Читаем без скачивания Дочь Сталина. Последнее интервью - Светлана Аллилуева

Первое, что захватывает тебя в этом древнем университетском городе, - энергичная, бодрая, даже веселая, что ли, круговерть здешней жизни. Конечно, эпицентр - всемирно известный древний «храм науки», как сказали бы у нас. Его студенты, преподаватели, профессора, ученые, ученики многочисленных учебных заведений, прижившихся здесь, существуют в состоянии бесконечного и, на первый взгляд, беспорядочного броуновского движения. Оно захватывает вас и в сумрачных сводчатых коридорах университета, на мощеных средневековых улочках, в многочисленных кафе и в традиционных английских пабах. Трудно представить себе, как здесь может существовать человек, не связанный со всем этим, ищущий уединения и покоя.

Светлана легко опровергла эти предположения, приведя нас на тихую зеленую улицу на окраине города. Она была застроена большими домами в викторианском стиле, которые, видимо, раньше предназначались для профессоров, а сейчас сдавались поквартирно и покомнатно. У одного из домов мы остановились и включили камеру.

Из интервью Светланы Аллилуевой:

«Вот дом, где мы арендовали квартиру у милейшего профессора аграрной экономики. Кроме нас в этом громадном особняке жили еще две семьи квартиросъемщиков. Видите мансарду? Из нее открывается чудный вид на большой сад и окрестности. Очень для нас было непривычно «добывание» горячей воды в ванной, что казалось совершенно устаревшим даже по сравнению с московскими квартирами. А все отопление заключалось в газовом камине и старомодной электропечке. Зимой было совсем не жарко, но англичане привыкли к экономии во всем. Мы же, честно говоря, мерзли.

Жили мы тихо и скромно. Для всех я была уже не Светланой Аллилуевой, а никому не известной американкой Ланой Питерс. Так было по моему американскому паспорту. Оле очень нравилась ее квакерская школа. Кстати, квакеры - это братство людей, не признающих никаких религиозных различий, живущих без всяких догм строгих церковных установлений. Оттого в их школы принимали всех детей независимо от национальности и вероисповедания. Этого, между прочим, не скажешь о большинстве британских школ, которые очень неохотно принимают иностранцев. Эта квакерская философия вполне соответствовала и моим продолжающимся религиозным исканиям. Несмотря на то что по приезде в Англию я приняла католичество, меня очень привлекала идея религиозной общности всех людей. Здесь мне повезло встретиться с индийским философом Кришнамурти, книгами которого я зачитывалась. Я даже стала переводить его «Дневник» на русский язык.

Я наслаждалась теми редкими моментами, когда можно было просто идти меж полей и перелесков за этим маленьким смуглым философом в джинсах и синем свитере, звавшим людей к любви и слиянию с природой. Все же Индия не отпускала меня.

Именно в этом доме в Кембридже неожиданно раздался звонок из Москвы. К своему стыду, я даже не сразу узнала, кто звонит. Конечно же, это был Ося, но я ведь столько лет не слышала его голос. Поговорили как-то сумбурно. Помню лишь, что он сообщил мне о двух родившихся внуках: мальчике у него и девочке у Кати. Было удивительно, что он позвонил мне да к тому же сказал, что и я теперь могу беспрепятственно звонить в Москву. Видно, вместе с приходом к власти Андропова пришли и другие времена. И все же было сомнение: не был ли этот звонок сделан по инициативе Кремля? Все же я хорошо знала Иосифа и помнила его поведение после моего отъезда.

Чуть ли не год мы перезванивались. Понемногу я стала погружаться в тамошнюю жизнь. Узнала о том, что Катя стала геофизиком, уехала на Камчатку, там вышла замуж и родила дочку Анюту. Живет в камчатском городке Ключи, работает вулканологом. У меня началось какое-то раздвоение личности. Ну представьте: я, заставившая себя забыть, что там что-то и кто-то существует, переставшая говорить по-русски, погруженная в проблемы сегодняшней жизни, сижу вот в этом викторианском доме в Кембридже и слышу голос сына, узнаю новости о дочери, родственниках, какие-то подробности уже забытой мной жизни. Со мной случились какие-то метаморфозы. Стали все чаще посещать мысли о возвращении на Родину. Понимаете, в чем-то бесшабашной и интернациональной Америке у меня было хоть какое-то чувство дома, а здесь, в чопорной и не любящей чужаков Англии, и это ощущение исчезло. Меж тем появившиеся тонкие ниточки общения все настойчивее тянули меня к единственному для каждого человека родному на всей земле дому. Я стала, как тряпочная кукла. Не могла управлять собой, не представляла, на что себя обрекаю. Течение опять подхватило меня. В общем, что долго говорить: я села и написала письмо советскому послу в Лондон».

Даже трудно себе представить, что творилось в душе Светланы, когда она подошла к массивной чугунной двери старинного особняка на лондонской Кенсингтон-роуд, где размещалось советское посольство. Более семнадцати лет назад она покинула Родину, бросила дом, детей, даже сменила имя и фамилию. Государство лишило ее гражданства. В ответ Светлана демонстративно сожгла на решетке для барбекю свой советский паспорт.

И вот теперь она здесь. Что это? Покаянное раскаяние, признание трагической ошибки? Она и нам не смогла ответить на этот вопрос. Припомнила лишь, что к ней вышел весьма угрюмый чиновник в дурно сшитом «мосшвеевском» пиджаке и с полным отсутствием хороших манер. Сразу ее не впустили, заставив унизительно ждать у калитки. Это была первая после многих лет встреча с советским миром: таким уже далеким, но все же знакомым до слез.

Вопреки недобрым ожиданиям, события развивались стремительно. Очевидно, что из Москвы поступил определенный сигнал, хотя в архивах мы не нашли ни одного соответствующего документа. Так или иначе, но уже через неделю вопрос был решен. Расторопность невиданная. В посольстве на этот раз ее встретили с распростертыми объятиями и предложением незамедлительно вернуться домой. Формальности были улажены, но для Светланы главной проблемой стала Ольга. Она была совершенно американским ребенком, ни слова не говорила по-русски, до подросткового возраста не знала даже, чья она внучка. Далекая Россия была для нее экзотикой, чем-то далеким и почти нереальным. Как сказать этой строптивой и неуступчивой девочке о материнском решении вернуться в Россию навсегда? А отправить ребенка в Америку к родственникам мужа было выше ее сил.

Из интервью Владимира Аллилуева:

«Я знаю, как трудно было Светлане сообщить Ольге о своем решении. Сестра сама рассказывала мне, что поначалу обманывала дочь, уверяя, что едут в Москву только повидаться с родней. Многие талдычат о деспотичном характере Светланы, о ее давлении на дочь. Это все ерунда. Они жили у меня в Москве, и я могу судить об их отношениях. Мать и дочь сильно любят друг друга. Никто кроме Ольги не мог делать со Светланой все, что ему вздумается. Конечно, они могли и поругаться. Обе характеры! Мать могла на нее накричать, но это обычные ссоры, которые бывают в каждой семье. Пройдет десять минут - и они опять обнимаются, и Светлана готова выполнить все капризы Ольги».

Путь из Лондона в Москву пролег через Афины. Мать и дочь давно решили побывать летом в Греции, но провели там всего три дня. Сразу же после того, как Светлана все же решилась объявить Ольге, что они едут в Россию навсегда, - вылетели в СССР.

Нам показалось, что даже десятилетие спустя, Светлана Иосифовна не смогла для себя найти ответ на вопрос: было ли это безумием или, наоборот, каким-то необходимым обдуманным шагом, который судьба заставляет нас совершить вопреки «здравому смыслу», но по воле Провидения, что мы часто не в силах распознать?

О смятении чувств говорит и то, что она просила родных не встречать ее в аэропорту, отказалась жить у родных, а просила заказать гостиницу. Да и панорамы подмосковных лесов под крылом самолета не вызвали особого волнения, слез радости, а, скорее, ощущение беспокойства и нервное напряжения.

Глава пятая. Туризм или возвращение на родину?

Потерянный рай

Из интервью Светланы Аллилуевой:

«До сих пор я корю себя за многое. Я понимала, как волновался мой сын и мои родственники после стольких лет разлуки, но радостной встречи не получилось. Ося вместе с женой Людой и моим первым мужем, а своим отцом Гришей Морозовым ждали меня в вестибюле гостинице «Советская». Я не узнавала сына, так он изменился и обрюзг. С ужасом я заметила, что он стал похож лицом на Василия в последние годы его жизни. Иосиф был примерно в том же возрасте. Я даже спросила его: «Ты что, пьешь?» Он отделался какой-то неопределенной ухмылкой. Его новая жена оказалось полной седеющей женщиной лет пятидесяти. Я вспомнила, как Иосиф мне говорил по телефону о том, что она хорошо готовит. Видимо, это было ее основным достоинством. Истинная американка в такой ситуации, наверное, с лучезарной улыбкой заключила бы невестку в объятия, но я не смогла скрыть разочарования. На Олю сын почти не обратил внимания, не обнял, не поцеловал. Наверху в номере она выдала мне по этому поводу хорошую истерику.