Читаем без скачивания След Альбатроса (Танцы со змеями - 1) - Игорь Христофоров

- Зачем вас только переименовывали? - мотнул волевым, округлым подбородком Пестовский. - Как были КГБ, так и остались. Только народу мозги пудрите. - И вразвалочку двинулся сквозь суетную, мечущуюся туда-сюда по залу и чем-то напоминающую молекулы броуновского движения толпу к дергающимся пластиковым дверям, фотоэлемент которых еле справлялся с бесконечным потоком входящих и выходящих, несущих и везущих, бегущих и ковыляющих...

Старенькая черная эфэсковская "Волга", обгоняя подержанные иномарки и "Жигули" и пропуская вперед новые, отливающие свежей краской "Форды" и "Вольво", без пробок, без подрезаний ошалелыми "бизнесменами", без бросающихся под колеса пешеходов с тележками-прицепами, проскочила "ленинградку", свернула на кольцевую, потом - на "дмитровку" и остановилась у входа в "Молодежную" так точно, словно возила туда бывших капитанов транспортов каждый день. В пути все молчали. Пестовский делал это с удовольствием. Капитаны - из бдительности. Водитель просто из-за неразговорчивости.

В холле гостиницы, уже после тягомотины оформительских дел, Иванов наконец подал голос:

- Вы отнесите вещи в номер, умойтесь. В общем, приведите себя в порядок. А обедать будем у нас...

Пестовский почему-то посмотрел на Петрова, словно больше всего боялся, что сейчас раздастся залп его голоса, и молча пошел к лифту...

Капитаны ждали его десять минут, двадцать, тридцать. С каждой новой минутой, которую отщелкивали электронные часы в холле, казалось, что вот-вот, вот сейчас распахнутся двери лифта и... А двери распахивались, распахивались, распахивались... И выходили, выходили, выходили совсем другие, как будто специально засылаемые сверху, так резко отличающиеся от Пестовского люди: или толстые бочонки с кавказскими шевелюрами и усами, или худые селедки девчонок понятно какого поведения.

Наконец, терпение лопнуло. Дежурной по этажу пришлось так же, как еще недавно Пестовскому, прочесть их имена-фамилии из удостоверений.

- Извините, товарищи капитаны, - расплылась в улыбке холеная, раздобревшая на взятках кавказцев мамзель с Эйфелевой башней прически на круглой, по-крестьянски грубо сработанной физиономии. - Он ключ от номера взял.

- У пожарной службы должен быть дубликат...

- Сдался он вам, этот постоялец! Небось, спать завалился. С самолета все-таки. Из Бангкока, - с удовольствием посмотрела на открытку под стеклом.

- Он не мог сбежать через окно?

- Да вы что! Тринадцатый этаж!

- Вызывай пожарника! - грохнул Петров и чуть не убил криком дежурную.

- С-счас, - еле выжала она, скользя мокрыми толстыми пальцами с чудовищно ярко налакированными ногтями по телефонной трубке...

Щелчок. Еще щелчок.

- Пожалте, - отступил от приоткрытой двери пожарный-сержант, понюхал воздух и, помягчев заспанным лицом, шагнул вслед за метнувшейся в номер парочкой.

Шагнул и наткнулся на стену из их спин. Привстал на цыпочки - и охнул: на пестром коврике, постеленном посередине помера, в луже крови неподвижно, словно упавший гипсовый манекен, лежал крупный мужчина с красивым-красивым, ну как у голливудских героев, лицом.

2

Леночке Кудрявцевой было уже очень много лет - двадцать. За это время она успела окончить школу, не поступить в первый медицинский, потом окончить медучилище и вновь не поступить все в тот же институт, успела полюбить и ожечься, отчаяться и в этом отчаянии сходу подписать даже не читанный контракт в какую-то страну. И только когда их всех вместе четырех врачей и четырех медсестер - собрали в аэропорту, она поняла, что едет в Йемен, в страну, о которой она ничего не знала, кроме того, что это где-то у экватора и что там очень тепло. Она родилась и почти безвыездно жила в Москве, в холодной, дождливой, мокрой Москве и, как ей казалось, должна была безумно обрадоваться теплу юга, яркому солнцу и синему морю. А вместо этого попала в такую духовку, что первые месяцы ощущала себя как на трехкилометровом кроссе в школе: темнеет в глазах, нестерпимо, до отчаяния хочется пить и - кажется - вот-вот силы оставят, и упадет она на твердую, так и тянущую к себе магнитом землю и умрет, просто умрет, но нет, она бежит, все бежит и бежит, оттягивая миг падения еще на секунду, еще, еще. Так и "пробежала" полгода. Может, только потому, что в квартире, которую они снимали вдвоем с Верой, сорокатрехлетней, нервной, никогда не бывшей замужем и не имеющей детей,

медсестрой, в окне торчал кондиционер. Хоть и полудохлый, но

кондиционер.

А здесь, в трясущемся на ухабах грунтовой дороги, старом, битом уже не раз и не два джипе "Ниссан", не только не было кондиционера, но было еще жарче, чем снаружи. Водитель - старый, хмурый, как здешняя пустыня, пакистанец - дважды останавливал машину, дважды открывал капот и, ругаясь на пяти известных ему языках, что-то подолгу ремонтировал. В итоге до Эль-Маджифа они добрались уже после полудня, а это значило, что сюда можно было и не ехать вовсе, потому что ровно в тринадцать ноль-ноль начинался "час ката", время жевания зеленых листьев, которые ежедневно огромными пучками привозят с гор на маленьких усталых осликах, "час", который длится не менее трех часов и во время которого - да и после - уже никто не решает никакие дела. А дело было, кажется, важным.

Об этом можно было судить по нервному подергиванию левой щеки на лице главврача - щупленького, длинноносого йеменца Юсуфа - сегодня утром, когда он вызвал ее в свой кабинет. Обычно Юсуф не выделялся среди других йеменцев, а, значит, был, как и большинство местных жителей, внешне мрачен, хмур, глядел исподлобья, по-воинственному, но если хоть что-то заинтересовывало его, становился чуть-чуть, на самую малость, оживленнее ровно на нервное подергивание щекой и суетной бег пальцев, которые все время что-то двигали на столе, поправляли, перетасовывали.

Вот и в это утро пальцы ошалело носились по столу двумя футболистами, гонящими мяч к воротам, и то подравнивали строго по краю стола черный пластиковый канцприбор, то папки с историями болезней, то ряд пластиковых разноцветных скрепок на столе. Щеку чуть подергивало, и было похоже, что Юсуф подмигивает Леночке, но на самом-то деле Юсуф амурными делами не занимался, а истово хранил верность троим своим женам.

Он посмотрел красными ото сна глазами на висящие на стене в алюминиевых рамочках и под стеклом дипломы об окончании киевского, тогда еще союзного, мединститута и какого-то вуза в Турции, потом - на Лену и с намертво въевшимся в речь украинским акцентом, с твердым нажимом на "гэ" и заменой "что" на "шо", выпалил:

- От шо: надо срочно съездить в Эль-Маджиф. У них два случая с огнестрельными ранениями. Соседи поссорились. Одно ранение - пустяк, а вот это, - быстрые пальцы слетели со стопки папок и придвинули к краю стола бумажку, - надо, шо г-говорится, полечить.

Лена прочла адрес и фамилию и сразу все поняла: ранение было у сына богатого торговца. Значит, ожидался хороший "навар" в

карман Юсуфа, который уже давно мечтал оставить эту обшарпаную

госбольницу и открыть частную практику. А если учесть, что их

больница была вообще одной-единственной на несколько нахий

местных округов, а народу - почти миллион жителей, то

развернуться было где. Он, правда, и без частной практики брал

деньги за услуги при официальном "бесплатном гослечении", но так

уж устроен человек, что, имея доллар, он хочет иметь два, а имея

два - уже три. И так далее по законам арифметической, а, может, и

геометрической прогрессии. Аскеты, монахи и альтруисты - не в

счет...

Приказ - приказом, но где найти этого раненого в ногу и, кажется, по-пустяшному, по касательной, героя? Дома, как и ожидала, его не оказалось - ушел в кафе жевать кат. А в какое? Получалось, что в любое из восьми самых лучших, что почти подряд тянулись по главной улице сразу за рынком. Женщине заходить в кафе во время жевания ката нельзя, а попросить пакистанца - тот сразу потребует денег за услугу. Даже такую ерундовую. Он и так вез ее на больничном джипе с таким видом, словно на своей личной, а ему за это - ни шиша.

Осталось одно: медленно проехать вдоль окон и открытых террас кафе и высмотреть из-под поднятых жалюзи похожее по описанию и одежде лицо. Это в первый месяц местные жители казались Лене близнецами. Но теперь-то она уже спокойно могла отличить смоляного, почти африканского вида жителя жаркой пустыни из племени зараник и, в общем-то тоже смуглого, но все же более похожего на араба горца. А по тому, как молятся, отличить зейдита - местную управленческую элиту - от шафиита. Если первые из них сначала опускают руки, кладут их на бедра тыльной стороной, ладонями наружу, потом опускаются на колени, прикладываются лбом к земле, а, разгибаясь, садятся на щиколотку подвернутой левой ноги, то вторые просто складывают руки крест-накрест на животе, а после поклонов, поднимаясь, садятся на пятки. Могла она определить по внешнему виду и достаток йеменца. Достаточно было бросить беглый взгляд на джамбию, чтобы по тому, из чего сделана ее рукоять - дешевая пластмасса или почти бесценный по местным понятиям рог жирафа - сразу узнать многое о хозяине.