Читаем без скачивания Я – Шарлотта Симмонс - Том Вулф

– Крисси! – воскликнула блондинка Николь. – Ты та-акая плохая девочка! Ну какой же он алкоголик? Уж кто бы говорил! Жаль, когда мы вчера собирались, у меня с собой не было камеры. Хотела бы я заснять тебя после вечеринки, когда ты… помнишь?… ползала… хи-хи-хи… на четвереньках…

– Ха-а-а-а! – Крисси аж зашлась от смеха. – Ой, не смеши меня! На себя-то посмотри! Ты что, думаешь, ты смогла бы вчера что-нибудь заснять? Да если бы у тебя камера и была… ты вспомни, сколько раз за вечер тебя наизнанку выворачивало!

– Ой, Боже мой, только не напоминай мне об этом, – взвыла блондинка, закатывая глаза. – Боже мой… туалет у них там был… бр-р-р… просто мерзость! Ты хоть заходила туда? То-то же. Ой, а сегодня с утра у меня голова просто раскалывалась. Так плохо, так плохо было. Ну что ты ржешь? Это вовсе и не похмелье, просто я, наверно, что-нибудь съела.

– Ну-ну, рассказывай. Не съела, а скушала лишнего.

– Нет, честно… отравилась чем-то. С утра встаю – и чувствую, что хожу, как та птица… ну, у которой одна нога короче другой.

– Птица додо, что ли?

– Ну, типа того. Не помню, как ее там. У меня еле сил хватило спуститься в столовую. Заглядываю я на кухню и говорю…

Не обращая внимания на стоящую рядом Шарлотту («Шапка-невидимка на мне, что ли?»), девушки поведали друг другу остроумнейшие, с их точки зрения, истории о том, как каждая из них, не зная о том, что и у второй такие же проблемы, с трудом доползла до кухни на первом этаже общежития их женской студенческой ассоциации и просто со слезами на глазах упросила повариху Моди приготовить ей чего-нибудь «жирненького». Судя по акценту, который пытались передразнить девушки, Моди была чернокожая.

– А Моди так на меня посмотрела… А я даже не въехала, что на мне ничего нет, кроме свитера Вэнса… а он же ни хрена не длинный, только-только досюда… а на голове что творится… волосы на лицо налипли – попробуй отдери… как будто на липучку посадили… А Моди и говорит: «Господи помилуй, Крисси, да ты только посмотри, на что ты похожа! Ну и девчонки теперь пошли! Вот в наше-то время!..»

Затем последовало перечисление всего жирненького, что предложила им заботливая повариха жирный омлет с жирными французскими тостами, булочки с толстым слоем масла, и после всего этого Николь казалось, что она проглотила баскетбольный мяч, но что тут поделать – иначе башка так и будет раскалываться целый день. Нет, жирненькое – это хорошо… на следующее утро…

– Ой, мне бы сейчас чего-нибудь жирненького, – сказала блондинка. – Нет, серьезно, чего-нибудь по-настоящему жирного. Вроде картошки-фри. Я бы сейчас с удовольствием сожрала двойную порцию этой жирной гадости, которую подают в «Скворчащей Сковородке».

«Ха-ха-ха! Ужасно смешно!»

Глядя на них, Шарлотта думала: прикалываются и даже не представляют, как их шуточки могут кого-то задевать. Для этих девиц «Скворчащая Сковородка» – символ самого дешевого, самого низкокачественного и плебейского фастфуда… Да и что тут удивляться: они же безупречны, эти старшекурсницы, подруги, члены одной из самых престижных женских студенческих ассоциаций в Дьюпонте: Дельта-Омикрон-Ипсилон – это звучит гордо, впечатляюще, модно, одним словом, круто. Сокращенно эта ассоциация называлась ДОИ, а в просторечии именовалась «Доилкой», причем так говорили не только те, кто состоял в ней, но и те, кто своим пренебрежительным и фамильярным отношением маскировал зависть к избранным. «Доилка», а соответственно, и принадлежавшие к ней «доярки» несли на себе гордую печать и ауру всех дорогих частных школ северо-восточных штатов, их престиж, утонченность, несомненно присутствующий снобизм и уверенность в себе. Все это в полной мере относилось к стоявшим сейчас на крыльце Сент-Рея хорошеньким маленьким врунишкам. При всем желании Шарлотта не могла представить себе, чтобы они, даже умирая с голоду, проглотили хотя бы грамм жира, рискуя испортить свои идеально стройные (тощие? костлявые?) тела.

– Эй, здорóво! Шмотки в машину положила?

Это был Хойт! В дверях Сент-Рея появился он, как всегда, широко улыбающийся, причем улыбающийся не кому-нибудь, а именно ей. Слава тебе, Господи! По крайней мере, Шарлотта больше не чувствовала себя невидимкой или изгоем. Наплевать на всех остальных, но хотя бы он ее увидел. Хойт бодро сбежал по ступенькам и подошел к ней. Выглядел он просто идеально – как и подобает члену престижного студенческого братства; точь-в-точь как две «доярки», стоявшие у него за спиной. Одет Хойт был в изящно и со вкусом выношенную охотничью куртку поверх светло-голубой рубашки навыпуск. Рубашка была расстегнута, что называется, до пупа, а ее нижний край торчал из-под куртки, эффектно оттеняя изрядно обтрепавшиеся по низу брюки, купленные явно в магазине рабочей одежды и, судя по их состоянию, Бог знает когда.

– Так что, сложила вещи-то? – переспросил он, подойдя к Шарлотте вплотную. Улыбка по-прежнему не сходила с его лица. Шарлотта готова была боготворить эту улыбку: она была знаком, символом, даже документом, удостоверяющим ее право на существование в этом мире. Наплевать, как она одета, наплевать, что они о ней думают, – она теперь находится в защитном поле крутизны самого крутого из крутых – Хойта Торпа.

Вот только как ответить на его вопрос, Шарлотта не знала. Нельзя же просто взять эту дурацкую сумку и…

– Нет, пока не успела, – сказала она.

А голос-то куда подевался? «Пока не успела»! Неужели две какие-то самодовольные дуры могут так запросто выбить ее из колеи?

– Да что вы все, сговорились, что ли? – весело воскликнул Хойт. – Сколько тормозить-то можно? Нам, между прочим, еще рулить и рулить, а там ведь уже официанты по линеечке выстроились – думают, что мы вот-вот подъедем. Хрень всякую по столам разложили, а мы тут того и гляди до утра протрахаемся. Где народ-то? Вэнса вижу, а остальные где? – Повернувшись к машине, Хойт заметил Джулиана и обернулся к крыльцу. Естественно, тут ему на глаза попались вэнсовская Крисси и та вторая, блондинка – Ты знакома с Крисси и Николь?

У Шарлотты упало сердце. Крисси и Николь. Как же она сразу не обратила внимания? Имя хотя бы одной из этих двух девушек должно было заканчиваться на «и». Шарлотта уже давно заметила эту закономерность – здесь, в Дьюпонте, имена всех самых крутых девушек, как на подбор, заканчивались на «и»: Беверли, Кортни, Уитли, Кингсли, Тинсли, Эйвери, а теперь вот Крисси. Конечно, была еще и Николь… и Эрика… но при одном воспоминании об Эрике сердце Шарлотты рухнуло еще ниже.

Как же тихо, хрипло и жалко прозвучало ее «Привет» – и как, оказывается, много может сказать о тебе одно-единственное слово: как ты не уверена в себе, какая ты еще маленькая, серенькая, убогая, забитая, незрелая, слабая, незначительная. Поздоровайся с людьми вот так, как ты только что сделала, и они сразу поймут: ты стесняешься и стыдишься не только самой себя, но и всего, что связано с твоей прошлой, додьюпонтской жизнью.

– А это Шарлотта, – сказал Хойт, указывая на нее – видимо, на тот случай, если девушки ее действительно еще не заметили.

О Господи, ну конечно, все как она и предполагала. Только еще хуже. Девочки на «и» не сочли нужным унижаться до того, чтобы произнести в ответ хоть что-нибудь. Правда, им пришлось признать, что если не саму Шарлотту, то по крайней мере Хойта они заметили. Тот жест, который каждая из них соизволила сделать ручкой, никак не тянул на приветствие – так, легкое движение запястья и непроизвольно вздрогнувшая при этом кисть… а эта ледяная неживая улыбка… точно такая же, какой «одаряла» ее Эрика, когда заходила к Беверли в гости… Губы слегка приоткрылись, и уголки их даже чуть-чуть приподнялись, но глаза при этом оставались холодными и безжизненными, а в изломе бровей читалась презрительная снисходительность умудренных жизнью женщин, бесконечно уставших за свои долгие двадцать с лишним лет.

– Значит, так: всем стоять на месте, никуда не уходить, – распорядился Хойт. – Наверху осталась последняя сумка, – он мотнул головой в сторону дома, – принесу – садимся в машину и едем – едем, на хрен, по этой хреновой дороге. Постой, – обернувшись, он посмотрел на Шарлотту, – а где твое-то барахло?

Шарлотта стояла, чуть приоткрыв рот, чувствуя, как ее заливает жаром и румянцем. Что ж, отступать некуда. Робко приподняв свою парусиновую сумку, она едва слышно – сама почти не слыша собственного голоса, – пробормотала:

– Вот, это все.

Посмотреть в сторону сестричек-«доярок» она даже не решалась. Шарлотта и так знала, что они в этот момент обменялись многозначительными взглядами и подмигнули друг другу, понимая, что цирк только начинается.

Хойт взял у Шарлотты сумку, подержал ее на уровне груди, словно взвешивая, но, слава Богу, не только не стал прикалываться, но и вообще ничего не сказал. Пробежав пятнадцать или двадцать футов, отделявших его от машины, он пропихнул сумку в открытое окно «субурбана» и положил на заднее сиденье, а затем помчался обратно, по пути успев крикнуть Шарлотте и двум Девушкам-Совершенствам, Крисси и Николь: «Никому не расходиться! Если кто-то куда-то денется – всех поубиваю!», – а затем скрылся в доме.