Читаем без скачивания Том 1. Стихотворения, статьи, наброски 1834-1849 - Иван Тургенев

Молодой человек

Ты всех моложе нас, старик;Мне непонятен твой язык.

Старик

Так будь же проклят ты навек,Больной, бессильный человек, —За то, что нагло, без стыдаТы погубил — и навсегда —Всё, чем жила душа мояВ часы мучительной тоски, —Мои надежды, всё, что яЛюбил, как любят старики!Зачем пришел ты? Без тебя,Надежды робкие таяВ груди разбитой, но живой,Я, грешник, здесь, один, в лесахМечтал о жизни молодой,О новых, сильных племенах —Желал блаженных, ясных днейЗемле возлюбленной своей;Дерзал молиться в тихий мигНе за себя — но за других…Теперь же — страшной темнотойВесь мир покрылся; надо мнойГремит уныло близкий гром…Один, в пыли перед лицомТвоим, карающий творец,Я каюсь, каюсь, наконец, —Измучен я… обманут я…Но сжалься — пощади меня —Мне смерть страшна — я не готовИдти на твой могучий зов…А жить…нет! жить еще страшнейВ такой невыносимой мгле —И места нет душе моейНи в небесах, ни на земле!

Молодой человек

Старик, ты прав, но ты жесток.Послушай: каждый твой упрекНеотразим… душа мояТомится гневом и тоскойИ замирает, как змеяПод торжествующей пятой…И стыдно мне: мои глазаСжигает едкая слеза…Но всё ж ты прав: я шут, я раб —Я, как ребенок, вял и слаб;Мои мечты еще глупейМоих младенческих затей…И не далась мне тайна словЖивых — властительных речей;Не долетает слабый зовДо невнимающих ушей…Вокруг меня толпа шумит,Толпа не чувствует тоски —И недоверчиво глядитНа слезы глупые мои…Нет! полно! нет — перед тобойКлянусь я в этот страшный миг,Клянусь я небом и землей,Клянусь позором слез моих —Я не снесу моих цепей,Родимый край, тебя, друзей.Без сожаленья, навсегдаПокину… и пойду тогда,И безнадежен и суров,Искать неведомых богов,Скитаться с жадностью немойСреди чужих, в земле чужой,Где никому не дорог я,Но где вольна душа моя,Где я бестрепетно могуОтветить вызовом врагу —И, наконец, назло судьбе,Погибнуть в радостной борьбе!

Старик

Бежать ты хочешь? Но куда?Зачем? К кому?

Молодой человек

   Старик, когдаТы так усердно расточалУпреки — помнишь? я молчал;Теперь я спрашиваю вас,О, предки наши! что для насВы сделали? Скажите нам:«Вот, нашим доблестным трудамБлагодаря, — смотрите — вотНасколько вырос наш народ…Вот несомненный, яркий следВеликих, истинных побед!»Что ж? отвечайте нам!.. Увы!Как ваши внуки, на покойБессмысленный спешили выС работы трудной — но пустой…И мы не лучше вас — о нет!Нам то же предстоит… Смотри:Над дальним лесом слабый свет,Предвестник утренней зари,Мерцает… близок ясный день —Редеет сумрачная тень…Но не дождаться нам с тобойДенницы пышной, золотой,И в час, когда могучий лучИз-за громадных синих тучБлеснет над радостной землей, —Великий, бесконечный крикПобеды, жизни молодойНе долетит до нас, старик…Не пережив унылой тьмы,С тобой в могилу ляжем мы —Замрет упорная тоска;Но будет нам земля тяжка…Нам даже слава не далась…И наш потомок — мимо насПройдет с поднятой головой,Неблагодарный и немой.

Он торопливо встал… РукойЛицо закрыл старик седой;И, думой тягостной томим,Сидит он грустно-недвижим…Но где же странник? Он исчез…Шумит сурово темный лес;И тучи ходят — и страшнаПустынной ночи тишина.

Андрей

Поэма в двух частях

Часть первая

«Дела давно минувших дней»*.

I

«Начало трудно», — слышал я не раз.Да, для того, кто любит объясненья.Я не таков, и прямо свой рассказЯ начинаю — без приготовленья…Рысцой поплелся смирный мой пегас;Друзья, пою простые приключенья…Они происходили вдалеке,В уездном, одиноком городке.

II

Подобно всем уездным городам,Он правильно расположен; недавноПостроен; на горе соборный храмСтоит, неконченный; дома́ забавноСвихнулись набок; нет конца садамФруктовым, огородам: страх исправноСодержатся казенные места,И площадь главная всегда пуста.

III

В уютном, чистом домике, в однойИз улиц, называемой «Зеленой»,Жил человек довольно молодой,В отставке, холостяк, притом ученый.Как водится, разумной головойОн слыл лишь потому, что вид «мудреный»Имел да трубки не курил, молчал,Не выходил и в карты не играл.

IV

Но не было таинственности в нем.Все знали его чин, его фамилью.Он года три в Москве служил; потомНаскучив должностной… и прочей гилью,Вернулся в отчий запустелый дом.Все комнаты наполненные пыльюНашел (его домашние давноВсе померли), да старое вино

V

В подвале, да запачканный портрет,Да в кладовой два бабушкиных платья.На воле рос он с самых ранних лет;Пока служил он — связи да занятьяИ вспомнить ему не́ дали, что нетРодной груди, которую в объятьяПринять бы мог он… нет ее нигде…Но здесь, в родимом и пустом гнезде,

VI

Ему сначала было тяжело…Потом он полюбил уединеньеИ думал сам, что счастлив… но назлоРассудку — часто грустное томленьеОвладевало им. Его влеклоКуда-то вдаль — пока воображеньеУсталое не сложит пестрых крыл, —И долго после, молчалив, уныл,

VII

Сидел он под окошком. Впрочем, он,Как человек без разочарованья,Не слишком был в отчаянье влюбленИ не лелеял своего страданья.Начнет, бывало, думать… что ж? не стон,Зевота выразит его мечтанья;Скучал он* не как байронов Корсар,А как потомок выходцев-татар.

VIII

Скучал он — да; быть может, оттого,Что жить в деревне скучно; что в столицахБез денег жить нельзя; что ничегоОн целый день не делал; что в девицахНе находил он толку… но всегоНе выскажешь никак — пока в границахЗаконности, порядка, тишиныДержаться сочинители должны.

IX

Так, он скучал; но молод был душой,Неопытен, задумчив, как писатель,Застенчив и чувствителен — большойЧудак-дикарь и несколько мечтатель.Он занимался нехотя собой(Чему вы подивитесь, о читатель!),Не важничал и не бранил людейИ ничего не презирал, ей-ей.

X

Хотел любви, не зная сам зачем;В нем силы разгорались молодые…Кипела кровь… он от любви совсемСебе не ждал спасенья, как иныеДевицы да студенты. Между темМгновенья проходили золотые —И минуло два года — две весны…(Весной все люди чаще влюблены.)

XI

И вот опять настала та пора,Когда, на солнце весело сверкая,Капели падают… когда с утраПо лужам дети бегают, играя…Когда коров гоняют со двора,И травка зеленеет молодая,И важный грач гуляет по лугам,И подступает речка к берегам.

XII

Прекрасен русский теплый майский день…Всё к жизни возвращается тревожно;Еще жидка трепещущая теньБерез кудрявых; ветер осторожноКолышет их верхушки; думать — лень,А с губ согнать улыбку невозможно…И свежий, белый ландыш под кустомСтыдливо заслоняется листом.

XIII

Поедешь зеленями на коне…Вздыхает конь и тихо машет гривой —И как листок, отдавшийся волне,То медленной, то вдруг нетерпеливой,Несутся мысли… В ясной вышинеПроходят тучки чередой ленивой…С деревни воробьев крикливый ройПромчится… Заяц жмется под межой,

XIV

И колокольня длинная в кустахБелеется… Приятель наш природуВесьма любил и в четырех стенахНе мог остаться в ясную погоду…Надел картуз — и с палкою в рукахПешком пустился через грязь и воду…Была в числе всех улиц лишь одна«Дворянская» когда-то мощена.

XV

Он шел задумчиво, повеся нос.По лужицам ступая деликатно,Бежал за ним его легавый пес.Мечтатель шел; томительно-приятноВ нем сердце билось — и себе вопросОн задавал: зачем так непонятно,Так грустно-весел он, как вдруг одинЗнакомец, не служащий дворянин,

XVI

Нагнал его: «Андрей Ильич! Куда-с?»«Гуляю, так; а вы?» — «Гуляю тоже.Вообразите — не узнал я вас!Гляжу, гляжу… да кто ж это, мой боже!Уж по собаке догадался, да-с!А слышали вы — городничий?» — «Что жеС ним сделалось?» — «Да с ним-то ничего.Жену свою прибил он за того

XVII

Гусарчика — вы знаете…» — «Я? Нет!»«Не знаете? Ну как же вам не стыдно?Такой приятный в обществе, брюнет.Вот он понравился — другим завидно,Послали письмецо да весь секретИ разгласили… Кстати, нам обидноС женой, что не зайдете никогдаВы к нам; а жили, помнится, всегда

XVIII

Мы с вашим батюшкой в большом ладу».«А разве есть у вас жена?» — «Прекрасно!Хорош приятель, признаюсь! ПойдуВсем расскажу…» — «Не гневайтесь напрасно».(Ну, — думал он, — попался я в беду.)«Не гневаться? Нет, я сердит ужасно…И если вы хотите, чтоб я васПростил совсем, пойдемте к нам сейчас».

XIX

«Извольте… но нельзя ж так…» — «Без хлопот!»Они пошли под ручку мимо праздныхМещанских баб и девок, у воротУсевшихся на лавках, мимо разныхЗаборов, кузниц, домиков… и вотПеред одним из самых безобразныхДомов остановилися… «Здесь яЖиву, — сказал знакомец, — а судья

XX

Живет вон там, подальше. ВечеркомИграем мы в картишки: заседатель,Он, я да Гур Миняич, вчетвером».Они вошли; и закричал приятельАндрея: «Эй! жена! смотри, кто в домКо мне зашел — твой новый обожатель(Не правда, что ли?)… вот, сударь, она,Авдотья Павловна, моя жена».

XXI

Ее лицо зарделось ярко вдругПри виде незнакомого… СтыдливоОна присела… Радостный супругРасшаркался… За стулья боязливоОна взялась… Ее немой испугСмутил Андрея. Сел он молчаливоИ внутренно себя бранил — и, взорСклонив, упрямо начал разговор.

XXII

Но вот, пока зашла меж ними речьО том, что людям нужно развлеченьеИ что здоровье надобно беречь,Взглянувши на нее, в одно мгновеньеЗаметил он блестящих, белых плечРоскошный очерк, легкое движеньеГруди, зубов-жемчужин ровный рядИ кроткий, несколько печальный взгляд.

XXIII

Заметил он еще вдоль алых щекДве кудри шелковистые да рукиПрекрасные… Звенящий голосокЕе хранил пленительные звуки —Младенчества, как говорят, пушок.А за двадцать ей было… пользу скукиКто может отрицать? Она, как лед,От порчи сберегает наш народ.

XXIV

Пока в невинности души своейЛюбуется наш юноша стыдливыйЧужой женой, мы поспешим о нейОтдать отчет подробный, справедливыйЧитателям. (Ее супруг, ФаддейСергеич, был рассеянный, ленивый,Доверчивый, прекрасный человек…Да кто ж и зол в наш равнодушный век?)

XXV

Она росла печальной сиротой;Воспитана была на счет казенный…Потом попала к тетушке глухой,Сносила нрав ее неугомонный,Ходила в летнем платьице зимой —И разливала чай… Но брак законныйОсвободил несчастную: чепецОна сама надела, наконец.

XXVI

Но барыней не сделалась. ПритомАвдотья Павловна, как институтка,Гостей дичилась, плакала тайкомНад пошленьким романом; часто шуткаЕе пугала… Но в порядке домОна держала; здравого рассудкаВ ней было много; мужа своегоОна любила более всего.

XXVII

Но, как огонь таится под золой,Под снегом лава, под листочком розыКолючий шип, под бархатной травойЛукавый змей и под улыбкой слезы, —Так, может быть, и в сердце молодойЖены таились пагубные грезы…Мы посвящаем этот оборотЛюбителям классических острот.

XXVIII

Но всё ж она любила мужа; да,Как любят дети, — кротко, без волнений,Без ревности, без тайного стыда,Без тех безумных, горьких сожаленийИ помыслов, которым иногдаПредаться совестно, без подозрений, —Безо всего, чем дерзостную властьСвою не раз обозначала страсть.

XXIX

Но не была зато знакома ейВосторгов нескончаемых отрада,Тоска блаженства… правда; но страстейБояться должно: самая наградаНе стоит жертвы, как игра — свечей…Свирепый, буйный грохот водопадаНас оглушает… Вообще всегдаПриятнее стоячая вода.

XXX

И если грусть ей в душу как-нибудьЗакрадывалась — это мы бедоюНе назовем… ведь ей же хуже, будьОна всегда, всегда своей судьбоюДовольна… Грустно ей, заноет грудь,И взор заблещет томною слезою —Она к окошку подойдет, слегкаВздохнет да поглядит на облака,

XXXI

На церковь старую, на низкий домСоседа, на высокие заборы —За фортепьяно сядет… всё кругомКак будто дремлет… слышны разговорыСлужанок; на стене под потолкомИграет солнце; голубые шторыСквозят; надувшись весь ручнойСнегирь свистит — и пахнет резедой

XXXII

Вся комната… Поет она — сперваКакой-нибудь романс сантиментальный…Звучат уныло страстные слова;Потом она сыграет погребальныйИзвестный марш Бетховена…* но дваЧаса пробило; ждет патриархальныйОбед ее; супруг, жену любя,Кричит: «Уха простынет без тебя».

XXXIII

Так жизнь ее текла; в чужих домахОна бывала редко; со слезамиЕзжала в гости, чувствовала страх,Когда с высокопарными речамиУездный франт в нафабренных усахК ней подходил бочком, кося глазами…Свой дом она любила, как сурокСвою нору — свой «home»[5], свой уголок.

XXXIV

Андрей понравился соседям. ОнСидел у них довольно долго; и спорыПускался; словом, в духе был, умен,Любезен, весел… и хотя в узорыКанвы совсем, казалось, погруженБыл ум хозяйки, — медленные взорыЕе больших и любопытных глазНа нем остановились — и не раз.

XXXV

Меж тем настала ночь. Пришел АндрейИльич домой в большом недоуменье.Сквозь зубы напевал он: «Соловей*Мой, соловей!» — и целый час в волненьеХодил один по комнате своей…Не много было складу в этом пенье —И пес его, весьма разумный скот,Глядел на барина, разиня рот.

XXXVI

Увы! всем людям, видно, сужденоУзнать, как говорится, «жизни бремя».Мы ничего пока не скажем… ПоПосмотрим, что-то нам откроет время?Когда на свет выходит лист — давноВ земле нагретой созревало семя…Тоскливая, мечтательная леньАндреем овладела в этот день.

XXXVII

С начала самого любовь должнаРасти неслышно, как во сне глубокомДитя растет… огласка ей вредна:Как юный гриб, открытый зорким оком,Замрет, завянет, пропадет она…Потом — ее вы можете с потокомСравнить, с огнем, и с лавой, и с грозой,И вообще со всякой чепухой.

XXXVIII

Но первый страх и трепет сердца, стукЕго внезапный, первое страданьеОтрадно-грустное, как первый звукПечальной песни, первое желанье,Когда в огне нежданных слез и мукС испугом просыпается сознаньеИ вся душа заражена тоской…Как это всё прекрасно, боже мой!

XXXIX

Андрей к соседям стал ходить. ОниЕго ласкали; малый был он смирный,Им по плечу; радушьем искониСлавяне славятся; к их жизни мирнойПривык он скоро сам; летели дни;Он рано приходил, глотал их жирныйОбед, пил жидкий чай, а вечерком,Пока супруг за ломберным столом

XL

Сражался, с ней сидел он по часам…И говорил охотно, с убежденьемИ даже с жаром. Часто был он самПроникнут добродушным удивленьем:Кто вдруг освободил его? речамДал звук и силу? Впрочем, «откровеньем»Она не величала тех речей…Язык новейший незнаком был ей,

XLI

Нет, — но при нем овладевало вдругЕе душой веселое вниманье…Андрей стал нужен ей, как добрый друг,Как брат… Он понимал ее мечтанье,Он разделять умел ее досугИ вызывать малейшее желанье…Она могла болтать, молчать при нем…Им было хорошо, тепло вдвоем.

XLII

И стал он тих и кроток, как дитяВ обновке: наслаждался без оглядки;Андрей себя не вопрошал, хотяВ нем изредка пугливые догадкиРождались… Он душил их, жил шутя.Так первые таинственные взятки,С стыдливостью соединив расчет,Чиновник бессознательно берет.

XLIII

Они гуляли много по лугамИ в роще (муж, кряхтя, тащился следом),Читали Пушкина по вечерам,Играли в шахматы перед обедом,Иль, волю дав лукавым языкам,Смеялись потихоньку над соседом…Иль иногда рассказывал АндрейО службе занимательной своей.

XLIV

Тогда, как струйки мелкие рекиУ камышей, на солнце, в неглубокихМестах, иль как те светлые кружкиВ тени густых дубов и лип широких,Когда затихнет ветер, а листкиЕдва трепещут на сучках высоких, —По тонким губкам Дуни молодойУлыбки пробегали чередой.

XLV

Они смеялись часто… Но потомВесьма грустить и горевать умелиИ в небо возноситься… Под окномОни тогда задумчиво сидели,Мечтали, жили, думали вдвоемИ молча содрогались и бледнели —И тихо воцарялся в их сердцахТак называемый «священный страх».

XLVI

Смешно глядеть на круглую луну;Смешно вздыхать — и часто, цепенеяОт холода, ночную тишину«Пить, жадно пить», блаженствуя, немея…Зевать и прозаическому снуПротивиться, затем, что с эмпиреяСлетают поэтические сны…Но кто ж не грешен с этой стороны?

XLVII

Да; много так погибло вечеровДля них; но то, что в них тогда звучало,То был любви невольный, первый зов…Но то, что сердце в небесах искало,Что выразить не находили слов, —Так близко, рядом, под боком дышало…Блаженство не в эфире… Впрочем, кровьЗаговорит, когда молчит любовь.

XLVIII

Проворно зреет запрещенный плод.Андрей стал грустен, молчалив и странен(Влюбленные — весьма смешной народ!),И смысл его речей бывал туманен…Известно: труден каждый переход.Наш бедный друг был прямо в сердце ранен…Она с ним часто ссорилась… ОнаБыла сама смертельно влюблена.

XLIX

Но мы сказать не смеем, сколько дней,Недель, годов, десятков лет волненьяТакие продолжаться в нем и в нейМогли бы, если б случай, — без сомненья,Первейший друг неопытных людей, —Не прекратил напрасного томленья…Однажды муж уехал, а женаОсталась дома, как всегда, одна.

L

Работу на колени уронив,Тихонько на груди скрестивши рукиИ голову немножко наклонив,Она сидит под обаяньем скуки.И взор ее спокоен и ленив,И на губах давно затихли звуки…А сердце — то расширится, то вновьЗадремлет… По щекам играет кровь.

LI

Но мысли не высокой преданаЕе душа; напротив, просто «вздором»,Как люди говорят, она полна…Улыбкой грустной, беспокойным взором,Которого вчера понять онаЕще не смела, длинным разговоромИ тем, что выразить нельзя пером…Знакомый шаг раздался под окном.

LII

И вдруг — сам бес не скажет почему —Ей стало страшно, страшно до рыданий.Боялась она, что ли, дать емуВ ее чертах найти следы мечтанийНедавних… Но в таинственную тьмуЧужой души мы наших изысканийНе будем простирать. Прекрасный пол,Источник наших благ и наших зол,

LIII

Не всем дается в руки, словно клад,Зарытый хитрой ведьмой. МолчаливоОна вскочила, через сени в садБежит… в ней сердце бьется торопливо…Но, как испуганная лань, назадПриходит любопытно, боязливо,И слушает, и смотрит, и стрелкаНе видит, — так, на цыпочках, слегка,

LIV

Она дошла до комнаты своей…И с легкой, замирающей улыбкой,Вся розовая, к скважине дверейНагнула стан затянутый и гибкой.Концы ее рассыпанных кудрейКолышатся пленительно на зыбкойГруди… под черной бровью черный глазСверкает ярко, как живой алмаз…

LV

Она глядит — безмолвно ходит он.Как виден ясно след немой заботыИ грусти на его лице!.. ВлюбленАндрей. На фортепьянах две-три нотыНебрежно взял он. Слабый, робкий звонВозник и замер. Вот — ее работыРассматривать он начал… Там в углеОна платок забыла на столе.

LVI

И жадно вдруг к нему приник АндрейГубами — крепко, крепко стиснул руки.Движенья головы его, плечейИзобличали силу тайной муки…Дуняша вся затрепетала… В ней,Как дружные торжественные звукиСреди равнин печальных и нагих,Любовь заговорила в этот миг.

LVII

Ей всё понятно стало. Яркий светВдруг озарил ее рассудок. СтрастноОни друг друга любят… в этом нетТеперь уже сомнений… Как прекрасноБлаженства ждать и верить с ранних летВ любовь, и ждать и верить не напрасно,И тихо, чуть дыша, себе сказать:Я счастлив — и не знаю, что желать!

LVIII

Как весело гореть таким огнем!Но тяжело терять напрасно годы,Жить завтрашним или вчерашним днем,И счастья ждать, как узники — свободы…Упорно, как они, мечтать о немИ в безответных красотах природыИскать того, чего в ней нет: другойДуши, любимой, преданной, родной.

LIX

В Дуняше кровь вся к сердцу прилила,Потом к лицу. Так хорошо, так больноЕй стало вдруг… бедняжка не моглаВздохнуть, как бы хотелось ей, довольноГлубоко… кое-как она дошлаДо стула… Слезы сладкие невольно,Внезапно хлынули ручьем из глазЕе… Так плачут в жизни только раз!

LX

Она не вспомнила, что никогдаС Андреем ей не жить; что не свободнаОна, что страсти слушаться — беда…И что такая страсть или бесплодна,Или преступна… Женщина всегдаВ любви так бескорыстно благородна…И предаются смело, до конца,Одни простые женские сердца.

LXI

Дуняша плакала… Но вот Андрей,Услышав легкий шум её рыданья,Дверь отворил и с изумленьем к нейПриближился… вопросы, восклицаньяЕго так нежны были, звук речейДышал таким избытком состраданья…Сквозь слезы, не сказавши ничего,Дуняша посмотрела на него.

LXII

Что́ было в этом взгляде, боже мой!Глубокая, доверчивая нежность,Любовь, и благодарность, и покойБлаженства, преданность и безмятежность,И кроткий блеск веселости немой,Усталость и стыдливая небрежность,И томный жар, пылающий едва…Досадно — недостаточны слова.

LXIII

Андрей не понял ровно ничего,Но чувствовал, что грудь его готоваВнезапно разорваться, — до тогоВ ней сердце вдруг забилось. Два-три словаС усильем произнес он… на негоДуняша робко посмотрела, сноваЗадумалась — и вот, не мысля зла,Ему тихонько руку подала.

LXIV

Он всё боялся верить… Но потомВдруг побледнел… лицо закрыл рукамиИ тихо наклонился весь в немомВосторге… Быстро, крупными слезамиЕго глаза наполнились… О чемОн думал… также выразить словамиНельзя… Нам хорошо, когда в тупикПриходит описательный язык.

LXV

Она молчала… и молчал он сам.О! то, что в это дивное мгновеньеИх полным, замирающим сердцамОдну давало жизнь, одно биенье, —Любовь едва решается речамСебя доверить… Нужно ль объясненье*Того, что несомненней и ясней(Смотри Шекспира) солнечных лучей?

LXVI

Он руку милую держал в рукахПохолодевших; слабые колени,Дрожа, под ним сгибались… а в глазахПолузакрытых пробегали тени.Он задыхался… Между тем, о страх!Фаддей (супруг) входил в пустые сени…Известно вам, читатели-друзья,Всегда приходят вовремя мужья.

LXVII

«Я голоден», — сказал он важно, вдругШагнувши в комнату. Дуняша разомИсчезла; наш Андрей, наш бедный друг(Коварный друг!) глядел не то Фоблазом*,Не то Маниловым; один супругПриличье сохранил и даже глазомНе шевельнул, не возопил «о-го!»Как муж — он не заметил ничего.

LXVIII

Андрей пробормотал несвязный вздор,Болезненно зевнул, стал как-то боком,Затеял было странный разговорО Турции, гонимой злобным роком*,И, наконец, поднявши к небу взор,Ушел. В недоумении глубокомВоскликнул муж приятелю вослед:«Куда же вы? Сейчас готов обед».

LXIX

Андрею не до кушанья. ДомойОн прибежал и кинулся на шеюСперва к хозяйке, старой и кривой,Потом к оторопелому лакею…Потом к собаке. С радостью большойОн дал бы руку своему злодеюТеперь… Он был любим! он был любим!Кто мог, о небеса, сравниться с ним?

LXX

Андрей блаженствовал… Но скоро в немДругое чувство пробудилось. Странно!Он поглядел задумчиво кругом…Ему так грустно стало — несказанно,Глубоко грустно. Вспомнил он о том,Что в голове его не раз туманноМелькало… но теперь гроза бедой,Неотразимой, близкой, роковой

LXXI

Ему представилась. Еще вчераНе разбирал он собственных желаний.При ней он был так счастлив… и с утраТоской немых, несбыточных мечтанийТомился… Но теперь — прошла пораБлаженства безотчетного, страданийРебяческих… не возвратится вновьПрошедшее. Андрей узнал любовь!

LXXII

И всё предвидел он: позор борьбы,Позор обмана, дни тревог и скуки,Упрямство непреклонное судьбы,И горькие томления разлуки,И страх, и всё, чем прокляты рабы…И то, что́ хуже — хуже всякой муки:Живучесть пошлости. Она сильна;Ей наша жизнь давно покорена.

LXXIII

Он не шутя любил, недаром… Он,В наш век софизмов, век самолюбивый,Прямым и добрым малым был рожден.Ему дала природа не кичливый,Но ясный ум; он уважал законИ собственность чужую… Молчаливый,Растроганный, он медленно лицоСклонил и тихо вышел на крыльцо.

LXXIV

На шаткую ступеньку сел Андрей.Осенний вечер обагрял сияньемКресты да стены белые церквей.Болтливым, свежим, долгим трепетаньемВ саду трепещут кончики ветвей.Струями разливается с молчаньемВечерним — слабый запах. Кроткий светРумянит о́блака свинцовый цвет.

LXXV

Садится солнце. Воздух дивно тих,И вздрагивает ветер, словно сонный.Окошки темных домиков на мигЗарделись и погасли. ОтягченныйРосой внезапной, стынет луг. ЗатихВесь необъятный мир. И благовонный,Прозрачный пар понесся в вышину…И небо ждет холодную луну.

LXXVI

Вот замелькали звезды… Боже мой!Как равнодушна, как нема природа!Как тягостны стремительной, живойДуше — ее законная свобода,Ее порядок, вечность и покой!Но часто после прожитого годаВ томительной мучительной борьбе,Природа, позавидуешь тебе!

Часть вторая