Читаем без скачивания Новый взгляд на историю Русского государства - Николай Морозов

Первые семь месяцев заключения в Алексеевской равелине, в 1882 г., прошли без чтения каких-либо книг. Только после этого — неожиданно для узника — выдали «для наставления нигилиста в православной вере» старинную библию на французском языке, вероятно, наследие декабристов, так как она была помечена 1817 г.; другие издания на русском языке разнесли остальным заключенным. Морозов сразу начал читать «апокалипсис», которым он заинтересовался раньше благодаря роману Чернышевского «Что делать?»: там Рахметов говорит о Ньютоне, написавшем комментарии[436] к апокалипсису, что один сумасшедший объясняет другого... «С этим представлением, — говорит Морозов, — я и принялся за чтение, но с первой же главы я, пораженный, должен был совершенно изменить свое заимствованное мнение об этой книге».

«Подобно ботанику, который узнает свои любимые растения по нескольким словам их описания, тогда как для остальных людей эти слова — пустые звуки, вызывающие лишь неясные образы, я с первой же главы вдруг начал узнавать в апокалипсических зверях наполовину аллегорическое, а наполовину буквально точное и притом чрезвычайно художественное изображение давно известных мне грозовых картин, а кроме них еще замечательное описание созвездий древнего неба и планет в этих созвездиях».

Морозову пришлось сделать гороскоп, переведя поэтическое изложение подлинника на язык научной астрономии. Например, в гл. XII апокалипсиса говорится о «женщине, одетой Солнцем, внизу ног которой была Луна». Это значит, что Солнце находилось в созвездии Девы, а ниже — серп Луны, так как в гл. XIV сказано, что в этот день было новолуние. Простой пересчет показывает, что за полторы тысячи лет до нас Солнце бывало ежегодно в этой точке около 30 сентября. Такое заключение подтверждается и концом гл. XIV: «Опусти свой острый серп и обрежь гроздья винограда, на земле, потому что они созрели». Значит, дело было осенью...

Составив таким образом гороскоп, мы имеем описание положения всех упоминаемых планет в определенных точках небесной сферы. Остается только сделать расчет, на какой год и день приходилось такое расположение светил.

Морозову пришлось вычислить при помощи астрономических таблиц, в какой день, какого года осуществлялось указанное расположение планет по созвездиям неба.

Астрономическое происхождение символов апокалипсиса не вызывало сомнений и до Морозова. Но в то время как ортодоксальные историки подгоняли описание к установившейся дате, т. е. приносили астрономию в жертву церковной хронологии, Морозов отрешился от всякой предвзятой хронологии. Его вычисления дали единственную подходящую дату — 30 сентября 395 г.

Книга: «Откровение в грозе и буре. История возникновения апокалипсиса» вышла весною 1907 г. Первое издание в 6000 экземпляров разошлось в полгода, что для такого сочинения являлось рекордом. Последовали переводы на иностранные языки; немецкое вышло в 1912 г. с предисловием известного историка проф. Артура Древса.

В поднявшейся бурной дискуссии оспаривали не астрономические вычисления, а толкование текста. Кстати, можно добавить, что произведенные в 1906 г. двумя пулковскими астрономами проверочные вычисления, притом независимо друг от дуга, дали полное подтверждение расчетов Морозова.

Опровергающий установившуюся церковную дату «Откровения» расчет Морозова побудил его обратиться к другим гороскопам. Такими оказались библейские пророчества. Три из них Морозов исследовал в том же году, а остальными занялся в 1912 г. в Двинской крепости, где «на свободе» (как он шутливо определял новое свое заключение) изучил древнееврейский язык и выполнил новый перевод библейских пророчеств. Результатом работ явилась книга «Пророки», вышедшая незадолго до войны 1914 г. и поэтому не успевшая широко распространиться.

Кроме этого Морозов трижды применил свой оригинальный метод историко-астрономической разведки — по отношению к дендерскому зодиаку, такелотову затмению и к затмениям, упоминаемым у Фукидида.

Прежде чем перейти к выводам, сделанным Морозовым на основании этих поразительных разведок, я сжато укажу главные факты истории хронологии, обыкновенно обходимые молчанием во всех исторических сочинениях.

До конца XVI в. существовала только церковная хронология, а в гражданской время считалось по царствованиям, без указания последовательности годов. Счет шел от мифического первого года эры христианства, установленного церковью не ранее IX в.

В установке хронологии главную роль выполняла и раньше астрономия. Но все разведки должны были соответствовать церковным требованиям. Только в половине XVIII в. историки, по предложению астронома Клеро, переходят на счет «от Р. Х.» и на отрицательную датировку событий «до Р. Х.» Работы астрономов XIX и XX вв. (Цех, Гофман, Гинцель, Малер и др.) неизменно наталкивались на противоречия при злополучных проверках, но поколебать христианские догмы никто из них не осмелился.

После Октябрьской революции, впервые в истории человечества давшей ученым возможность свободно и научно творить, началась новая эпоха исследований, неразрывно связанная с именем Н. А. Морозова. Морозов предпринял с 1918 г. гигантский труд. Он начал с установки мифичности Христа, Евангелий, с разрушения старой церковной хронологии. Если бы астрономическая разведка, предпринятая им, ограничилась несколькими случаями, три из которых упомянуты выше, то можно было бы — и то с натяжкой — говорить о Парадоксах. Но ведь Морозов проверил все солнечные и лунные затмения, отнесенные Скалигером и его последователями к дохристианской эпохе. В таблице, опубликованной им в 1928 г., приведено 33 солнечных и лунных затмения, отнесенных к отрицательным столетиям; однако ни одно из них в действительности не могло произойти раньше IV в. н. э. А так как соответствующие таблицы, дающие возможность сделать простую поверку, опубликованы в ряде томов капитального сочинения «Христос», то читатель получает возможность лично убедиться в этом.

В VI томе (1930 г.) приведена полная сводка по истории комет на основании европейских и китайских источников. И здесь обнаружилась такая же неправильность данных истолкований их появления до IV в. н. э.

Морозов вовсе не ограничивает свои исследования только астрономическим методом. Он явно и определенно подчеркивает, что применяемые им другие методы: геофизический, материально-культурный, лингвистический, этно-психологический, статистический — только и могут дать функциональную проверку и оценку результатов исследования. И эти методы применяются им в различных случаях чрезвычайно ярко и остроумно.

Размеры настоящего очерка не позволяют мне остановиться на оценке различных исторических гипотез Морозова, явившихся в итоге его исследований. Но главная его заслуга и не в них. Как он сам говорит: «Я старался только расшатать старые исторические бастионы с водруженной на них, видимо или невидимо, хоругвью „нерукотворного спаса“ и лишь наметить общими чертами возможность построения на развалинах старой исторической крепости (в которой многие и теперь ищут себе защиты) новой, осмысленной исторической науки».

С 1906 г. главная педагогическая и научная работа Морозова протекала в стенах б. Биологической лаборатории, где он был последовательно руководителем практических занятий по химии, доцентом по аналитической химии, профессором по физической химии, заведующим химическим отделением и членом совета. С 1918 г. Он избирается директором и сразу же приступает к преобразованию лаборатории в Государственный научный институт имени П. Ф. Лесгафта, В качестве бессменного руководителя он обнаружил редкое умение входить в интересы всех отделений института, что возможно лишь при его исключительной энциклопедичности.

Вся его научная деятельность — критико-исследовательская, как он формулирует это и сам: «В таких работах неизбежно приходится критиковать некоторые из старых воззрений и высказывать новые, потому что, ведь, если бы все повторяли только старое, то как могла бы наука двигаться вперед».

С 1932 г. Морозов состоит почетным членом Академии наук СССР.

Ленинград, 6 июня 1934 г.

Мироведение №4, 1934 стр. 286—293.

Меня всегда удручала неудачная терминология, введенная в философию немецкими учеными конца XVIII и первой половины XIX века. Зачем, например, нам без конца называть в философии по Гегелю идеализмом простой идеизм, как учение, дающее идее первенство над веществом, материей? Почему не говорить прямо: идеизм? Точно также и слово материя. Оно происходит от латинского mater — мать, в значении мать всего и получило затем смысл материала как вещественной основы. Но для вещества по латыни есть лучшее слово res — вещь, откуда вошло во всеобщее употребление выражение реализм. Так чем же реализм отличается от материализма? Только тем, что он не вошел в разговорный язык в порицательном смысле слова.