Читаем без скачивания Меч Константина - Деян Стоилькович

– Они сообщили хоть какие-то подробности?

– Нет. Ничего, кроме его кодового имени: Серафим.

– Серафим? – Фон Фенн задумчиво нахмурился.

– Именно так.

– И каковы инструкции?

– Стандартные. Усилить бдительность, провести акции, проинспектировать важнейшие объекты, укрепить патрули…

– Как ты думаешь, какое задание ему поручили выполнить у нас?

– О, это может быть что угодно. Я думаю, это как-то связано с нынешней обстановкой в Болгарии и, конечно, с бомбардировками. Может быть, им нужны разведданные по нашей территории, сведения о расквартировании войск, о настроениях в армии и среди гражданского населения, о слабых местах наших оборонительных линий…

– Сомневаюсь. Да и ты занимаешься гаданием. По-моему, это им ни к чему.

– Похоже. Они ведь выигрывают войну.

– Американцы и англичане прорвали нашу оборону во Франции и наступают невероятно быстро. Они вскоре могут ворваться в тыловые районы. А если это случится… Впрочем, ты и сам прекрасно все понимаешь. Перед ними откроется прямая дорога в фатерланд. Сохраняя стратегию и темпы наступления, они могут оказаться в Берлине к новогодним праздникам.

– Этого не случится.

– Ты уверен?

– Конечно. Если обстановка сложится не в нашу пользу, мы всегда успеем заключить мир. Хотя бы и сепаратный.

Рихтер рассмеялся. Однако что-то печальное было в его смехе.

– Брось, полковник, прошу тебя! Разве фюрер похож на человека, который будет торговаться насчет мира с Рузвельтом и Черчиллем?

– Никогда прежде я не думал на эту тему. Но теперь…

– Он будет драться до последнего человека. Даже если этим последним человеком станет он сам.

Фельдкомендант не ответил. В машине они разместились на заднем сиденье. По дороге в город фон Фенн спросил:

– Ты нашел журналиста, на которого я тебе дал установочные сведения?

– Да. Я послал за переводчиком, и, когда тот явится, ты сможешь поговорить с ним в здании фельдкомендатуры. А что это ты решил отыскать именно его?

– Он хорошо знаком с тем, что меня особенно интересует.

– С чем именно?

Они проезжали вдоль рядов уничтоженных бомбежкой домов, закопченные печные трубы которых устремлялись к небу, и лицо полковника фон Фенна казалось таким же безразличным, как и его отражение в правом боковом стекле. Некоторое время, всматриваясь в безжизненный пейзаж, он молчал, после чего откинулся на спинку кожаного сиденья и пробормотал:

– Вурдалаки.

3

В «Карпатии» тем утром было людно, и Нишавад высмотрел среди посетителей многих своих довоенных знакомых. У кого-то он играл на свадьбе, с кем-то кутил по кафанам, а кое-кого обобрал до нитки за картежным столом. Он с любопытством рассматривал лица этих людей, которые за время войны стали совсем иными, и задавался вопросом: что же в их жизни изменилось настолько, что они могут себе позволить такую роскошь, как обед в ресторане во время всеобщего голода и союзнических бомбардировок? Немецкие блюдолизы, доносчики и шпики, укрыватели четников и контрабандисты, торговцы крадеными продуктами, фольксдойче и сочувствующие коммунистам… А еще уважаемые граждане Ниша, политики, люди искусства и, в конце концов, честные ремесленники. Каждый из них нашел выход из сложившегося положения, сумел выкрутиться в тяжкие времена: кто-то научился безбожно лгать, кто-то – добывать нелегальный товар, кто-то унижаться, а кто-то просто продолжал быть самим собой.

Он сел за тот же стол, за которым вчера завтракал с Неманей, и заказал «сливу и аплодисменты». Когда молоденький официант поставил перед ним ракию и салат, Нишавац спросил:

– Дитя мое, а удалась ли нынче отбивная?

– Мягче женского сердца! – восторженно прощебетал официант.

– Да ну? Тогда брось ее к черту и тащи мне печеночки.

Он уже заканчивал есть, когда в ресторан вошел Неманя Лукич, тенью проскользнул меж столов и приблизился к Нишавацу. В его походке и движениях было нечто гибкое и бесшумное.

– Как дела, Нишавац? – с теплотой в голосе спросил его Неманя, присаживаясь к столику и угощая его сигаретой.

– Бывало и получше когда-то, – Нишавац взял две сигареты, одну сунул за ухо, а вторую закурил. – Но это не так уж и важно. Как-нибудь переживем. И это важнее всего.

– Везло ли тебе нынче в барбут?

– Э-э-э, ты мне не поверишь… Я сегодня уделал одного шваба. Молодой унтер, мне его даже жалко стало. Все жалованье просадил. Сейчас даже щенку его укусить не за что.

– Сначала болгарский, а теперь и немецкий офицер. Ты здорово придумал, как бороться с оккупационными войсками!

– Э-э-э, швабы тебе не мелочь пузатая, хоть их сейчас русские с англичанами колошматят, нет, дорогой мой хозяин… Они все еще силища. Я тебе рассказывал про того районного начальника из Парачина, что письма Гитлеру в Берлин писал?

Неманя отрицательно покачал головой.

– Сейчас я тебе расскажу. – Нишавац жестом подозвал официанта. – Дитя мое! Тащи чего-нибудь выпить хозяину Немане. Желаете пивка? Отлично. Тащи пиво.

После того как принесли пиво, Нишавац чокнулся с Неманей, пожелав здоровья семье, успехов в картах и скорого окончания войны, потом отхлебнул немножко ракии, запил ее глотком кофе и начал свой рассказ:

– Весной сорок первого это случилось, как раз перед самой оккупацией. Я играл тогда в Парачине, в ресторане «Золотой бочонок». Хорошая халтурка была, играли мы с Чедицей Кокало, был такой знаменитый скрипач: стоило ему только заиграть, как весь зал в пляс пускался. Хорошо мы тогда заработали! А парачинцы – добрые люди, настоящие хозяева, хороший бакшиш не скупясь давали. И вот на тебе… Пришли из Белграда известия о том, что народ поднялся, вышел на улицы. И узнали мы, что народ Гитлеру «йок» сказал, то есть разорвали мы пакт с Германией. Вот и в центре Парачина большая толпа собралась перед памятником у Сокольского дома. Кто-то кричит: «Да здравствует король!» – кто-то: «Да здравствует народная армия!» Кто-то гимн распевает и так далее. Вот в этой толпе нарисовался некий Светолик Драгачевац, районный начальник на пенсии, и принялся речь держать перед собравшимся народом. Он, правда, выпивши немножко был, а поскольку ракия даже в бочке беспокойно себя ведет, он принялся рассказывать, как написал письмо Гитлеру и послал его в Германию, чтобы тот не трогал мать Сербию, иначе ему крепко достанется. Ну и конечно, поматерился он от души, тяжко пришлось маме их германской, которую дядюшка во все отверстия отсношал. Но и этого ему не хватило, так он еще нанял цыганскую музыку. Разукрасил музыкантов денежками, как елку новогоднюю, и пошел с ними вместе вниз по улице. Народ не налюбуется, а он все безобразные песенки в шестнадцать тактов распевает. Знаешь, эти, довоенные, не шибко умные куплеты с матом-перематом. А как только остановятся, Светолик поворачивается к ним и кричит: «Нажрись говна, Гитлер!» – а они ему отвечают хором: «Сто говён сожри, Гитлер!» Больно уж это смешно было так вот они все зубоскалили и подкалывали, и никто это всерьез не воспринимал. Да только вот тебе и швабы в Сербии, оккупация началась. Появились они и в Парачине, люди рассказывают, что перед домом Светолика остановились два немца на мотоцикле с коляской. Жена его сказала, что он в ресторане, а ресторан «Золотой бочонок» – вот он тебе, сразу через дорогу. Вот они вошли в ресторан и сразу схватили Светолика и – раз! В белградскую тюрьму. Так что, похоже, он и в самом деле послал то письмо Гитлеру и мать его там по-всякому отделал. Они прочитали и велели арестовать его немедленно.

– И что с ним дальше случилось?

– Э-э-э, что случилось… Отправили его в Германию, в лагерь. Умер там где-то летом сорок второго. Так его жена рассказывала. Вот что значат сербское упрямство и глупость. Ради чего человек головы лишился? Помалкивай, сиди, где сидишь, и ушами накройся. А когда говно сойдет, тогда и выдавай муде за почки и строй из себя умника.

– А ты ведь, похоже, Нишавац, другой жизненной философии придерживаешься?

– Я? Я тебе, хозяин, обыкновенный музыкант, Да только тем не менее приглядываюсь, каково здесь будет, когда швабы в Германию вернутся. Дурной мы все-таки народ. Сами себе готовы глаза повыцарапать.

– Ты порасспросил о том, что я тебя просил?

– Конечно, – Нишавац осторожно оглянулся вокруг, будто готовился поведать страшную тайну. – Этот твой бывший подельник… Драгутин. Он, знаешь ли, крепко влип.

– Как это понимать?

– Эта его… болезнь. Это не из нашего мира. Люди судачат… по кабакам и по соседству, что это ему наказание от Бога. Он Его хулил, и слишком уж гордыня его обуяла. Кое-кто говорит, что согрешил Драгутин перед святым Лукой. Что ему тот явился во сне и велел к наказанию готовиться. Другие говорят, что он с немцами шашни завел, с этим майором Канном. Знаешь, с этим, что стреляет, когда ему в голову вступит. Что-то они вдвоем проворачивали, больше всего на Медиане, какого-то дьявола там разыскивали… – Нишавац опрокинул в рот остатки ракии и почти шепотом добавил: – Похоже, они там его и нашли.