Читаем без скачивания «На суше и на море» - 72. Фантастика - Александр Абрамов

Рядом с кафедрой на постаменте красного дерева стояла ваза, до краев наполненная водой. Подсвеченная системой минипрожекторов, она отливала девственной синевой, как волна океана, — вода в ней была океанской. Тут же на столе смонтированы приборы, соединенные с вазой цветными проводами. Счетно-решающая машина мигала желтыми и синими огоньками.

— Мы живем в мире свершений и фантастических неожиданностей, — начал докладчик.

Мэкензи умел говорить, и зал слушал его. Чувствовалось, что докладчик не собирается бросать слов на ветер. Правда, за Мэкензи установилась репутация эксцентрика. Его называют ученым-фермером. Иногда он сообщал парадоксальные вещи и в споре умел отстаивать свое мнение. Это ему принадлежит фраза: «Все в биологии встало дыбом». Фраза плебейская, грубая, но ведь Мэкензи сын фермера. Он знает вкус нищеты и запах земли, пропитанной потом. Мэкензи в какой-то мере гордость Америки. Его, прошедшего путь от мальчика с фермы до ученого с мировым именем, приводят в пример как доказательство преимуществ «американского образа жизни».

Слева от Мэкензи, за отдельным столом, обтянутым желтым крепом (фирменный цвет «Кемикл америкен»), сидит президент корпорации Дэвис. Он знает, о чем говорит Мэкензи. Ему известна одержимость ученого, его ум, его гений. В глубине души он восхищен Робертом и его открытием. Он даже позволил увлечь себя идеями ученого-фермера. Но дело есть дело. Бизнес прежде всего. Открытие сулит баснословные прибыли. Неисчислимые прибыли! Конечно, это на первых порах. Впоследствии открытие Мэкензи будет стоить не дороже морской воды. Зато в ближайшие десять — двадцать лет сейфы «Кемикл америкен» будут ломиться от прибылей. Важно не упустить момента.

Дэвис почти не слушает ученого. Президента заботит реакция зала. Пока это вежливое внимание.

— Мир, — говорит докладчик, — становится перенаселенным. К концу века Землю будут населять восемь миллиардов людей. Уже сейчас мы задумываемся, как прокормить человечество, — обводняем пустыни, осушаем болота, распахиваем последние пустоши.

Зал спокоен. Борьба с голодом не волнует слушателей. Здесь сидят те, кто считает себя кормильцами, — хлебные, сахарные, свиные, фруктовые короли. Цифры, которые называет Мэкензи, их удовлетворяют: больше людей — больше покупателей. Больше долларов в сейфах.

— Но у будущих поколений, — продолжает Мэкензи, — будет неисчерпаемый резервуар пищи — океан. Я не говорю о морской биомассе: рыбе, морских животных, водорослях. Я говорю об океанской воде, которая даст человеку все.

Кое-кто в зале поднимает брови. «Начинается, — отмечает про себя Дэвис. — Сейчас Роберт подожжет фитиль пороховой бочки…»

— Океан нетронут. Сама природа отдает его в руки людям — берите! — говорит с кафедры Мэкензи.

Ученый подходит к столу, передвигает на распределительном щите несколько рычажков. Раздается гудение.

— Смотрите! — говорит Мэкензи. — Христос превращал воду в вино. То, что вы сейчас увидите, — не мистическое чудо. Это чудо науки.

В голубой вазе, освещение которой усилил Мэкензи, началось брожение: дрожь, едва заметное мерцание. Потом обозначились тени, которые постепенно сгущались, приобретали окраску. Намечался контраст между зеленым и красным. Подобно молнии воду прочертили яркие зигзаги, и вот уже на глазах всего зала прояснилась вишневая ветвь с розовыми кистями ягод. Ягоды крупнели, приобретали весомость, повисали, как бусы, на зеленеющих черепках; листья приобретали жесткость. Черенки стали буреть, а ягоды наливаться блеском и чернотой спелости.

— Готово! — сказал Мэкепзи и выключил аппараты. В чаше лежала будто сейчас сорванная ветвь, унизанная спелыми, сочными вишнями. Мэкензи опустил в воду руку и вынул ветку.

— Я вижу чашу изобилия в каждом доме, — сказал Мэкензи, держа ветку в руках. — Вижу мир без голода. Я верю, что так будет!

Он передал влажную ветку в первый ряд слушателей. Зал молчал. Ветка пошла по рядам. Кое-кто срывал ягоды и пробовал на вкус. В полном молчании ветка дошла до задних рядов и вернулась к Мэкензи.

И тогда на стол президента легла первая записка — от представителя «Америкен фрут компани»: «Что будет с нашими плантациями и дивидендами вкладчиков?…» Вслед за ней посыпались вопросы: «Что будет? Что будет?…» Дэвис прочел: «Заткните глотку изобретателю!» Но больше всего президента поразила записка директора Центрального американского банка Джорджа Торквилла: «Вы тут недосмотрели, Дэвис!»

Вот оно… Дэвис ощутил под ложечкой пустоту: так бывало всегда, когда он чувствовал себя виноватым перед боссами. «Недосмотрел…» Зал был похож на котел, в котором неслышно, но явственно поднималось давление. Надо было открывать клапан.

Президент объявил перерыв.

Боссы пожимали плечами. Мир без голода — это же катастрофа! Кто будет работать? Стирать белье, чистить клозеты? Непостижимо! Изобретатель — маньяк или опасный преступник.

Но другие хлопали Мэкензи по плечу:

— Восхитительно! Как это вам удалось? Мир без голода — каково?

— Морская вода содержит все элементы, — в десятый раз повторял ученый. — Составляем программу для счетной машины — белковый код. При помощи системы полей машина создает биомолекулы, расставляет их в должном порядке и образует продукты: вишни, мясо, зерно.

— Можно создать цветы? — спрашивает юная девица.

— Можно, — отвечает ученый.

— И масло?

— И хлеб?

— Это чудовищно — бесплатный хлеб! — Мэкензи ловит на себе взгляд, полный ненависти.

— Он сумасшедший? — спрашивают об изобретателе.

— Марксист… — шипит кто-то, потеряв от волнения голос.

— Мир без голода — анархия тунеядцев! — горячо подхватывает Макгрегор, директор Бостонского пароходства. — Этого нельзя допустить!

— Ваше мнение, мистер Торквилл?

— Нам показали удивительный фокус, — жестко щурит глаза директор Центрального банка. — Что и говорить, Мэкензи сотрудник «Кемикл америкен». Но ведь, — Торквилл вкрадчиво понижает голос, — любое его открытие — собственность корпорации.

Собеседники Торквилла понимающе кивают. На лицах — усмешка.

Мэкензи стоял в растерянности. Он видел, что его доклад вызвал удивительную реакцию. Взгляд ненависти сказал ему больше, чем деланные восторги.

Вишневая ветка лежала рядом с померкшей вазой. Две-три ягоды были раздавлены, кровоточили, на ученого смотрели десятки глаз, и все они говорили: не жди пощады.

— Вы еще хотите что-нибудь добавить, мистер Мэкензи? — раздался голос Дэвиса.

— Нет!

Ученый стал лихорадочно собирать свои бумаги.