Читаем без скачивания Закрытая книга - Гилберт Адэр

— Да. Да, вы, разумеется, правы. Но я так струхнул — вы представить себе не можете. Сердце до сих пор колотится. Я в самом деле готов был поклясться…

— Слушайте, мне известно, что слепые становятся особенно чуткими к… Ну, что у них остальные органы чувств гипертрофируются… Правильно я употребил это слово?

— Да.

— В таком случае не исключено, что у вас развилась повышенная чуткость, правда? Быть может, теперь вы стали слышать звуки — всякое там поскрипывание и прочее, — которые издает старый, обветшавший дом, не более того, а вы раздуваете из этого бог знает что. Разве не может такого быть?

— Да, я… Я уверен, что так оно и есть. Пожалуй, тут вы верно подметили. О господи, я просто сам не свой. И себя, и вас поставил в неловкое положение. Но говорю вам, Джон, я готов был поклясться, понимаете, поклясться, что в ванной кто-то есть.

— Хотите, чтобы я остался с вами?

— Нет, нет, вы очень добры, но я… Мне все равно пора вылезать. Вода уже чуть теплая. Большое спасибо, Джон. И простите, что вам приходится терпеть мои дурацкие закидоны. Удовольствие, надо полагать, маленькое. И в круг ваших обязанностей, боюсь, совсем не входит.

— Не думайте об этом. Сейчас вам нужно хорошенько выспаться.

Неужели мне все это мерещится? Неужели? Может быть, я, как подсказывает Джон, стал чрезмерно чуток? Никогда не слыхал, чтобы подобное происходило со слепцами, но смысл в этом есть, и немалый. Услышав легкое поскрипывание пола в ванной, я сразу непроизвольно заключаю, что скрип «вызван» чем-то — вернее, кем-то. А ведь на самом деле существуютследствия без причин. Вещи в доме скрипят сами по себе. Шевелятся сами по себе. Когда что-то происходит, часто невозможно указать причину, по которой данное явление происходит в какой-то конкретный момент. А не в другой — минутой раньше или тридцатью секундами позже. Жизнь ведь не роман, она не обязана оправдывать каждое составляющее ее микрособытие. Быть может, все дело в том, что после стольких лет полного одиночества присутствие в доме другого человека само по себе сделало меня гипертрофически восприимчивым к тем звукам и ощущениям, на которые люди, всю жизнь живущие бок о бок с другими, не обращают внимания и в конце концов вообще перестают замечать? В этом ведь тоже есть смысл. Возможно, я просто забыл, какие звуки связаны с присутствием «посторонних». Или я схожу с ума. Ведь в сумасшествии тоже можно усмотреть свой смысл.

— Это вы, Джон?

— Нет, сэр Пол, это я, миссис Килбрайд.

— Миссис Килбрайд? Какого черта вы здесь делаете? Вы же на неделю в отпуске.

— Знаю, знаю, как не знать. Да только я на кухне шитье свое позабыла… и журнал «Пиплз френд»… А еще хотела хоть одним глазком поглядеть, как оно все тут, гладко или нет. Дай-ка, думаю, забегу раненько, пока вы, ребятки, еще не встали.

— Ребятки!

— Ну, вы ж меня знаете. Я же страсть люблю подразниться.

— Да, но уж избавьте меня. А который вообще-то час?

— Только-только семь пробило. Неужто не слыхали церковных часов?

— Да разве я стал бы вас спрашивать, если бы слышал?

— Ууу-у, кто-то сегодня встал не с той ноги. А чего это вы вообще вскочили в такую рань? На моей памяти, вы всегда любили поваляться в постели подольше.

— Опять плохо спал ночь.

— Опять плохо спали? Не спится, что ли?

— Да, не спится. Кофе уже есть?

— Так я только еще чайник поставила. Бедняжечка вы мой, вид-то у вас совсем квелый, это уж точно. Витамины вам нужны, вот что.

— Ради бога, миссис Килбрайд, я сегодня не в том настроении.

— Да я просто с вами разговариваю, не молчать же мне.

— Вот это мне как раз и не нравится. И почему люди думают, что нужно постоянно болтать языком? Рты у нас ведь предназначены еще и для еды, однако мы не едим беспрерывно, правда?

— Легко вам говорить. Видели бы вы моего Джо, вы бы иначе запели. Какая там еда! Можно подумать…

— Как там Джо, кстати?

— Ох, сэр Пол, до чего ж я беспокоюсь! Сроду не видала его таким хворым, в чем только душа держится.

— Ну-ну, миссис Килбрайд, выше нос.

— Да, сэр Пол, если б вы его хоть одним глазком увидали, вы бы поняли…

— Ну-ну. Уверен, что вы волнуетесь совершенно понапрасну. У него просто тяжелый грипп, вот и все. Гм, кофе готов?

— Погодите. Вода еще не вскипела.

— «Нет… Нет, вода кипит…»

— Чего говорите?

Да нет, сэр Пол, она совсем даже не кипит. О чем вы толкуете? Вы ж ее видеть-то не можете.

— Извините, миссис Килбрайд, я был мыслями далеко отсюда.

— Оно и видать. Хотите чего-нибудь горяченького на завтрак? Яичницу-болтунью?

— Нет, спасибо. Просто поджаренный хлеб.

Нет, миссис Килбрайд, я вспомнил маленького мальчика, которого знал когда-то. Давным-давно. Мы вместе купались. На побережье в графстве Суффолк. Вернее сказать, купался он. Я еще стоял на берегу и осторожно пробовал воду ногой, а он уже бултыхнулся в море. И когда я его спросил, не ледяная ли вода, он воскликнул: «Нет, вода прямо кипит! Кипит!» Прелесть, правда? Я ему тогда крикнул: «Если вода кипит, почему нет пузырьков?» Но он к тому времени был уже далеко и не слышал.

— Вы купались? Даже не представляю.

— Не всегда же я был таким страшилищем, как теперь.

— Вам хлеб маслицем помазать?

— Да, пожалуйста.

— А джемом?

— Второй кусок, а первый не надо. Если, конечно, вы поджариваете два куска.

— Два, два. Джон еще не вставал?

— Нет. Джон тоже из тех, кто любит поваляться подольше.

— Просто я сунула нос в соседнюю комнату, а там на столе головоломка лежит, уже вся сложенная.

— Закончена, значит? Замечательно; стало быть, сегодня мы ею и займемся.

— Так она вам нужна для вашей книжки, что ли?

— Естественно. Я специально попросил Джона привезти ее из Лондона. Из Национальной галереи. Неужели кофе все еще не готов?

— Готов, как не готов. Нате-ка. А вот и ваш жареный хлеб. Который слева, тот намазан маслом.

— Спасибо.

— И чего ж это на ней такое?

— Где?

— Да на головоломке вашей.

— И вы задаете мне этот вопрос?! У вас же есть глаза, не так ли?

— Ну, есть, да только я не про то. Та чудная штуковина между ними зачем?

— Чудная штуковина между вашими глазами? Рискну выдвинуть смелое предположение, что это ваш нос.

— Ой, ну да, ха-ха-ха, но я ж не про то. Я про то, что в головоломке. Какая-то чудная штуковина.

— Что еще за чудная штуковина?

— На полу валяется. Лежит между теми двумя. Уж я и так и сяк глядела — все одно не пойму, что это такое.

— А я никак не пойму, о чем это вы толкуете. Оторвите-ка мне кусок бумажного полотенца, руки вытереть.

— Нате. Штуковина эта… в том-то и дело, не знаю я, чего это, и все тут. Чего-то там словно бы торчит между двумя мужчинами.

— Господи боже, какими двумя мужчинами?!

— Да теми же, что на головоломке.

— Что вы сказали?!

— Батюшки, вы только гляньте, он аж хлеб уронил! И, ясное дело, по закону подлости — джемом вниз. Давайте я возьму…

— Ах, да забудьте вы про этот проклятый хлеб! Что вы сейчас сказали?!

— Вот чего, сэр Пол, не надо на меня кричать. Знаю, спали вы плохо, не выспались, но ко мне, все одно, какое-никакое, а уважение имейте.

— Прошу вас, умоляю, миссис Килбрайд, это очень для меня важно. Что именно вы сказали про головоломку?

— Да никак я не могла взять в толк, что за штуковина лежит на полу — только всего и сказала-то.

— «Между двумя мужчинами» — вы так сказали, верно?

— Ну да, меж них она и лежит.

— Но что же там за мужчины? На картине-то всего один.

— На какой такой картине?

— Которая на головоломке! Из кусочков составляется знаменитая картина!

— Ну, не знаю. Одно могу сказать: мужчин там двое, и точка. Да еще эта штуковина.

— Пойдемте со мной в гостиную.

— Что? Прямо сейчас?

— Да, сейчас. Это очень, очень важно.

— Ой, боже ж ты мой, да что я такого сказала-то? Ох, ну, так и быть. Погодите-ка.

— Скорее, пожалуйста.

— Иду, иду.

— Так, хорошо. Скажите мне, коробка здесь?

— Коробка? Какая коробка?

— Коробка с головоломкой. Я имею в виду коробку, в которой головоломку привезли.

— Нет… Нет, ничего такого не видать. И на столе нету.

— Ладно. Пускай. Посмотрите… Просто посмотрите на саму головоломку и опишите то, что видите.

— Да ради бога, лишь бы вы не блажили. Ну, там, стало быть, двое мужчин.

— Как они одеты?

— По-старинному. Один смахивает на Генриха Восьмого, только разве похудее будет. А второй вроде как священник. Католик небось.

— А про какую это штуку вы все толкуете? На полу которая.

— Ну, в том-то и дело. Говорю вам, не знаю. Вообще ни на что не похожа. Прямо никак не разберешь. Чего-то такое расплющенное, вроде лепешки, что ли…