Читаем без скачивания Вороний мыс - Михаил Барышев

— Я ведь почти здоров… Слабость только, а так здоров… Ты не бросай меня!

С каждым метром, пройденным по скалам, сил у Лыткина оставалось меньше. Он обвисал на Леньке, жадно хватал воздух и просил остановиться.

— Отдохнем немножечко… Самую чуточку отдохнем…

Позади, то разгораясь, то затихая, гремела стрельба.

Она уходила в сторону перешейка. Ленька со страхом вслушивался в стрельбу и больше всего боялся, что в трескотне автоматов исчезнут, оборвутся гулкие хлопки карабина.

— Пошли дальше! Нельзя нам задерживаться… Вот сейчас через расселину переберемся — и легче будет. Под горку пойдет…

— Под горку, — соглашался Лыткин, рывком напрягал тело и тут же обмякал. — Нельзя задерживаться… Идти надо… Скорее идти.

У Леньки ныла спина и плечи, придавленные невероятной тяжестью. Как только кости, мышцы, тело выдерживали Лыткина, вещевые мешки, автомат, магазины и простреленную рацию.

Он плохо помнил, как добрался к приметной, косо срезанной скале, у которой начинался спуск к воде, в каменную щель, куда ночью подойдет мотобот.

У скалы Кобликов свалился, ударив Лыткина о камень. Тот застонал, но Ленька уже не мог его успокоить, сказать ободряющие слова. Он обессилел. В ушах гудело. То ли от дикой усталости, то ли это, в самом деле, был заунывный шум ветра, просторно катившегося по береговым откосам. Кружилась голова, поташнивало и хотелось лишь одного — вот так, без движения лежать на щербатом граните. Свет каленого, кирпичного солнца проникал сквозь смеженные веки и больно бил в глаза. Отвернуть лицо от этих ударов тоже не было сил.

— Идти надо, — заговорил Лыткин, настойчиво дернув Леньку за рукав. — Слышишь, Кобликов!.. Надо скорее вниз спускаться. Увидят здесь немцы… Вниз надо!

«Вроде он и в самом деле выздоровел», — безразлично подумал Ленька, удивленный, что мысль об опасности раньше возвратилась к Лыткину, а не к нему самому. Здоровому, не задетому ни пулей, ни осколком.

— Давай спускаться!.. Увидят же нас здесь егеря… Увидят же!

Голос Лыткина взвинтился вдруг чуть не до крика.

Когда Ленька отыскал спрятанную под валуном веревку, напарник снова обессилел, видно израсходовав себя на последнюю вспышку. Пришлось обвязывать его и спускать на веревке через знакомый гранитный пупырь. А затем спускаться самому, тащить Игоря по щели на площадку. Взбираться наверх, опускать мешки, рацию, автомат…

Потом Кобликов тупо думал, что свисающая со скалы веревка выдаст их егерям, дотрагивался до лежащего Лыткина, чтобы ощутить в нем живое дыхание.

От немыслимой усталости безвольно закрывались глаза и отвисала челюсть. В гранитную щель с мыса не проникало ни звука. Здесь каменела тяжелая, пугающая немота. Громады скал отгородили Леньку от всего, что происходило там, и он не мог сообразить, ушла ли вдаль редкая стрельба или она оборвалась.

Рыдал взводень. Море мерно вспучивало у берега водяные валы. Встопорщивало прозрачные тяжелые гребни и било их о камни. Кричали чайки, и темный сапсан ходил в вышине пологими кругами.

Стонал Лыткин, канючил, чтобы Кобликов не бросал его.

Медленно вытягивались по воде тени скал. Ленька глядел на треугольник неба и торопил солнце, умолял его поскорее закатиться за сопки.

Ветер сбил густые облака. От них посуровело, и начал сеяться дождь. Серая пелена окутала скалы, смешалась неприметно с сумерками и принесла долгожданную темноту.

И наконец в ней прорезались короткие ищущие вспышки зеленых огней.

Ленька торопливо ответил на сигнал.

Вкрадчивый шум мотора оказался неправдоподобно близко. Глаза, привыкшие к темноте, различили наплывающую тень.

Ленька потащил Лыткина к краю площадки, к которой, скупо подсвечивая воду, на малом ходу приближался мотобот.

— Скорей! — торопили с судна.

Проворная фигура, зашелестев брезентовым дождевиком, оказалась рядом с Кобликовым, плеснула в лицо вспышкой фонаря и ухватила Лыткина.

— Ранен?

— Нет, больной он… Заболел.

— Остальные где?

— Двое нас… Только двое…

В это время сзади, где находилась щель, с грохотом осыпались камни и гулко проскакали по площадке.

«Егеря!.. Веревку же я там оставил!..» — ужасаясь, подумал Ленька. — Засекли нас!..»

В щели что-то неуклюже и тяжело ворочалось. Затем о камни лязгнул металл и, раструсив щебенку, на площадку упало нечто грузное и мягкое. Шлепнулось на гранитный уступ, и вслед за этим послышался глухой стон.

— Погоди! — остановил матрос Леньку, вскинувшего автомат, чтобы ударить очередью. — Посветить надо…

Мертвящий синий лучик фонарика скользнул по каменной стенке, нащупал провал щели и застыл, наткнувшись на человека в изодранном, залитом кровью ватнике. Без шапки, безоружный, он елозил по камням ногами, силясь подняться. Корчился, ухватившись рукой за живот. В его фигуре, в покатых плечах, в большой, коротко стриженной, заляпанной чем-то темным голове было столько знакомого, что у Леньки ходуном заходило в груди ошалевшее сердце.

Докукин! Это же сержант… Конечно, он!

Ленька кинулся к щели, споткнулся и едва не упал рядом с Докукиным.

— Сюда!.. Сюда скорее! — суматошно закричал он. — Сержант здесь!

Подбежал матрос в шуршащем брезентовом плаще, стал поднимать Докукина.

— Товарищ сержант, — торопливо говорил Ленька, тряс Докукина за плечи и просил открыть глаза. — Это же я, Кобликов… Ленька Кобликов… Бот за нами пришел, товарищ сержант!..

Докукин кривился от боли, стонал и мучительно вздрагивал усами, силясь что-то сказать. Под растопыренными на животе пальцами пузырилась кровь.

На боте он пришел в память, узнал Леньку и взял его руку в холодную ладонь.

— Ушли мы… Ушли от них…

Замолчал, справился с чем-то трудным внутри и снова заговорил:

— А меня вот в брюхо стуканули… Горит все… Воды!.. Воды мне… Пить…

По лицу сержанта что-то прокатилось и исчезло. Только в уголках спекшихся губ осталась боль.

— Нельзя ему воды давать, — сказал мичман.

— Скорее, дяденьки! — заторопил Ленька моряков. Он придерживал сержанта и слышал под рукой стук его сердца, слабый и тихий, как у ребенка.

— Его же в госпиталь надо… К врачам…

Глава 7

В порту горели нефтебаки. Черные дымы медленно и косо всплывали над изломанным контуром сопок. Рычащие стрелы эрэсов пронизывали дымы. Тяжело ухали дивизионные гаубицы. Снаряды с железным клекотом уносились за фиорд и распускались на дальних скалах клубами разрывов. Гулко дудукали «собаки» — автоматические малокалиберные пушки. С воем налетали штурмовики, пикировали в дым, рассыпали пулеметные и пушечные трели.

За фиордом грохотал бой. Ночью к батареям, прикрывавшим подступы к порту, уплыла на жидких резиновых лодках штурмовая группа лейтенанта Кременцова. Прожектора и осветительные ракеты поймали разведчиков, когда до берега оставалось сотни полторы метров. Ночь взорвалась татаканьем эрликонов и хлопками мин. Половина штурмовой группы погибла в ледяной воде. Остальным удалось зацепиться за скалы и отбить крохотный пятачок. К нему пошел на амфибиях авангардный батальон, усиленный саперной ротой, автоматчиками и «сорокапятками», поставленными на тупорылые железные понтоны.

Батальон смял егерей на подступах к батареям и завязал рукопашный бой.

Когда сообщили, что возвращается разведгруппа с Вороньего мыса, капитан Епанешников пришел с НП дивизии на причал. Он стоял на дощатых мостиках, укрытых маскировочной сетью, подвешенной на шестах, и смотрел, как приближается мотобот.

Глаза нашли знакомую фигуру радиста, стоявшего возле рулевой рубки.

«Остальные где? — думал командир разведроты. — Где старшина?»

Ленька Кобликов глядел, как сокращается масляная, синевато радужная полоска воды между мотоботом и причалом на сваях, обросших ракушками и темными водорослями. На боте противно пахло керосином. От качки, от натужной дрожи корпуса, от слабости и голода Леньку мутило. Ему хотелось поскорее почувствовать под ногами привычную, твердую землю.

И он со страхом глядел на исчезающие метры воды между мотоботом и причалом. Между Ленькой Кобликовым и капитаном Епанешниковым. Не случайно пришел командир роты встречать мотобот. Конечно, егеря ударили по нашим там, где никто не ожидал. И виноват в этом ефрейтор Кобликов, передававший ложные донесения с Вороньего мыса.

Стиснутые пальцы прошлись по коробке рации. Нашли пробоины от немецких пуль, помешавшие сообщить самое нужное, самое главное донесение. Ленька привез его, но теперь донесение опоздало. Теперь оно уже ни к чему…

Брезентовая лямка рации давила на плечо, заставляла сутулиться и вздергивать шеей. Мотобот одолевал последние метры. Знакомый матрос ушел с кормы и теперь помахивал свернутым в кольца тросом, примеряясь кинуть причальный конец.