Читаем без скачивания Кот на дереве (сборник) - Геннадий Прашкевич

— Не пересказывай мои идеи, — обиделся Петров.

— Что твое, то твое, — согласился Гриб. — Но никогда не лишне приобрести что-нибудь.

— Ты же бродишь рядом с Открытием, — так и лез он в душу. — Ты, можно сказать, в двух шагах от него. Отдай Листки. Ты перестанешь отдавать досуг печальным мыслям о прошлом. Решайся. Ты ведь из тех, кто может перепрыгнуть пропасть.

Петров расстроился.

Он смотрел на портрет Академика.

Отдать Листки? А если все затеяла Сонька?

Перепрятать их надежнее? А если дневник впрямь содержит нечто такое, что пострашней бесшумной взрывчатки? От себя он не стал скрывать, что втайне его прельщала и мысль о постоянном сотрудничестве с другими мирами.

8

В этом месте рассказ Петрова становится совсем невнятным.

На него якобы здорово действовало присутствие черного быка на газоне. Он прекрасно знал, что не пробежит стометровку быстрее быка. Потому якобы и сказал, что надо подумать.

— Правильно! — обрадовался Гриб. — Ты думай. Я подожду. У меня есть свободное время. Пару тысяч лет я всегда могу сэкономить.

Тогда Петров опять набрал мой номер.

— Подойди к окну, — попросил он меня. — Что ты там видишь?

Я решил, что внизу стоят занудливые приятели Петрова, посланные им за выпивкой, и босиком, старый радикулитчик, пошлепал к окну.

— Пять утра… Все спят… Ничего там нет… — проклинал я Петрова. — Нет, погоди… Кажется, бык гуляет… Точно… Здоровый черный бык… Может, сбежал из опытного хозяйства?…

Петров горестно усмехнулся Он, видите ли, позвонил мне не просто так.

Ему, Петрову, видите ли, именно в пять утра пришло в голову, что, скажем, кроме скорости света, заряда и массы электрона, массы атома водорода, кроме общеизвестных постоянных плотности излучения, постоянных гравитационной и газовой, кроме там, занудливо перечислил он, постоянных Планка и Больцмана, в Большом космосе вполне могут действовать и еще какие-то физические законы… или силы… пока неизвестные нам…

— Например, постоянная твоих ночных звонков, — нетерпеливо заметил я, переминаясь на холодном полу.

— Я не о том… — огорчился Петров. — Ты должен понять… Ты же писатель… Разве ты никогда не замечал, что природе свойствен некий юмор?… Вдруг собака подпрыгнет как-то боком, как-то особенно. Удод встопорщит перья, корявый пень выступит необыкновенно. Или в необычном ракурсе выявится складка горы, смешная до безобразия. А то забавные силуэты над вечерним болотом… Знаешь, — сказал он. — Я готов допустить, что Вселенную пронизывает особое излучение. Некие волны, не фиксируемыми нашей аппаратурой.

— Что еще там за волны?

— Ну, не знаю… Приборы их не фиксируют… Но мы-то чувствуем… Скажем, Ю — волны… Как тебе такой термин?… Может, именно их присутствие придает нечто смешное особенностям рельефа или смеющейся морде… Может, это реликтовые волны… Может, они возникают в процессе Большого взрыва, в самые первые доли секунд рождения Вселенной, а потом придают ей устойчивость?

— Зачем это природе?

— Не знаю.

9

Петров сжег Листки.

Он сделал это прямо в квартире.

Он сидел на диване, выдирал листы дневника и жег их в большом эмалированном тазу. Гриб здорово возмущался. Он даже пускал шаровые молнии. Но метил не в Петрова. На это у него не было прав. Просто испортил квартиру, так не понравилось ему принятое решение. Но я думаю, что Петров прав.

Представьте себе первичную Землю, совсем молодую, буйную, как любая молодость. Дикие хребты, пульсирующие огнем вулканы, моря, вскипающие под раскаленными потоками лавы. Чудовищная тьма, пронизанная зигзагами молний.

Тут не до смеха.

Тут даже мертвый минерал хохотнет от жути.

А, может, это и входит в Великую Программу?

Может, это и является первым толчком? Может, без таких вот реакций жизнь возникнуть не может?

Идея сумасшедшая, но, согласитесь, не лишена изящества.

А то, что черный бык рыл газон копытом, а квартира Петрова обезображена шаровыми молниями, а гимн вселенских мух действительно существует (см. книгу поэта М. Орлова), я подтверждаю.

«Вчера в мой аквариум заплыла маленькая шведская субмарина».

Ржать Петров начинает первым.

Теперь он знает массу таких нелепых историй, в том числе и про Академика.

А в последнее время я все чаще встречаю Петрова в обществе Ирины, бывшей второй жены, женщины, оставившей его как раз по причине невероятной серьезности. Каждая последующая жена всегда немного хуже предыдущей, утверждает Петров и опять начинает ржать первый.

Что-то изменила в нем та ночь.

Его теперь тянет исключительно к продуцентам.

«Обвиняемый, почему вы начали стрелять в своего приятеля?» — «Я решил, что это лось». — «И когда вы поняли, что ошиблись?» — «Когда он начал отстреливаться».

Не знаю, что там и как, но Петров перепрыгнет пропасть.

ИГРУШКИ ДЕТСТВА

Виктору Колупаеву

Все в природе связано и взаимосвязано. Это один академик сказал.

Серега Жуков (плотник и столяр, двадцать один год, образование среднее, рост — сто восемьдесят; особые приметы — по иностранному языку не аттестован) сам о чем-то таком догадывался, только не мог так правильно сформулировать. Он, например, никогда не думал ни о каких писателях, а чуть не загубил одного из них.

Так что все связано.

И взаимосвязано.

Как-то получил книжку по почте. «Плотничные работы».

Сереге давно хотелось узнать, что в своем главном деле он делает не так.

Он точно делал что-то не так, потому что бригадир, глядя, скажем, как Серега вяжет раму, сплевывал и шел помогать. Вот де не мастер ты. Серега, понятно, злился. Рама кривая? Зато надежная, выстоит в снег, и в ветер. Косяк не подходит? Можно помочь топором.

Но бригадир все равно сплевывал.

Вот Серега и написал в Новосибирск. Галке Мальцевой. Пришли, дескать, что-нибудь про плотничные работы. Бригадир психует, и мастерство надо повышать.

Галка была грамотная, красивая. На таких заглядываются еще в школе. Школу она, кстати, заканчивала вместе с Серегой, но, в отличие от него, аттестована была по всем предметам, потому и шла в гору: в крупном городе работала в молодежной газете. А Серегу аттестовали не по его вине. Начинал он с немецкого. Предполагалось, что таловские ребята после окончания школы должны свободно объясняться на этом распространенном языке, но Сереге не повезло: на второй год обучения, когда он уже знал, что солнце — это ди зонне, а девочка — ди мётхен, отца перевели в соседнее село, где главным языком считался французский, поскольку никаких других преподавателей в школе не было. Серега не расстраивался. Он всегда был упорный. Он стал овладевать французским и скоро узнал, что маленькая женщина — это петит фема, а петит, кстати, это еще и мелкий типографский шрифт. Предполагалось, что в скоро будущем Серега и его счастливые сверстники смогут свободно сравнивать одноклассниц с мелким типографским шрифтом, но тут отца снова обратно перевели в Таловку, где за это время основным языком в средней школе стал английский.