Читаем без скачивания 1937 год (сентябрь 2007) - журнал Русская жизнь

Под прикрытием этой прослойки шла иная жизнь, где торговали краденой «гуманитарной помощью», вывозили в загранку ценности, а также пытали и убивали за прайс. Этим занимались всякие «общественные организации» - те самые «спортсмены и ветераны», которые в дальнейшем сыграли немалую роль в обустройстве рынка криминальных услуг. Следующий слой составляли те, кому коммерсы были вынуждены платить за инфраструктурные и организационные услуги: официальные хозяева площадей, сдаваемых под нелегальные склады, руководители производств, принимающих цветмет, и прочая вполне официальная публика, ставшая частью новой экономики. Эти интервью не давали, а имели больше, чем карнавальные кооперативщики. Отдельной строкой шел рэкет, но тогда это была именно отдельная строка, а не определяющий фактор.

Настоящие же деньги образовывались от незаметных постороннему глазу операций - скажем, по обналу, то бишь превращению советских «безналичных рублей» в товары (например, в компьютеры) или сразу в нал. Эта деятельность подтачивала систему почище всякой «гласности». По стране стоял хруст: невидимые короеды грызли сухое дерево советской системы, превращая ее в труху.

Бурлило и клокотало до начала 90-х, когда «совок», подточенный короедами, рухнул. Наивных кооператоров задушили налогами и рэкетом, мелкое жулье повымерло или влилось во всенародное челночно-мелкооптовое движение. Тут-то стало ясно, что все предыдущее было не воротами в светлое рыночное будущее, а разминкой перед тараканьими бегами. Таракашки побежали, таща на себе баулы с китайскими тряпками и польской косметикой и проклиная все на свете. Выгодополучателями же оказались другие люди, те, кто умел обращаться с активами. Именно это умение на сей раз оказалось критически важным, так что сливки кооператоров, директора институтов и, скажем, бывшие минфиновские работники оказались равно востребованными в этом качестве и дружно потрусили в одной упряжке. Приватизация влила в те же ряды старые советские кадры - «директоров», ставших легальными владельцами собственности, но, как правило, уже имевших опыт использования таковой в разных целях: наблатыкались за перестройку.

Нарисовался новый типаж: человек с ворохом бумажек в кармане. Бумажки довольно часто рисовались от руки или печатались на лазерном принтере. Главным стало умение оформить все как надо и договориться с кем надо, и надо было еще знать, как оформить и с кем на самом деле договариваться. При этом никто (включая госчиновников) не знал точно, что можно присваивать, а что нельзя, но всем хотелось успеть чего-нибудь урвать. В результате сверхсекретные военные объекты сдавались под складские площади, вертолеты продавались на вес по цене лома и так далее. Сейчас тертые люди вспоминают те былинные времена с кривой усмешкой: сколько ж тогда было возможностей, упустили, прощелкали, эх-ох. Зато как погудели.

Но веселье-то шло не просто так. Во-первых, чиновники всех уровней, включая самый верх, имели со всех процессов свою долю, а то и непосредственно участвовали в качестве хозяйничающих субъектов. Во-вторых, идеологически: был взят курс на уничтожение «совка», и раздербанивание его материальной составляющей приветствовалось - как разрушение вражеской территории. Ценилось именно производимое бизнесом разрушение, в нем-то и была идеальная составляющая процесса.

И, конечно, разноцветная вакханалия была лишь внешним слоем, веселой пеной над подводными финансовыми потоками. Система попила и раздербана родилась вместе с самой российской бюджетно-финансовой системой, в одном флаконе. Разные люди сели на разные ее места, начиная с низового уровня, где разворовывались тощие рубли социалки, и кончая самым верхом, где с золотой вилочки вкушали кредиты Международного валютного фонда и Всемирного банка. Хозяева дорогих московских кабаков внимательно читали газеты: сразу после очередного транша выручка обычно возрастала в разы. Еще больше имели заграничные кабаки: пильщики предпочитали профукивать добытое в России бабло за бугром. Кстати, профукивание бабла за бугром считалось признаком лояльности к существующему политическому порядку, так что «где надо» смотрели на это с одобрительным прищуром. Оно и сейчас осталось: отсюда и бесконечный куршевель, уже обрыдший, но почему-то нужный.

Как относились тогдашние деловые люди к тому, что они делают? Ожидаемый ответ - «со здоровым цинизмом». «Да, ворую, и что? Мне нравится, денег много, какие проблемы?» Такие были - более того, задавали тон. Однако большинства они не составляли. Цинизм в активной позиции, идеология сверхбестии, право имеющей, - вообще довольно редкая штука. Куда больше было циников пассивных, голубеньких глазом. «Да, все воруют, мне лично это не нравится, но таковы правила игры, а у меня мама больная, нужно зарабатывать». Это, кстати, не ирония: про больную маму как причину обращения к торговому делу я слышал несколько раз от ушлых и тертых дядек, профессиональных пильщиков (один так даже в прямом смысле занимался пиломатериалами). Другие ссылались на детей: «Для них стараемся». Это было почти правдой: детишек в этих кругах принято любить, в отличие от работы. Иные же просто старались загнать нехорошие вопросы о сути своей деятельности поглубже в подсознанку. Пособлял им в этом единственный продукт, который тогда производился в России в товарных количествах. Поднявшиеся переходили с нее, родимой, на вискарь или сразу на коньяк. Непьющие бизнесмены в 90-е, впрочем, встречались - те, которые успели зашиться. Кое-кому от болей в душе помогало умеренное воцерковление. И наконец, суровые души бизнес-дядей согревала мысль о перспективе уезда на хрен. В ту пору высшей и последней стадией обогащения стала считаться финансовая эмиграция, то есть срыв крупного куша и последующее бегство на Запад. В нормальную страну, под защиту закона, где не нужно будет воровать, а можно честно проживать наворованное.

В этом смысле интересна функция так называемого криминала. Братва играла в тогдашнем бизнес-мире очень своеобразную роль, сравнимую, пожалуй, с ролью заградотрядов при военных действиях. Если б не братва, коммерсы, утолив первый денежный голод и немного очухавшись, могли, пожалуй, заняться чем-нибудь душеполезным: например, вложить деньги в долгоиграющее, но не прибыльное на первом этапе дело, попытаться начать производство чего-нибудь. Но сверхвысокий криминальный налог, то есть необходимость платить «крыше» (и периодически «попадать») делал любую конструктивную деятельность невыгодной по определению.

С другой стороны, за бизнесом присматривало государство. С теми же целями - не дать ему стать общественно полезным явлением. Налоговый пресс и безумное законодательство плющили всех, кто пытался заняться хоть чем-то помимо мародерства и проедания выручки. При этом самым высоким был налог неофициальный - тот, что должен был заносить коммерс госчиновникам как выкуп права на жизнь и дальнейшее мародерство. И самым страшным было не законодательство как таковое, а система правоприменения. Поэтому, в частности, строгой границы между собственно бизнесом, криминалом и государственным участием во всем этом безобразии не было даже в проекте. Милиции фактически запрещали трогать бандюков (а разрешили бы - тогдашняя милиция свернула бы им шеи за месяц), можно было только завидовать и учиться искусству крышевания и разборок. Хотя самой лучшей школой этого дела стала Чечня, постоянно действовавший источник пополнения кадров криминалитета - в основном кавказского, но и славянского тоже.

Система в химически чистом виде существовала до 1998 года, когда грянул дефолт. Каковой стал не столько крахом системы, сколько ее логическим завершением вроде отделения первой ступени ракеты. От конструкции что-то отваливается с шумом и вонью, но это не потому, что конструкция плоха: так запланировано. Разумеется, кое-кого зашибло, но и это входило в программу.

После дефолта включился иной режим функционирования. Во-первых, стало экономически целесообразно что-то производить - простое и незатейливое, но уже и это было удивительно. Простаивавшие заводы потихоньку прочухивались, и оказалось, что деньги можно делать не только на водке, но и, скажем, на дешевом пиве или даже на макаронах. Ну и не забудем самое главное: подорожала нефть. Отчего в стране завелось кое-какое благосостояние.

Что дальше? Да ожидаемые, в общем-то, вещи. Чиновники присвоили себе самые выгодные бизнесы либо заставили их номинальных владельцев делиться по полной. Государство поглотило криминал, милиция и органы научились у бандитов техникам крышевания и прочей премудрости и взяли на себя их труды. Бандиты не исчезли совсем, но сильно сдулись. Зато надулся класс людей, на которых в лихие 90-е не обращали особого внимания, - обслуга коммерсов, превратившаяся в «менеджеров» разного уровня, включая топ-. Не имея доли и работая на дядю, эти люди научились устраиваться не хуже дяди. И так далее; описывать сложное внутреннее устройство этой сферы было бы долго.