Читаем без скачивания Николай II в секретной переписке - Олег Платонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, мой милый ангел, я должен кончать.
Храни Господь тебя и девочек!
Целую нежно и страстно.
Твой старый муженек
Ники.
Ц.С.20 июля 1916 г.
Сокровище мое!
Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я вчера видела Вл. Ник. и была рада получить вести обо всех вас. Он думает остаться здесь, так как много работы в лазаретах и ежедневно ждем прибытия новых поездов.
Холодно и пасмурно, хотя барометр идет вверх, чем-то напоминает осень. Мы обедаем в пальто на воздухе, потому что в комнатах тоскливо. — О. и Т. отправились в город на прием пожертвований. — Ники просил разрешения навестить меня; он будет у меня, вероятно, завтра, если только не будет у Штюрмера. Видела Воейкова. От него несло сигарами, он полон своими миллионами и постройками, самоуверен, как всегда — война совершенно определенно кончится к ноябрю, а теперь, в августе, будет начало конца — он меня раздражает; я сказала ему, что одному Богу известно, когда будет конец войне, что многие предрекают этот конец к ноябрю, но что я в этом сомневаюсь, — во всяком случае, глупо быть постоянно таким самоуверенным. — Убит сын стокгольмского Неклюдова
(Преображ.), а также сын дяди Мекка — как это грустно! — Извини за скучное письмо, но у меня болит голова. Не забудь послать телеграмму Михень к 22. Прощай, мой ангел, мой светик, моя радость. Бог да благословит и защитит тебя! Осыпаю тебя нежными поцелуями.
Навеки твоя старая
Солнышко.
Ц. ставка. 20 июля 1916 г.
Моя родная душка-женушка!
Сердечно благодарю тебя за твое дорогое письмо.
Посылаю тебе эту маленькую записочку, полученную мною в Ольгином письме, — скажи мне, пожалуйста, что мне ответить на ее первый вопрос? Видишь, я пишу новым пером, которое ты мне прислала с Чемодуровым. — Сегодня уезжает Тетерятн. — после пятинедельного пребывания здесь. — Сегодня ведь годовщина молебна и выхода в Зимнем дворце!! Помнишь ли давку на пристани, когда мы уезжали? — Каким это кажется далеким и сколько с тех пор пережито!
Вчера я видел человека, который мне очень понравился — Протопопов, товарищ председателя Гос. Думы. Он ездил за границу с другими членами Думы и рассказал мне многоинтересного[920].Он бывший офицер конно-гренадерского полка, и Максимович хорошо его знает.
Оказывается, румыны, наконец, готовы принять участие в военных действиях! Туркам было приказано послать часть войск из Константинополя в Галицию на помощь австро-германцам.
Это любопытно, но до сих пор они еще не появлялись.
Ну, любимое Солнышко, надо кончать. Храни Господь тебя и девочек!
Нежно и страстно целую.
Твой старый муженек
Ники.
Ц.С. 21 июля 1916 г.
Сокровище мое!
Опять пасмурно и прохладно — барометр падает, — куда же пропало лето? Мы его почти не видали. Вчера в 10 ч. вечера прибыл поезд Анастасии, и я с ней вместе обошла его. Масса тяжелораненых, — они бесконечно долго были в пути. Там было несколько ее каспийцев — офицеров, — внук Храпова — двоюродный брат которого дважды лежал у нас. Солдаты из финляндских полков, 1, и т.д. Несколько беломорцев с крестами — все с австрийского фронта. Я раздала медали наиболее тяжело раненным; из них многие отправлены в Павловск, в лазарет т. Ольги. — Мы хотим расширить наш маленький лазарет до 35 постоянных коек для офицеров. — Сейчас шестеро их лежит в комнате, где у нас раньше помещались солдаты (где лежала Аня). Мы хотим пристроить флигель с комнатой на 20 солдат, прибавить еще ванную для них и помещение для санитаров, — это можно скоро сделать, прошлой осенью мы пристроили большую приемную. Солдатам нравится лежать у нас, и было бы жалко прекратить прием их к нам. Прежде мы работали в большом доме, а это гораздо уютнее. Вильчк. и Данини придут сегодня утром с планами. Все этим чрезвычайно заинтересованы; все чувствуют себя там, как дома, тем более, что мы проводим с ними все вечера. После завтрака закончу это письмо, а сейчас спешу к Знаменью и на работу. Слава Богу, что Он мне дал силу снова взяться за дело: работа дает такое успокоение!
От души благодарю тебя за твое милое письмо. Телеграмма нашего Друга очень утешительна, ибо этот постоянный дождь и холод в июле опять задерживают дальнейшее продвижение. Я все-таки собираюсь покататься, так как у меня тяжелая голова. Думаю, что тебе следует ответить на первый вопрос Ольги в том смысле, что она должна написать кн. любезное письмо, так как та ее очень любит, и ей будет менее обидно, если она ей сама все объяснит; что она благодарит ее за долголетнюю службу, но что сейчас ей фрейлина больше не нужна, а потому они должны расстаться; и хотя — так как она остается Великой княгиней — ей в некоторых случаях может понадобиться фрейлина, — но она не желает показываться при официальных выходах. Все же, после войны будут такие случаи: возможны брачные церемонии наших детей в будущем и т.п. — тогда дорогая матушка временно уступит ей одну из своих фрейлин, — я думаю, что она, конечно, обсудит с ней этот вопрос, — ей, разумеется, следует прежде всего посоветоваться с ней.
Ники[921] завтра будет у нас к чаю, так как он сегодня у Штюрмера. Мы получили сведения об Иедигарове. Бедный малый — вообрази, командир не хотел позволить ему ехать в Россию даже для того, чтобы приискать себе занятие, — все же тетерь он скоро приедет. Он не хотел дать ему твоего эскадрона, и это для него было страшным ударом, так как он имел полное право на получение его. Что я могу ему посоветовать? Перейти к моим крымцам или еще Бог знает что? Что ты мне посоветуешь на этот счет?
Теперь должна кончать. Поздравляю тебя с днем ангела дорогой матушки и нашей большой Марии. Вспомни Минни, маленькую Марию П. Бог да благословит тебя! 1000 жгучих поцелуев шлет тебе навеки твоя
Твоя.
Ц. ставка. 21 июля 1916 г.
Моя бесценная!
Нежно благодарю за дорогое письмо. Я только что видел Воейкова, который привез мне твой привет. — Да, он доволен, что избавился от дела с Кувакой[922].
Я тоже ему посоветовал не быть самоуверенным, особенно в таких серьезных вопросах, как окончание войны! Мне очень нравится старый Максимович — порядочный, честный человек, с ним приятно иметь дело.
Пожалуйста, настой на том, чтобы “старик”[923] не появлялся здесь до 6 августа. — Он должен был ехать лечиться в Романов. Инст. в Севастополе, а Воейковговорит, что он собирается в скором времени вернуться сюда! — Я нахожу, что это очень глупо. Так как ты единственный человек, которого он слушается, прошу тебя, напиши ему, что он должен отдохнуть 3 недели на Сиверской.
Бог даст, через 6 дней я опять буду в твоих объятиях и чувствовать твои нежные уста — что-то где-то у меня трепещет при одной мысли об этом! Ты не должна смеяться, когда будешь читать эти слова!
Эристов и Козлянинов уехали — первый в Киев, а оттуда в свой полк. — Я передал ему письмо для мама. Приехали Мордвинов и Раевский. Последний растолстел и стал живее, — вероятно, это война сделала.
Идет дождь. Пора кончать.
Да хранит, моя душка-Солнышко, Господь тебя и девочек!
Горячо целую тебя.
Навеки твой старый
Ники.
Ц.С. 22 июля 1916 г.
Мой родной, бесценный!
Опять ливень.
Очень благодарна тебе, любимый, за твое нежное письмо, я так была счастлива, получив его! — У нас был молебен в Феод. с. — была графиня Воронц., графиня Бенк., к-ня Долгор., т-те Нилова, Дедюлина и наши фрейлины также. Сейчас у меня будет Велеоп. Я с некоторым страхом думаю об этом, ибо я уверена, что не смогу вполне согласиться с ним, — думаю, что было бы разумнее несколько обождать, и ни в коем случае не следует идти на слишком большие уступки, иначе, когда настанет время нашего Бэби, ему трудно тогда придется.
Потом я отправляюсь на концерт в лазарет М. и А., — затем с визитом к Михень, — к чаю жду Ники, затем Штюрмер, в промежутке между ними Аня, а вечером меня просят прийти в лазарет, и мне самой хотелось бы этого — это единственное, что меня поддерживает в твое отсутствие. Правда, я знаю, что Аня этим недовольна, — но ведь Аля, больная, лежит у нее, и ей, конечно, следовало бы быть больше с нею, по моему мнению. Прости за короткое письмо, но я очень тороплюсь и меня очень тормошат (чего я не люблю).
Осыпаю тебя поцелуями, считаю минутки до следующего нашего свидания. Бог да благословит и защитит тебя, и да сохранит тебя от всякого зла!
