Читаем без скачивания Дело земли - Ольга Чигиринская

— Это потребует некоторого времени, — сообщил господин Канэиэ. — Я выказываю госпоже первой супруге всё уважение, которого она заслуживает, и не приказываю служанкам через её голову.

— Не извольте беспокоиться о нас, мы подождем, — сказал Райко.

По правде говоря, ему давно уже хотелось облегчиться.

Тюнагон ударил колотушкой по обручу, поманил вошедшего слугу. Неужели скажет на словах? Нет, вот несут письменные принадлежности.

— То, что вам нужно, — шепнул Сэймэй, — в передней справа, за ширмой.

Райко попросил у хозяина прощения за то, что ненадолго покидает его, благодарно кивнул Сэймэю и вышел в переднюю, где и в самом деле за ширмой стоял выдвижной ящик, наполненный золой и песком.

Все бы хорошо, но этот ящик напомнил об утренней девушке. Монах-пропойца… Что-то в памяти отзывалось на эти слова, но глухо и невнятно — как человек из-под завала в доме, разрушенном землетрясением.

Послать завтра людей на рынок собирать слухи, подумал он. И расспросить Тидори — плясуньи бывают и в знатных домах, и в купеческих; где-то кто-то что-то знает. Он задвинул ящик, поправил платье, вышел — а слуга уже ожидал его с влажным благоуханным полотенцем для вытирания рук.

Райко вернулся к тюнагону аккурат в ту самую минуту, когда ему на лаковой крышке шкатулки принесли письмо от супруги. Господин Канэиэ развернул, пробежал глазами.

— Драгоценная моя супруга сообщает, что вы сможете поговорить с Токико через занавеску в одном из срединных покоев. Этого достаточно?

— Вполне, — сказал Райко. — Благодарность сего воина не знает пределов.

— Пустяки. Это вы помогаете мне выпутаться из крайне неприятной истории. Ведь опасно иметь в доме человека, который так желает мне зла, что готов вредить моему ребенку через моих людей.

Разглядеть госпожу Токико было бы трудно, даже если бы она не прикрывалась веером. Во-первых, занавесь из полос ткани была довольно плотной, во-вторых, то, что все-таки мелькало сквозь щели в занавеси и не прикрывалось веером, было густо набелено. Голос госпожи Токико оказался тоже неприятным — деланным. От природы густой, низкий — такой не в моде при дворе, и потому его обладательница нарочито пищать старалась. Женщина умная и тонкого вкуса непременно поступила бы иначе — даже низкому голосу можно придать очарование. Плясунья Тидори это умела, дочь господина Кудзё — нет.

И пользы от беседы вышло немного. Получалось, что в покоях госпожи первой супруги воистину царил птичник, и все знали всё обо всех, и ни одно движение не оставалось незамеченным — а потом подробности уплывали на кухню и в хозяйство конюшего… Проще было назвать единственного человека, который мог не знать о перемещениях служанок — господина тюнагона Канэиэ.

Райко, у которого чириканье госпожи Токико уже отдавалось болью за ушами, обрадовался, увидев, что за сёдзи начало темнеть, а слуги внесли свет. То, что предстояло ему сейчас, было отвратительно — но просто и понятно.

Господин Канэиэ хотел выделить Райко и Сэймэю четверых человек в охрану, но Райко вежливо отказался — проводить его пришли Садмицу, Суэтакэ и Кинтоки.

— Так это и есть молодцы, ночью зарубившие одного демона и взявшие живьем второго? — господин тюнагон улыбнулся с крыльца. — Хороши! И кто же из вас отрубил главному демону руку?

Цуна, согласно отданному ранее распоряжению, находился в доме Сэймэя — охранял трофей.

— Его здесь нет, он эту руку стережет.

— Какая жалость… Эй! — Канэиэ поманил рукой слугу. — Принеси короб с охотничьим платьем. Я желаю каждому пожаловать парчовую куртку.

Трое воинов поклонились до земли. Чести созерцать столь высокую особу до сих пор не удостаивался ни один из них.

— Хотя куртки на тебя у меня, пожалуй, не найдется, — господин Канэиэ с сомнением покачал головой, глядя на подобную валуну спинищу Кинтоки. — Эй, сыщите-ка мне штуку парчи для этого великана. Встаньте, храбрецы.

Воины выпрямились, и господин Канэиэ, оглядев их всех еще раз, опять остановил теплый взгляд на Кинтоки. Их головы находились вровень, хотя господин тюнагон стоял на второй ступени крыльца.

— Ты, наверное, хороший борец, — вельможа откровенно любовался воином. — Как тебя зовут?

— Саката Кинтаро, господин, — Кинтоки склонил голову.

— Саката… что это за фамилия? Где растят таких здоровенных? Я бы пошел туда и набрал пучок добрых корешков, чтобы вырастить из них воинов вроде тебя, себе в охрану.

Ноздри Кинтоки сузились, кончик носа побелел. Он не любил говорить о своей семье. Райко бы на его месте тоже не любил. Но господин тюнагон ждал ответа, и Кинтоки сказал:

— Мой отец — Саката курандо.[44] Когда-то он служил при дворе. Его изгнали — за то, что женился без позволения…

…Даму Яэгири, с которой он связался, тоже изгнали — и в горах Асигара по дороге в родные места курандо они попались в руки разбойникам. Тут вся история для Саката курандо закончилась — он пал от стрелы и остался лежать непогребенным, а его молодую жену разбойники увели с собой. Четыре месяца спустя ей удалось бежать и, собрав кости мужа, вернуться в окрестности столицы, где были у нее какие-то родственники. А еще пять месяцев спустя она родила мальчика, и всем говорила, что это сын Сакаты.

— Отец мой умер, его разбойники убили, когда я не родился еще. Так что, господин, в моем родном краю таких, как я, больше нет.

— Жаль мне твоего отца, — сказал господин Канэиэ. — Но странно все же: если бы такой человек служил во дворце двадцать лет назад — я бы его приметил…

По счастью, тут принесли короб с одеждами и другой, с шелком, и господин Канэиэ лично отобрал три куртки, которые воины с почтением приняли, а Кинтоки оделил штукой парчи весенних цветов.

— Нам нужно спешить, — сказал вдруг Сэймэй неподобающе громким голосом. — Я чувствую ветер с неблагоприятной стороны.

— Разве не дело прорицателя упредить стихию? — улыбнулся господин тюнагон.

— Да, — резко сказал Сэймэй, — Знающий человек проведет корабль к берегу и в шторм, если с ним будет удача, но если он попытается противостоять стихии прямо, он пойдет ко дну, а с ним все, кто рядом.

Когда Кинтоки упомянул отца, Райко показалось, что что-то сдвинулось в сером, вязком облаке из сакэ и усталости, как будто треснул лед под ногой, и льдинки над темной водой сложились в ясные знаки —?? пить сакэ, и? «дитя» — или «послушник». Рыжий волос в пальчиках мертвой девушки, огромный след, подплывший замерзшей кровью… Пить сакэ, дитя и… ребенок? Сютэндодзи. Пьяный монах. Монах-пропойца.

Отец когда-то называл это прозвище: Сютэндодзи. Называл в связи с мятежом…