Читаем без скачивания Одиночное плавание - Николай Черкашин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2.
«Море, море… Да разве может оно быть могилою? - спрашивал Абатуров и сам себе отвечал: - Кусок железа опусти в волну, и он зазеленеет. Все живое на земле вышло из тебя… Не верю, что все, кого ты не отпустило, кого приняло в себя, - тлен и прах. Они наверняка живут в синем твоём плену на никому неведомых подводных плато и в каньонах… Ну зачем тебе мой отец, море? Разве мало тебе душ отдано на откуп? Тысячи и тысячи… Подводные рати… Ну отпусти его хотя бы на минуту! Дай перемолвиться словечком и забирай снова. Ну что тебе стоит, чтобы вынырнул он из той вон волны! Пусть подгребет сюда, присядет на камень. Я, так и быть, не брошусь ему навстречу, и он не перейдет черты прибоя. В одних летах мы с ним нынче, в одной должности, и нашивок на рукаве у нас поровну.
Ах, батя, батя… Неужто они тебя и в самом деле потопили?»
«Не горюй, сын. Мой корабль на ровном киле. Просто легли на грунт. Весь экипаж - на боевых постах. По готовности номер один… Твои как дела?»
«Все нормально, батя. Ходим не по морям - по океанам… Вот только с женщинами мне не везет: одна ушла, другой не верю… Женщины, они, как кошки, моря боятся. Тебе повезло с мамой. Сейчас таких нет. Да и мама теперь уж не та. За меня переживает: «Судьбу искушаешь. Отцу на роду было написано… А вдруг и тебе передалось?!» Свечи за меня ставит. А мы воюем. Под Африку ходим… Куда же ты, батя? Постой! Дай руку! Может, убежим?! Может, успеем, не догонит оно, море-то…»
«Не могу, Славик! Негоже командиру экипаж бросать…»
«Погоди, батя! Дай хоть травинку на память, что ли, камушек брось…»
И человек в мокром кителе, повитом водорослями, встал с камня, пошел в воду-по пояс, по плечи, по брови…
«Постой, батя! Скажи свои позывные! Выйди на меня по ЗПС[1]»
Но только взблеснули в чёрной воде золотые погоны. И с рёвом рухнул на берег белый гребень. Будто захлопнулась дверь…
И раньше, и позже, и всегда, когда Абатуров надевал наушники гидрофонов, вслушивался во вздохи океанской пучины, в её вой, всхлипы, бормотание, ему казалось, что из клубка разнородных звуков вот-вот прорвется и отцовский голос… Океан - не могила. Океан - великое таинство. И кто знает, на что он способен?!
- Товарищ командир! - прохрипел динамик. - Пересекли южную границу глубоководного полигона.
- Есть, штурман! Надстройку и мостик к погружению приготовить! Кто там курит? Всем вниз!
Протяжный клекот ревуна. Вышли в точку глубоководного погружения. Тревога!
Командир опускает толстенную крышку люка, раскрашенную, как штаны арлекина, на две половинки - синяя и желтая. Последние солнечные блики ещё скользят по трубе шахты. Тяжелая литая крышка легла на комингс, обрубив солнечные лучи.
С коротким хриплым рёвом врывается в цистерны вода. Абатуров нажимает тумблер на пульте громкой связи: «Вниманию экипажа! Ещё раз напоминаю об особой бдительности несения вахт. Погружаемся на предельную глубину. Слушать в отсеках!»
Слушать, не шипит ли где просочившаяся вода, не капает ли из сальников… Остановлены все шумящие и не нужные сию минуту механизмы, батарейные и отсечные вентиляторы.
Надо обойти отсеки. Это моя святая обязанность - побывать там, где вахты несут в одиночку, наедине с механизмами. Тут и бывалому мичману заползет холодок в душу - остаться одному среди железа на предельной глубине. А на боевых постах сейчас - большей частью вчерашние школяры.
В носовом отсеке меня встречает лейтенант Симаков. Он сегодня замещает «большого минера» - командира минно-торпедной боевой части.
На голове Симакова сидит пижонская ушитая на особый манер пилотка. Под чёрным её обрезом весело поблескивают глаза пересмешника. Симаков - из тех людей, что всегда пребывают в отличном расположении духа.
- Первый отсек к глубоководному погружению готов! - радостно сообщает лейтенант. - Полиморсос личного состава высокий!
- Это что ещё за «полиморсос»? - Игривость тона мне не нравится. Я стараюсь придать голосу должную строгость, хотя всерьез сердиться на Симакова невозможно.
- Политико-моральное состояние, - поправляется веселый минер, - высокое. Смотрите, чем занят личный состав!
В промежутке между боеголовками стеллажных (запасных) торпед и задними крышками торпедных аппаратов стрекотала швейная машинка: матрос Дуняшин прострачивал новенький вымпел «Лучшему отсеку».
Дуняшин круглолиц и добродушен. Шить на машинке его учила мама - портниха из Измаила. По специальности он трюмный, но его боевой пост расположен здесь же, в носовом торпедном отсеке. Трудно поверить, что в этой стальной капсуле, тупоокруглой, как гигантский наперсток, есть ещё какие-то обитаемые закоулки. Но в палубе отсека прорезан небольшой квадратный лаз, а в нём коротенький трапик ведет в тесную трюмную выгородку с помпой и баллонами станции химического пожаротушения - ЛОХ. Дуняшин - оператор этой станции и потому зовет себя в шутку «лох-несским змеем». «Лох-несский змей» любит свою «шхеру», передвигаться по которой можно только на корточках. Это один из немногих боевых постов, где человеку даровано одиночество, столь редкое в стоглазой лодочной буче. Но в критических ситуациях всё-таки лучше быть на миру…
В носовой трюмной выгородке с «персональным» плафоном и брезентовым подкладником, спасающим седалище от холода забортных глубин, матрос Дуняшин хранит нехитрые свои пожитки: коробку с пайковыми шоколадками,- деревянный, из-под запчастей, ящичек (подарок акустика-земляка) с набором машинных игл, якореных пуговиц, с моточком дефицитного золоченого галуна для будущих старшинских лычек. Механик обещал уволить в запас старшиной 2-й статьи за ударную переборку помпы… Но самое главное сокровище было упаковано в пластиковый пакет от консервированного хлеба: «дембельский альбом». Алую плюшевую обложку украшает репсовая ленточка с вызолоченной на заказ в мастерской ритуальных принадлежностей вязью: «Подводные силы ВМФ». Раньше такие надписи носили на бескозырках. Теперь же все матросы - независимо от того, подводники они или надводники, североморцы или тихоокеанцы, - носят один и тот же безадресный трафарет: «Военно-Морской Флот».
Титульный лист открывает овальный портрет Дуняшина в форме первого срока и уже со старшинскими погончиками. Под портретом красной тушью выведен афоризм капитан-лейтенанта-инженера Мартопляса: «Наш бог - ГОН и ЛОХ». ГОН - это главный осушительный насос, который тоже находится в ведении трюмных. Лейтмотив альбома: «Трюмные - главные люди на подводной лодке, а матрос Дуняшин - «суперстар» команды трюмных». Назначение альбома - сразить наповал сухопутных земляков.
Дуняшин опасливо следит за тем, как я листаю альбом. Попробуй угадай, что у зама на уме? Придерется к чему-нибудь - и отберет.
