Читаем без скачивания Ранний Азимов (Сборник рассказов) - Айзек Азимов

И тут я впервые вспомнил о Хармане. На поле появились машины "Скорой помощи" из Манхаттана и Нью-Джерси, одна из них пробиралась сквозь груды деревянных обломков туда, где в ярдах пятидесяти от меня застрял в ветвях деревьев оторвавшийся носовой отсек "Прометея". Как мог, быстро я захромал в ту сторону, но они извлекли Хармана наружу и увезли задолго до того, как я успел туда добраться.

Больше мне здесь делать нечего. Занятая своими смертями и ранами, толпа не способна мыслить, но стоит ей опомниться, стоит загореться жаждой мщения — и я недорого дал бы за собственную жизнь. Я последовал велению своей доблести и спокойно исчез.

Следующая неделя прошла для меня как в лихорадке. Все это время я прятался у знакомого. А Харман отлеживался в госпитале Темпль, хотя отделался лишь синяками и неглубокими порезами — благодаря спасительной группе деревьев, которые смягчили падение кабины "Прометея". Его решили не выпускать оттуда, пока не спадет волна всеобщего негодования.

Нью-Джерси, да и весь остальной мир, пребывали на грани безумия. Самая жалкая газетенка в заштатном городишке и та выходила с гигантским заголовком: "28 УБИТЫХ, 73 РАНЕНЫХ — ТАКОВА ЦЕНА ГРЕХА", набранным кроваво-красными буквами. Все требовали головы Хармана, настаивали, чтобы его судили за массовое убийство.

Отчаянный вопль "Линчевать его!" поднялся во всем мире. И вот тысячные толпы пересекли реку, нацеливаясь на Джерси-Сити. Во главе стоял Отис Элдредж. Не покидая открытой машины — обе ноги были в гипсе — он приветствовал марширующее стадо. Оно представлялось ему настоящей армией.

Карсон, мэр Джерси-Сити, собрал всю имеющуюся в наличии полицию, извел отчаянными звонками Тронтон, требуя присылки территориальной полиции штата. В Нью-Йорке перекрыли мосты и туннели, ведущие в город, но к тому времени уже многие успели из него выбраться.

К стычкам на побережье Нью-Джерси все было готово. И шестнадцатого июля они начались. Полицейские лупили дубинками направо и налево, но постепенно их вынуждали отступать все дальше и дальше. Конная полиция врезалась в толпу, но была рассеяна и отброшена сплошной человеческой массой. Лишь слезоточивый газ смог остановить напор толпы, но и он оказался бессилен рассеять это людское скопище и вынудить его отступить.

На следующий день было объявлено военное положение, в Джерси-Сити вошла национальная гвардия. Только это остановило, наконец, линчевания. Элдредж был приглашен на совещание к мэру, после чего предложил своим последователям разойтись по домам.

В сообщении для газет мэр Карсон: "Джон Харман должен понести наказание за свое преступление, но необходимо, чтобы ему был вынесен законный приговор. Органам юстиции следует придерживаться этого курса, и штат Нью-Джерси примет к тому все необходимые меры".

Через неделю более или менее установилось спокойствие. Харман понемногу перестал быть центром внимания общественности. Две недели спустя газеты уже не упоминали о нем ни словом, если не считать отдельных ссылок на его деятельность во время обсуждения антиракетного закона Зиттмана, который и был единогласно принят обеими палатами Конгресса.

Однако Хармана все еще держали в госпитале. Применять к нему каких-либо репрессивных мер, похоже, не собирались; но складывалось впечатление, что ему угрожает пожизненное больничное заключение — разумеется, "для его же собственного блага". Поэтому я поспешил приступить к действиям.

Госпиталь Темпль располагался в одном из отдельных и уединенных уголков Джерси-Сити, и я рассчитывал, что в темную, безлунную ночь не составит труда проникнуть на его территорию незамеченным. С ловкостью, удивившей меня самого, я проскользнул в подвальное окно, сильным ударом погрузил спящего врача в бессознательное состояние и направился в палату 15-Е, где, если верить записям, держали Хармана.

— Кто там?

Удивленное восклицание Хармана музыкой прозвучало в моих ушах.

— Тс-с-с! Тихо! Это я, Клифф Мак-Кенни.

— Ты? Что ты здесь делаешь?

— Собираюсь забрать вас отсюда. Если мне не удастся, то вам, вероятно, придется провести здесь всю оставшуюся жизнь. Идемте. Скорее.

Произнося это, я помогал ему одеваться, и вскоре мы уже выскользнули в коридор. Мы благополучно покинули территорию госпиталя и успели добраться до поджидавшей нас машины, прежде чем Харман достаточно собрался с мыслями, чтобы приняться за расспросы.

— Что с тех пор произошло? — первым делом поинтересовался он. — Я ничего не помню. Включил ракетные двигатели и очнулся уже в госпитале.

— Они вам ничего не говорили?

— Ни черта, — выругался он. — Я спрашивал, пока не охрип. Пришлось пересказать всю историю, начиная с момента взрыва.

Глаза его расширились от боли и удивления, когда я рассказал о мертвых и раненых, но засверкали от неистовой ярости, стоило ему узнать о предательстве Шелтона. Рассказ о мятеже и разгоне линчевателей вырвал у Хармана лишь сдавленное проклятие.

— Газеты, конечно, вопили об "убийстве", — продолжал я, — но они не смогли навесить на вас этот ярлык. Тогда они заговорили об убийстве непреднамеренном, однако уцелело слишком много очевидцев, слышавших, как вы просили отвести публику подальше, но сержант не придал вашим словам никакого значения. Это, разумеется, освобождало вас от всех обвинений. Сержант и сам погиб при взрыве, так что из него тоже не удалось сделать козла отпущения. Однако пока Элдредж требует вашего скальпа, вы не можете считать себя в безопасности. Лучше скрыться, пока это возможно.

В знак согласия Харман кивнул головой.

— Значит, Элдредж при взрыве уцелел, так?

— Да, к сожалению. Переломал обе ноги, но, чтобы он заткнулся, требуется более сильная встряска.

Прошла неделя, прежде чем мы добрались до нашего будущего прибежища — фермы моего дяди в Миннесоте. Там, в уединении, скрываясь от глаз вездесущей деревенской общественности, мы переждали, пока шум из-за исчезновения Хармана понемногу не стих, а вяло проводимые розыски не прекратились. Поиски и в самом деле велись недолго; похоже, высокое начальство восприняло внезапный побег Хармана скорее с облегчением, чем с беспокойством.

Мир и покой сотворили с Харманом чудо. Полгода спустя он выглядел уже совсем другим человеком — полностью готовым к осуществлению следующей попытки достичь неба. Казалось, если он что-то задумал, даже все мыслимые неудачи, вместе взятые, не смогут его остановить.

— Моя ошибка была в том, — заявил он однажды, — что я заранее сообщил об эксперименте. В ответ разразилось народное возмущение, как и предупреждал Уинстэд. Но теперь, на этот раз… — он потер руки, задумчиво глядя куда-то вдаль, — мы никого не будем ставить в известность. Эксперимент состоится в полной тайне.