Читаем без скачивания Сибирская жуть-4. Не будите спящую тайгу - Андрей Буровский

Хорошо было только Тоекуде — лейтенант хоть и через пень-колоду, но все же понимал по-английски, и Тоекуда с облегчением перешел на этот язык.

Спустя менее чем полчаса Ямиками Тоекуда опять стоял, раскачиваясь с выгнутой назад спиной, с заведенными туда руками. Потом достал из внутреннего кармана диктофон, щелкнул рычажком… Из диктофона раздался голос лейтенанта, рассказывавшего, что от кого был сигнал, он не знает, а также какую информацию он должен был принести об японце полковнику, кто такой этот полковник, где живет и как выглядит. После чего сказал, почему-то по-русски:

— Твои фото резат в конверте. Будис прохо поступать — посрю фотки. Пропаду — тозе рюди посрют фотки. Посрют и это (взмах в сторону диктофона). Твоим хозяевам посрют. Тебе этого надо? — риторически спросил Тоекуда. — А не нада — не месай! — заключил Тоекуда по-русски, и перешел на английский. — Уважаемому господину не грозит никакая опасность, пока он соблюдает все, о чем мы договорились в этой почтенной комнате.

Конец этой истории хороший, и лучше всех пришлось лейтенанту. Василий, как ни трясся с перепугу, быстро развязал его и опрометью кинулся бежать. А поскольку лейтенант раскололся очень быстро, его почти не обожгло, разве что дня два были трудности в уборной… небольшие. А поскольку лейтенант нарушил присягу и никогда и никому не рассказывал, что с ним приключилось, то и никаких последствий для него эта история не имела. Никто, в том числе и полковник, никогда не узнали, как старый и толстый японец поймал лейтенанта, засунул ему кипятильник в задний проход и вынудил рассказать о полученном задании, о личности его начальника, да к тому же потребовал давать ложную информацию и не мешать японцу встречаться с теми, с кем ему было нужно.

Несколько хуже было Василию, который очень боялся… Так боялся, что даже подвывал от ужаса. Но и для него эта история не имела никаких последствий. Разве что с неделю саднил локоть.

Хуже всех пришлось Степану, который долго лежал связанный, со спущенными штанами и покрывался холодным потом, как бы кто-то не вошел.

Но Тоекуда, как только вернулся в свой номер, быстро его развязал и выпроводил вон. Ушел он на негнущихся ногах, а рубцы от шнура сходили добрую неделю, но выкрутился он легко. И даже патриотическая служба Степана и Василия на ниве помощи доблестным органам не прервалась — ведь лейтенант ничего и никому не донес. Так что Степан и Василий еще несколько лет служили Отечеству в лице лейтенантов и полковников, пока хозяева не пришли к выводу, что они уже слишком много знают, и не пристрелили их. Не сами, конечно, а руками других — таких же.

ГЛАВА 4

Бойтесь начальственных лиц!

23 мая 1998 года

Николай Иванович Чижиков очень любил бывать в здании Карской областной управы. Во-первых, в управе все было уважаемо и почтенно. Эти высокие потолки. Эти мягкие, уютные ковры. Таблички с именами, много что говорящими посвященным. Забор из людей, специально поставленных отделять лиц допущенных от всякого там уличного быдла.

Не-ет! Где-где, а в Карской управе Колька Чижиков чувствовал, как высоко он шагнул! Невольно вспоминалась глухая деревушка в дебрях притока Кары — Северной Икотки. Покосившиеся серые домишки, заросший крапивой забор, пьяный дед Сергач валяется под эти забором, ленивое тявканье псов… В здании краевой управы Чижиков чувствовал, как далеко он ушел от родимой Северной Икотки.

Была и вторая причина любить здание управы — там было все, ну все понятно. Чижиков зубами выгрыз свои ученые степени. Сколько задниц вылизано, сколько бутылок поставлено, сколько оказано услуг! Еще студентом Коля Чижик понял, что полностью зависит от начальства, и что если хочешь что-то иметь — надо угождать и соответствовать. Поставляя баб начальнику экспедиции, Коля Чижик обрел первый опыт этого рода. Потом были ведерки хариусов, посылаемые нужным людям, были деньги, проведенные по его смете, а полученные начальством. Много, много чего было!

А сколько он ждал, пока изменится состав ученого совета! Изменится так, чтобы он мог защитить свой «кирпич».

— Чего там! Мы дружбу помним! — стучали стакан о стакан те, чьи задницы он отполировал языком до блеска, их приятели, друзья и подельники! Но страшно подумать, как бы и что защищал бы Колька Чижиков, будь состав ученого совета другим, без такого количества «нужников»…

Чижиков вполне искренне считал, что свои степени и звания он честно заслужил и имеет на них полное право.

Но бывать в институтах, в университетах было тяжко. То есть были и там хорошие, приятные для него места — кабинеты начальства, профсоюзных боссов, банкетные залы. Там тоже было все понятно, и там были все понятные, свои.

А за пределами сих мест сразу начиналось непонятное. Чтобы читать лекции, чтобы говорить на профессиональные темы, приходилось ворочать мозгами. В Северной Икотке этого не любили и не умели, а Колька Чижиков пошел в односельчан.

Чтобы говорить о науке, надо было читать, напрягаться, помнить скучное и глупое. Что-то совсем неважное, несущественное. Например, сколько тысяч лет тому назад отступил Великий ледник? Ну какое это имеет значение! Вот что у Иван Иваныча послезавтра день рождения — это важно. Что у Амалии Петровны есть племянница и племянница (вот ведь дура!) хочет быть археологом — это вообще сверхважно!

А люди в этих аудиториях, лабораториях! Эти нелепые, дурацкие людишки, злобные неудачники, чего-то там себе вообразившие, не желали замечать самого важного. И вовсе не ценили, идиоты, что Чижиков умеет все это понимать и видеть. Эти противные люди считали очень даже важным все несущественное и неважное.

Скажем, студенты как-то уличили Чижикова в том, что он точно не знает, когда начался неолит и мезолит в Сибири. Они непочтительно ржали и делали насчет него какие-то далеко идущие выводы. Ставился даже под вопрос его статус ученого, преподавателя, получалось отвратительно неловко, нелепо, и даже лысина у Чижикова покрывалась багровыми пятнами.

Ведь даже и объяснить было невозможно дуракам, до какой степени все это не имеет ни малейшего значения! Вот в областной управе все очень хорошо понимали, что важно, а что вовсе нет.

Да, Чижиков очень… ну очень любил бывать в Карской областной управе!

Но не сегодня. Сегодня он охотно был бы где угодно, но не здесь. Сегодня он знал, что его здесь может ожидать.

Наклонив голову набок с выражением глубокомыслия, скорбно сведя узкие губы, Чижиков шествовал по коридорам, кивал отдающим честь милиционерам, а думалось все об одном. Ох, нехорошо, нехорошо было ему быть здесь сегодня…