Читаем без скачивания Анархизм: от теории к практике - Даниэль Герен

Федерализм, однако, — это палка о двух концах. Во время Французской революции федерализм жирондистов[57] был реакционным, роялистская школа Шарля Морраса[58] выступала в защиту «регионализма». В некоторых странах, таких как США, федеральная конституция использовалась теми, кто лишал цветное население гражданских прав. Бакунин считал, что только социализм может придать федерализму революционное содержание. По этой причине его испанские последователи выказали не очень большой энтузиазм в отношении буржуазной федералистской партии Пи-и-Маргаля,[59] который называл себя прудонистом, и даже в отношении ее «кантоналистского» левого крыла в период краткого и неудачного существования республики 1873 г.

Интернационализм

Из федералистского принципа логически вытекает интернационализм, то есть федеративная организация наций «в большой и братский интернациональный союз людей». Бакунин и здесь изобличает буржуазную утопию федерализма, не основанного на интернационалистском и революционном социализме. Он значительно опередил свою эпоху и был, как сказали бы сегодня, «европейцем»; он уповает на Соединенные Штаты Европы, единственный организм, способный «предотвратить гражданскую войну между различными народами, входящими в европейскую семью». Но он предостерегает против европейской федерации, которая объединила бы государства «в том виде, в каком они существуют сейчас».

«Ни одно централизованное бюрократическое, а, значит, военное, государство, пусть даже и именуемое республикой, никогда не вступит вполне искренне и с серьезными намерениями в какую-либо международную конфедерацию. По самой своей сути такое государство, которое является открытым или тайным отрицанием всякой внутренней свободы, в каждый момент является постоянным объявлением войны, угрозой существованию соседних с ним стран». Потому любой союз с реакционным государством стал бы «предательством революции». Соединенные Штаты Европы, а затем и всего мира, возможны только после того, как будет сброшен старый порядок, целиком строящийся на насилии и принципе централизованной власти. С другой стороны, любые отдельно взятые страны, где социальные революции увенчались успехом и где они были построены по одинаковым принципам, должны свободно объединиться в революционную федерацию, несмотря на существующие ныне границы.

Подлинный интернационализм основывается на самоопределении и его неизбежном следствии — праве на отделение. «Любой индивид, — развивает Бакунин мысль Прудона, — любая ассоциация, любая коммуна, любая область, любой регион, любая нация имеют абсолютное право располагать и распоряжаться самими собой, объединяться или же не объединяться, вступать в союз с кем захотят и разрывать соглашения без какого-либо так называемого исторического права и независимо от обычаев их соседей». «Право на свободное объединение, равно как и на свободное отделение, является первым, наиважнейшим изо всех политических прав, без которого конфедерация всегда будет лишь замаскированной централизацией».

Но по мысли анархистов подобный принцип вовсе не порожден раскольничеством или изоляционизмом. Напротив, они «убеждены в том, что по признании права на отделение, отделение будет невозможным, поскольку национальные единства, перестав быть результатом насилия и исторической лжи, станут образовываться свободно». Тогда, и лишь тогда, они станут «действительно сильными, плодотворными и нерасторжимыми».

Позднее Ленин, а затем первые съезды Третьего Интернационала позаимствуют у Бакунина эту концепцию, которую большевики положат в основу своей национальной политики и антиколониальной стратегии. Но, в конечном счете, они откажутся от нее в пользу авторитарной централизации и перекрашенного империализма.

Деколонизация

Отметим, что федерализм по логике вещей привел его основателей к пророческому предвосхищению проблемы деколонизации. Различая «завоевательное» единство и единство «рациональное», Прудон замечает, что «любой организм, выходящий за свои точные пределы и стремящийся к захвату или аннексии прочих организмов, теряет в силе то, что выигрывает в размере, и движется к собственному распаду». Чем более город (читай: нация) расширяет свое население и свою территорию, тем больше он приближается к тирании и, в конечном счете, к распаду.

«Предположим, что он образует рядом с собой, на некотором расстоянии, придатки, колонии: рано или поздно эти колонии или придатки превратятся в новые города, которые сохранят с материнским городом лишь федеративную связь или же не сохранят ее вовсе. (…) Когда новый город сможет сам себя обеспечить, он сам провозгласит свою независимость: по какому праву материнский город обращается с ним как с вассалом, как со своим хозяйством, своей собственностью? Так, в наши дни Соединенные Штаты освободились от Англии; Канада также освободилась, по крайней мере, фактически, если и не официально. Австралия также находится на пути к отделению по взаимному согласию с материнской державой. Точно так же рано или поздно Алжир будет конституционно признан африканской Францией, только если мы в силу низких и эгоистических мотивов не будем продолжать удерживать его в нашей власти с помощью силы и нищеты».

Бакунин также устремляет свой взор на слаборазвитые страны. Он сомневается в том, что империалистическая Европа «сможет удержать в рабстве восемьсот миллионов азиатов». «Восток со своими восьмьюстами миллионами усыпленных и порабощенных людей, составляющими две трети человечества, конечно же, будет вынужден проснуться и прийти в движение. Но в каком направлении и для чего?»

Он открыто провозгласил «свои симпатии к любому национальному восстанию против любого угнетения». Он предлагает угнетенным народам вдохновляющий пример национального восстания испанцев против Наполеона: несмотря на громадный перевес императорских войск над отрядами повстанцев-партизан, захватчикам не удалось насадить своей власти, и после пятилетней борьбы это закончилось изгнанием французов из Испании.

Каждый народ «имеет право быть самим собой, и никто не имеет права навязывать ему свою одежду, свои обычаи, свой язык, свои мнения и свои законы». Но, по его мнению, не может быть истинного федерализма без социализма. Он желает, чтобы национальное освобождение происходило «как в политических, так и в экономических интересах народных масс», а «не с честолюбивым намерением образовать мощное государство». Любая революция за национальную независимость, «происходящая вне народа, а, следовательно, неспособная восторжествовать без поддержки привилегированного класса (…), будет непременно направлена против народа» и будет, следовательно, «движением ретроградным, пагубным, контрреволюционным».

Было бы прискорбно, если бы деколонизированные страны освобождались от внешнего бремени лишь для того, чтобы попасть под местное политическое и религиозное иго. Чтобы освободить такие страны, необходимо «уничтожить в их народных массах веру в любую власть, как божественную, так и человеческую». Национальный вопрос исторически отступает перед социальным вопросом. Нет другого спасения, кроме как в социальной революции. Успех отдельной, изолированной, национальной революции невозможен. Социальная революция непременно должна стать революцией мировой.

Бакунин предвидел, что вслед за деколонизацией последует создание все более широкой международной федерации революционных народов: «Будущее за созданием европейско-американского интернационального союза. Затем, уже значительно позже, эта великая европейско-американская нация сольется с азиатской и африканской агломерацией».

Этот анализ приводит нас к преддверию XXI века.

Часть 3. Анархизм в революционной практике

1880–1914

Теперь настало время проверить анархизм в действии, что приводит нас в канун XX века. Либертарные идеи, безусловно, сыграли определенную роль в революциях XIX века, но не самостоятельную. Прудон сформировал негативное мнение о революции 1848 г. еще до ее начала. Он критиковал ее как политическую революцию, как буржуазную ловушку, и, в самом деле, большинство из этого было правдой. Более того, если верить Прудону, она была неуместной, а использование баррикад и уличных столкновений — устаревшим, ибо сам он мечтал о другом, спокойном пути к победе: мютюэлистском коллективизме. Что касается Парижской Коммуны, то, несмотря на то, что она спонтанно откололась от «традиционной государственнической централизации», она была продуктом «компромисса», как заметил Анри Лефевр, неким «единым фронтом» между прудонистами и бакунистами, с одной стороны, и якобинцами и бланкистами, с другой. Революция была «смелым, ясно выраженным отрицанием государства», но Бакунину пришлось признать, что анархисты из Интернационала были «ничтожным меньшинством» в ее рядах.