Читаем без скачивания Крылья - Мария Валентиновна Герус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг Варка съежился и со всего маху врезал себе кулаком по лбу:
– Дурак, болван, скотина упрямая!
– Чего там, Варка? – Ланка придвинулась, попыталась заглянуть через плечо.
– В живот, – тихонько ответила Фамка, – я же говорила, не надо его тревожить.
– Погоди, может, еще обойдется. Ты же не знаешь, чего у него там, – встряла неунывающая Жданка.
– Кусок свинца у него там! – рявкнул Варка. – Разворочено все, и выходного отверстия нету.
– Лучше бы он сразу помер, – устало вздохнула Фамка. Покойников она навидалась достаточно. Многие из них выглядели куда лучше.
– Так, – сказал Варка, поднимаясь, – щас я побегу, отца приведу. Или мать. Не побоитесь с ним остаться?
– Куда же мы пойдем? – фыркнула Жданка. – Говорено уже…
– Тогда вот что. Очнется, будет просить пить – не давать ни в коем случае. На раны – холодные компрессы и все время меняйте. Холод запирает кровь. Если не вернусь через полчаса, жгуты придется снимать вам. Ясно?
– Ясно, – послушно ответила Фамка.
– Варка, да ты же плачешь! – ахнула Ланка.
– Иди ты знаешь куда… – всхлипнул Варка и, сдернув со стола мешочек с остатком разрыв-травы, выскочил за дверь.
Глава 6
Варка со всех ног летел по Колокольному переулку. Семечко разрыв-травы кололо изнутри щеку, но придавало уверенности. Довольно быстро он начал задыхаться. Многодневный голод не прошел даром. Ноги не слушались, как после долгой болезни. Счастье, что Колокольный переулок сбегал под гору. Когда Варку с разгону вынесло на длинную прямую Либавскую, которая плавно взбиралась на Дворцовый холм, он почти сразу выдохся. Пришлось остановиться, перейти на шаг. Не помогло. Наоборот, закружилась голова. Такого с ним сроду не бывало.
Варка вытер нос рукавом, огляделся… И понял: что-то не так. Собственно говоря, все было не так. Полная темнота. Хотя сейчас вечер, самое торговое время, а на Либавской, как известно, в каждом доме лавка, а то и две. Все двери заперты, все окна наглухо закрыты ставнями. Почему-то не горит ни один фонарь. Хорошо, хоть луна взошла, светит за облаками. Светлое небо. Черный ряд островерхих домов по одной стороне улицы, черный ряд домов по другой. А между ними Варка, одинокий пешеход, один на всей длиннющей Либавской. Пустота и тишина. Куда все подевались?
Скоро выяснилось, что куда-то подевались не только люди. На месте не оказалось дома на повороте в Пустой переулок. Куча мусора, от которой ощутимо тянуло гарью, домом, безусловно, считаться не могла. Дальше – и того хуже, Дом с Цепями, лучшая в городе ювелирная лавка, превратился в обгорелый остов с пустыми провалами окон, дома слева и справа – тоже.
Варка вдруг позабыл про головокружение и бросился бежать, как никогда в жизни не бегал. Узкая, тесная Стоокая улица промелькнула как в тумане. Он свернул в Садовый тупик, резко забиравший в гору, и выдохнул с облегчением.
Родной дом как ни в чем не бывало возвышался в конце тупика во всем великолепии своей шатровой крыши, фигурных водостоков, дюжины вертушек и флюгеров, четко выделявшихся на фоне бледного неба. Варка сразу ослабел и вновь перешел на шаг. Садовый тупик взбирался в гору очень круто, дважды мостовая переходила в каменную лестницу. Кое-как Варка дополз до родной калитки, без сил повис на ней. Калитка качнулась под его тяжестью и медленно отворилась.
Дом был темен и тих, как все дома в городе. Стучать и вообще подымать шум Варке не хотелось. Существовал, правда, запасной путь: дерево – водосток – окно мансарды… Но мысль о том, что придется лезть на дерево, впервые в жизни не доставила Варке никакого удовольствия. Одолеть мощенную плиткой тропинку через палисадник и то оказалось трудно.
Варка добрел до порога и осторожно поскребся в дверь. Пожалуй, сам он больше никуда не пойдет. Скажет отцу адрес, а сам не пойдет. Отец и без него все сделает: раны перевяжет, пулю вытащит, куриц успокоит. Да мать теперь и не выпустит никуда. Начнет кормить, потом отправит мыться…
В доме по-прежнему было тихо. Не слышат, конечно. Варка поскребся сильнее, наудачу подергал ручку. Ручка была фигурная, в виде петушиной головы с пышным гребнем.
Петушиная голова повернулась. Дверь оказалась не заперта. В глубине дома, в лавке, коротко звякнул колокольчик. Варка возликовал и немедленно просочился внутрь. Мог бы и не стучать. Дверь у них вообще запирали редко. В дом травника могли прийти и днем, и ночью. Отец никому не отказывал. Впрочем, этого требовал устав цеха травников. Если отец слишком уставал, то к больным шла мать и всегда брала с собой Варку. Варка был до такой степени шустрым ребенком, что оставлять его одного никто не решался.
В просторной прихожей было совсем темно. Но Варке свет и не требовался. Налево – дверь в лавку, направо – коридорчик, ведущий в кухню.
– Мам! – заорал он, безошибочно нырнув в коридорчик. – Мам, вы где?
В кухне тоже оказалось темно. Спят они, что ли?
Варка шагнул к очагу, привычно нащупал лампу и кресало. Осветилась любимая кухня: стол с чистенькой скатерочкой, ряд блестящих кастрюль на полке, голубые салфетки с вышитыми рыжими колосьями, синие кружки на крючках, расписной шкафчик с провизией. Увидев шкафчик, Варка забыл и про черный город за стенами, и про перепуганных куриц, и про Крысу с пулей в животе. В шкафчике всегда хранились остатки предыдущей трапезы, а еще свежевыпеченный хлеб, сыр на тарелочке под стеклянным колпаком, масло в коричневом горшочке. Варка решительно шагнул к шкафчику, дернул дверцу, разрисованную васильками. Схватил с верхней полки увесистую краюшку и жадно впился зубами.
Зубы с размаху врезались в твердое, рот заполнила затхлая горечь. Варка поперхнулся, сплюнул, поднес хлеб к лампе. Половинка каравая, некогда мягкая и покрытая аппетитной корочкой, давно закаменела и сверху покрылась бледной плесенью. Варка сунул лампу внутрь шкафчика. На тарелочке под стеклом обнаружился целый садик. Там плесень была зеленая. Горловину горшочка с маслом тоже окаймляла зеленая плесень. Варка хотел было открыть его, но передумал. Воняло и так достаточно мерзко. Надо же, с чего это мать развела такую грязь… Сердце сжалось, навылет прошитое страшной догадкой.
– Мама! – заорал он, одним духом взлетев на второй этаж, к родительской спальне.
…Через пять минут он снова был на кухне. Сидел на любимом высоком табурете и, уткнувшись подбородком в сцепленные руки, смотрел на лампу. Лампа горела ровно, не чадила.
Дом пуст, но все в полном порядке. Не похоже, чтобы тут дрались. Отец не такой человек, чтобы спокойно позволить себя арестовать. Значит, он ушел
