно-синюю рубашку с короткими рукавами.

Губы она накрасила алой помадой – это было единственное яркое пятно во всем ее лице, – волосы распустила, ноги обула в легкие кожаные туфли.

Мимо спешили на концерт люди, но летели минуты, а Энгус не появлялся. Постепенно людской поток поредел и иссяк, и Доминика почувствовала себя одинокой и забытой.

Но вот он показался! Остановился в нескольких шагах от нее, и, пока они молча смотрели друг на друга, Доминика почувствовала, как все начинается снова. Одного его присутствия было достаточно, чтобы она погрузилась в сладкие грезы. Все ее чувства оцепенели под воздействием его мужской силы и взгляда внимательных пепельно-серых глаз.

Энгус шагнул к ней и, протянув руку, провел кончиками пальцев по ее щеке и подбородку. Доминика зажмурилась, поцеловала его ладонь и уткнулась головой ему в живот. Они оставались так минуту или дольше, словно все между ними было уже сказано, а то, что не сказано, блекло перед этой душевной и физической близостью.

Ощущение близости стало еще сильнее, когда они после концерта рука об руку направились к его «рейпджроверу», зачарованные не столько музыкой Моцарта, сколько обществом друг друга.

По дороге к Доминике они говорили мало, и не успели войти в дверь, как бросились друг другу в объятия. Началось все с поцелуя, долгого и томительного, который постепенно перешел в поцелуй пьянящий и пылкий, опустошающе чувственный, ставший торжеством всего плотского.

Прерывисто дыша, Энгус нетерпеливо расстегнул и стянул с ее плеч темно-синюю блузку.

Его взору предстал кружевной черный лифчик, туго обхвативший нежную грудь сливочного цвета. Он провел пальцами от ее тонкой талии вверх, а она запрокинула голову назад от удовольствия, предоставляя ему полную свободу действий.