Читаем без скачивания «На суше и на море» - 72. Фантастика - Александр Абрамов

Крафт потирал руки. Десять часов назад листок «Утро и вечер» дышал на ладан, издателю грозило полное разорение. В таком капкане стоило пойти на шантаж и встряхнуть сейфы «Кемикл америкен». Корпорации нужно замолчать открытие Мэкензи? Пусть она за молчание платит! Крафт почти не рисковал. Газета и так стояла на краю гибели. Но он выиграл! Два миллиона долларов перетекли из карманов заправил «Кемикл америкен» в его несгораемый шкаф. Два миллиона за три слова: «Фантазия чистейшей воды». За эту сумму можно придумать и не такое.

4

Неделю спустя высокий седой человек остановил открытый кабриолет на обочине заброшенного шоссе милях в шестидесяти от Бойси — на юге штата Айдахо. Это был Роберт Эмиль Мэкензи. Распахнув дверцу и сойдя на шоссе, он вынул из-под сиденья машины небольшой серебристый цилиндр.

В поле стояла тишина. Бесконечный ковер пшеницы добегал до холмов и, перемахнув их, скрывался за ними. Две-три группы деревьев казались островами в светло-зеленом море. Эти деревья — все, что осталось от отцовской фермы. Мэкензи взошел на холм к деревьям. Старые, обглоданные непогодой и временем, они стояли большим четырехугольником. Когда-то это был двор. Сейчас здесь росла молодая трава, пересыпанная цветами, и только крапива, там и тут поднимавшаяся темноватыми зарослями, отмечала места, где были конюшни, коровники. Мэкензи прошел в один из углов прямоугольника, обозначенного деревьями, туда, где раньше был расположен дом. Нагнулся, потрогал камни рукой, попытался выворотить один из них. Открылась узкая щель. Здесь был когда-то небольшой лаз под домом, куда ныряли кошки. Чтобы расширить щель, Мэкензи пришлось отвалить еще один камень. Показалось углубление, надежно скрытое в старом фундаменте. Вынув из кармана серебристый цилиндр, Мэкензи положил его в углубление, засыпал землей и, не торопясь, заложил камнями. Потом он отер рукавом пот со лба — работа утомила его, — сел на фундамент и сказал:

— Если вы рядом, вы знаете, куда я спрятал открытие.

Казалось, он разговаривает сам с собой, как многие пожилые люди. Но Мэкензи верил, что в эту минуту рядом с ним Лед и Эда. Хотел верить. События недели отодвинули встречу. Да и была ли она? Может, все это сон?

— Я проиграл, — сказал опять вслух Мэкензи, — но не жалею о том, что сделал.

Он действительно проиграл. Его уволили из «Кемикл америкен», у него отняли открытие. В печати его объявили сумасшедшим. Но как знать? Может быть, люди когда-нибудь найдут цилиндр с формулами и схемами. И тогда мир будет купаться в изобилии.

Мэкензи спустился с холма, не оглядываясь, пересек поле и сел в машину.

Через час он был на Тихоокеанском шоссе, влился в бесконечный поток автомобилей.

— Мы еще повоюем, — говорил он себе.

Можно выступать в залах, на площадях — нести правду о своем открытии всем.

Спидометр показывал сто двадцать. Чувство легкости охватило Мэкензи, будто он летел на крыльях.

— Мы еще… — повторил он, но на этот раз не окончил фразы: перед ним возникло что-то огромное, блеснувшее никелем и стеклом. Мозг пронзила ослепительная молния.

Но прежде чем погасло сознание, Мэкензи вспомнил, что сегодня 13 июня, пятница — несчастливый день. Где он видел эту дату?

В этот день газета Крафта «Утро и вечер» вышла с портретом Мэкензи в черной рамке. Это была единственная газета, отозвавшаяся на смерть ученого. Не потому, что отдавала дань уважения, просто листок нуждался в сенсациях. Над портретом стояла надпись: «Сумасшедший Мэкензи покончил с собой». Внизу под портретом стояла дата — 13 июня, пятница.

В заметке Крафта все было ложью. Мэкензи не сошел с ума и не покончил с собой. В «Кемикл америкен» узнали о смерти ученого через несколько минут после того, как грузовик налетел на хрупкий кабриолет. Несчастный случай? Да еще тринадцатого числа? Вполне естественно.

В тот же день шоферу-гангстеру из кассы «Кемикл» было выдано семьсот долларов. По сравнению с двумя миллионами Крафта — пустяк.

Грешнов Михаил Николаевич. Родился в 1916 году в Ростовской области. Окончил Краснодарский педагогический институт. Долгое время работал сельским учителем, директором средней школы. Начал публиковаться в конце 50-х годов в местных издательствах. Главная тема ею первых рассказов и очерков — жизнь советской деревни. В последние годы автор пишет в жанре научной фантастики, недавно принят в члены Союза писателен СССР. Автором опубликовано помимо многих отдельных рассказов и очерков четыре сборника произведений реалистического и фантастическою жанров. В нашем издании выступал дважды. В настоящее время работает над новым сборником фантастических рассказов.

Олег Николаев

МЕДНАЯ ЗРИТЕЛЬНАЯ ТРУБА

— Меня положили спать наверху, в дядином кабинете, на широкой старинной софе, обтянутой толстым зеленым бархатом. Луна за окном ярко сияла. Я никак не мог сомкнуть глаз — все думал и думал об этом загадочном человеке, пропавшем неизвестно куда. Часы пробили полночь, а я не то лежал, не то плыл куда-то в фантасмагорическом рое мечтаний или следил за дрожащими бликами на гладком дубовом полу и вновь размышлял о дядюшке. Как вдруг…

— Что… что же вы увидели?… — спросила одна из женщин, собравшихся в углу гостиной вокруг старика Крутогорова, известного в свое время авторитета в области редких случаев психической патологии.

— И в самом деле — увидел…

— Э, нет, милый Сергей Ильич, — громко запротестовал кто-то из мужчин, заметив, насколько увлек Крутогоров слушательниц своим рассказом. — Зачем же без нас? Просим вот сюда, в это кресло. Мы тоже хотим узнать вашу таинственную историю.

Крутогоров смутился, оказавшись неожиданно в центре общего внимания, но отказать настойчивым просьбам было невозможно.

— Извольте же слушать терпеливо, — сказал он, перейдя к столу и устраиваясь поудобнее в патриархальном кресле, — воспоминание в духе то ли Конан-Дойла, то ли Эдгара По. Только прошу верхний свет погасить — режет глаза. Оставьте эти два торшера: так, благодарю. Ну-с, придется все сызнова. Приключилось это со мной в 1911 году…

Так начал свою повесть старший Крутогоров. Тем вечером в квартире его сына, способного хирурга, собрался кружок давнишних приятелей на некое семейное торжество. Тут всегда царила атмосфера доброжелательности, все хорошо знали и уважали друг друга; тут тактичность и сдержанность — признаки духовной культуры — ценились не меньше, чем оригинальная идея или удачная шутка. В здешнем кругу принято было без лишних слов и намеков помогать друг другу, поддерживать в невзгодах. Не терпели тут ни пустословия и сплетен, ни состязаний в красноречии и интеллектуализме, которые столь характерны для людей, влюбленных в свое «я».