Читаем без скачивания Линия красоты - Алан Холлингхёрст

Ник двинулся в поход по пустым, ярко освещенным комнатам, где у окон колыхались тяжелые драпировки, словно там кто-то прятался; он останавливался и наклонялся, чтобы получше разглядеть антикварный столик или бронзовую статуэтку, — предметы эти странным образом так и норовили ускользнуть, едва отводишь взгляд. На эскритуар маркизы де Помпадур оперся локтем, и старое дерево жалобно скрипнуло. Войдя в столовую, где они обедали, зажег свет и внимательно осмотрел Сезанна, тоже пульсирующего какой-то тайной геометрией. Как обычно, принялся описывать эту картину самому себе — точнее, воображаемому другу, как всегда притаившемуся за плечом. Композиция, говорил он… оттенки зеленого… Мелькнула смутная мысль. Не доверяя ей, Ник все же сделал шаг, другой, отворил боковую дверь, вышел в темный коридор и, проплутав немного, набрел на людскую. Потянуло сквозняком — это в людской стояла настежь дверь на задний двор. Мокро блестели серые плитки под мелким моросящим дождем. Здесь не было ни романтического блеска люстры, ни интимного пламени свечей — в безжалостно залитой светом комнате мужчины в джинсах таскали и складывали в стопки посуду, с грохотом провозили какие-то тележки, покрикивали друг на друга, и Ник пробирался между ними, бросая в пустоту «извините», «простите», — невидимый, как привидение. Триштана он нашел в буфетной, тот мыл стаканы в дальнем углу, у раковины. Ник подошел и остановился позади него, счастливо улыбаясь. Сейчас он совершенно не думал о том, что времени — час ночи, и Триштан работает, а сам он всего лишь захмелевший гость, ходячая фальшивая нота тоски и надежды.

— Привет!

Триштан обернулся, вздохнул и вернулся к работе:

— Помочь пришли?

На подносе рядом с ним стояла еще целая сотня стаканов — пустых и недопитых, с окурками и следами губной помады.

— Э-э… нет, пожалуй, я все здесь перебью, — ответил Ник.

Он начал понимать, что ему здесь не рады.

— Уф, как же я устал! — проговорил Триштан и, выключив воду, отошел в угол. — Девять часов на ногах.

— Представляю, — подхватил Ник и осторожно похлопал его по плечу.

В сущности, хлопка не вышло; смутившись, он сразу убрал руку, а Триштан этого, кажется, и не заметил.

— А… А ты когда заканчиваешь?

— Ты уже в кроватку ляжешь, детка.

Он промокнул руки бумажным полотенцем, вытащил сигарету, зажег, запоздало вспомнив о вежливости, вытащил другую и протянул Нику. Ник ненавидел табак, но сигарету взял. От первой же затяжки в голове у него зашумело.

— Ну что, повеселился? — спросил Триштан.

— Ага, — пожав плечами, ответил Ник.

Ему хотелось произвести на Триштана впечатление своим знакомством с лордами и одновременно показать, что он всех этих лордов ни в грош не ставит. Дать понять, что вечеринка прошла отлично, работа прислуги выше всяких похвал, но, вообще говоря, ему на все это плевать, он знает (тут он прикрыл глаза, поражаясь собственной дерзости), знает способы и получше провести время.

Триштан, кажется, ничего этого не понял. Он смотрел на Ника угрюмо, как на какую-то неожиданную неприятность, а Ник улыбался ему блаженной пьяной улыбкой.

Триштан был без галстука, две верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, так что виднелась белая майка, рукава закатаны выше локтя. На предплечьях у него Ник заметил дорожки темных курчавых волос. Туго повязанный белый фартук скрывал то, что привлекло его внимание в прошлый раз. Свет одинокой люминесцентной трубки, освещавшей этот уголок буфетной, не льстил его смуглому, усталому лицу. Сейчас Триштан выглядел не так, каким запомнил его Ник, и ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы вновь ощутить к этому парню влечение. Может быть, бросить его и вернуться к гостям?

— Много народу собралось, да? — спросил Триштан и, мрачно глядя на гору немытой посуды, выпустил клуб дыма.

Курил он точь-в-точь как Полли — неторопливо затягивался и неторопливо, с видом знатока выдыхал сизый дым. И вдруг при мысли о том, что с этим парнем будет спать Полли, Ника охватила жгучая ревность.

— Много у него друзей, у этого мистера Тоби. Мне он понравился. На актера похож, правда? — И Триштан неопределенно повертел пальцами в воздухе, одним этим движением обрисовав фигуру и черты лица Тоби.

— Точно. — Ник усмехнулся и выдохнул дым.

Перед глазами у него встало лицо Тоби: конечно, он во всех отношениях привлекательнее Триштана… Но, возможно, так и следует — не гоняться за журавлем в небе, а довольствоваться тем, что есть? Он явился сюда не за романтической чепухой, а за сексом — вот так, просто и грубо. И не уйдет, пока не добьется своего. В глубоко посаженных темных глазах парня ему чудился какой-то вызов, а иностранное происхождение добавляло загадочности — интересно, склонны ли жители острова Мадейра к случайному сексу? Собственно говоря, почему бы и нет…

— Сколько же ты выпил? — поинтересовался Триштан.

— Много, — торжественно признался Ник.

— Да?

— Ну, конечно, не так много, как некоторые…

Ник опустил руку с сигаретой, чувствуя, что курит неумело и это выдает его неопытность. Свидание с Лео было удобно тем, что оба они с самого начала знали: это свидание. Понимали, что делают и зачем. А тут-ничего не разберешь. Может быть, он сам себя дурачит и Триштан вовсе не такой? А их разговор — он и должен быть таким обрывистым и бессмысленным? Ник подумал, что будущие любовники должны разговаривать друг с другом смелее и игривее, со всякими шутками и намеками, и, пошевелив бровью, сказал:

— Ты с Мадейры, правильно?

Триштан вгляделся в него и в первый раз слегка улыбнулся.

— А ты откуда знаешь? — спросил он.

Ник молчал, глядя ему в глаза.

— А, ясно. Тебе тот толстяк сказал.

— Полли, — уточнил Ник. — Жирный Полли.

Триштан заглянул в сигаретную пачку, извлек оттуда визитную карточку.

— Он? — спросил он.

Ник уставился на карточку, понимая, что жизнь преподала ему очередной урок. «Д-р Пол Томпкинс, 23 Лавлок-Мэншнз»… Так вот как это делается! На обороте карточки Полли нацарапал: «4 сен. 8 веч. И не опаздывать!»

— Почему он написал «не опаздывать»? — недоуменно спросил Триштан.

— Потому что он очень занятой человек.

Нику вдруг стало смешно, и как-то само собой получилось, что он сделал шаг-другой вперед, протянул руки…

— Извини, приятель… — В дверях появился краснолицый мужчина; увидев Триштана с Ником, он вздернул подбородок и хмыкнул. — Так, и что это у нас тут происходит?

Ник покраснел, а Триштан как ни в чем не бывало поинтересовался:

— А что такое, Боб?

Боб принялся давать какие-то указания насчет других комнат, причем несколько раз упомянул «его светлость» — с уважением, но и не без иронии, с какой слуги говорят о господах. Ник при этом закивал и заулыбался, желая показать, что с лордом Кесслером знаком лично, что они вместе обедали, а потом лорд сам показывал ему Хоксвуд.

Когда Боб ушел, Триштан спросил:

— Ну и что прикажешь с тобой делать?

Вопрос прозвучал не слишком тепло и без намека на улыбку.

— Не знаю, — тупо откликнулся Ник.

Вино смягчило остроту неизбежного поражения.

— Мне пора.

Триштан извлек из кармана галстук, принялся возиться с эластичными завязками, Ник молча смотрел на него, ждал, когда тот снимет фартук.

— Слушай, вот что: встретимся у парадной лестницы в три часа.

— О… да, конечно! — воскликнул Ник с облегчением (не в последнюю очередь — от того, что свидание откладывалось). — В три часа…

— И не опаздывать! — сурово предупредил Триштан.

Он стоял в дверях спальни Тоби. Компания переместилась сюда около двух часов ночи, когда окончились танцы.

— Да входи же, ради бога, и закрой дверь! — крикнул Тоби, помахав ему рукой.

Он привольно раскинулся на королевской кровати — той самой, на которой когда-то спал Эдуард VII, складки голубого гобелена над изголовьем венчала чуть аляповатая позолоченная корона, — а вокруг устроились его друзья. Ник пробрался между двумя группами молодых людей, сидящих на полу перед огромной софой, на которой разлегся, положив голову на колени хорошенькой и совершенно пьяной девицы, лорд Шептон. Шторы были отдернуты и окно открыто, чтобы аромат марихуаны выветривался, не достигая носа министра внутренних дел. Все здесь напоминало о колледже — долгие бессонные ночи в общежитии, хохочущие девушки, сигаретный дым, споры до утра… Ник ясно ощущал очарование этой обстановки — и ее смутную угрозу. Гарет Лейн соловьем разливался о Гитлере и Геббельсе. В Оксфорде он считался способнейшим историком курса, однако окончить с отличными оценками ему не удалось, и теперь, словно во искупление грехов, он надоедал всем бесконечной болтовней на любимые исторические темы. Разговоры продолжались, но Нику — быть может, от вина — вдруг почудилось, что над смехом и болтовней в комнате царит тайное молчание, которое он неуклюже нарушил своим появлением. Были здесь и другие однокурсники, но два месяца после выпускных экзаменов необъяснимо и непоправимо развели их в разные стороны. Что-то изменилось: они зажили своей жизнью, а он остался в своей. И больнее всего ранило безнадежное ощущение, что иначе и быть не может. Ник присел на край кровати, и Тоби, перегнувшись, протянул ему косячок.