Читаем без скачивания Ночь игуаны - Теннесси Уильямс

Шеннон. Да, но вы вдвоем…

Ханна. Вдвоем.

Шеннон. А когда старый джентльмен уйдет из мира?

Ханна. Да?..

Шеннон. Что вы будете делать? Остановитесь?

Ханна. Остановлюсь… или буду продолжать путь… Вероятно, буду жить дальше…

Шеннон. Одна? Одна приезжать в отели, в одиночестве есть в углу за столиком на одного?

Ханна. Благодарю за участие, мистер Шеннон, но моя профессия учит быстро находить общий язык с чужими и быстро превращает их в друзей.

Шеннон. Заказчики – не друзья.

Ханна. Становятся друзьями, если в них есть дружелюбие.

Шеннон. Да, но каково вам будет путешествовать одной после стольких лет путешествий с…

Ханна. А вот испытаю – тогда и буду знать каково. И потом, не говорите об одиночестве так, будто оно неведомо другим людям. Например, вам.

Шеннон. Я всегда разъезжал с целым вагоном, самолетом, автобусом туристов.

Ханна. Но это вовсе не значит, что вы не были одиноки.

Шеннон. Мне всегда удавалось сблизиться с кем-нибудь в группе.

Ханна. Да, с какой-нибудь туристочкой помоложе. Я была на веранде, когда последняя из них продемонстрировала здесь, до какой степени вы оставались одиноким в этих сближениях… Этот эпизод в холодном, неприютном номере отеля, после которого вы презирали девушку не меньше, чем самого себя!.. А как вы были с ней вежливы! От любезностей, которые вы оказывали в благодарность за удовольствие, должно быть, мороз подирал по коже. Ваши истинно джентльменские манеры, благородство, которое вы выказали по отношению к ней… Нет… Нет, Шеннон, не обманывайте себя, будто были не одиноки. Вы тоже всегда путешествовали в одиночестве. Разве что ваш призрак составлял вам компанию. А больше у вас никогда никого и не было.

Шеннон. Спасибо, мисс Джелкс, на добром слове…

Ханна. Не стоит благодарности, мистер Шеннон. А теперь надо согреть маковый настой для дедушки. Только хороший отдых может дать ему силы – ведь завтра снова в путь.

Шеннон. Ну что ж, если разговор кончен, пойду поплаваю…

Ханна. В Китай?

Шеннон. Нет, не в Китай. Поближе… вон на тот островок с маленьким баром «Кантина серена».

Ханна. Зачем?

Шеннон. Видите ли, я не особенно хорош в пьяном виде, и сейчас у меня так и вертится на языке один не очень приличный вопрос.

Ханна. Спрашивайте. Сегодня – вечер вопросов без всякой цензуры.

Шеннон. А ответы тоже не подвергаются цензуре?

Ханна. В разговоре между нами именно так, мистер Шеннон.

Шеннон. Ловлю на слове.

Ханна. Пожалуйста.

Шеннон. Договор уже вступил в силу.

Ханна. Только прилягте в гамак и выпейте еще чашку макового настоя. Сейчас он горячий и немного послаще от имбирной настойки – легче проглотить.

Шеннон. Хорошо! А вопрос вот какой: неужели у вас ни разу не было любовной истории?

В позе Ханны на мгновение появляется напряженность.

Вы, кажется, сказали, можно задавать любые вопросы…

Ханна. Давайте, действительно, заключим договор: я отвечу на ваш вопрос, когда вы выпьете полную чашку настоя, чтобы хорошенько выспаться, – сегодня вам это тоже совершенно необходимо. Он такой горячий сейчас (пробует настой) и – вполне сносный.

Шеннон (беря чашку). Надеетесь, меня сразу начнет клонить ко сну и удастся увильнуть, не уплатив по договору?

Ханна. Я не такой мелкий жулик. Пейте. Всю, всю, до дна.

Шеннон (с гримасой отвращения пьет). О тень великого Цезаря! (Бросает чашку за парапет веранды и, посмеиваясь, падает в гамак.) Яд, которым на Востоке травили неповинные души, да? Сядьте, дорогая мисс Джелкс, чтобы я мог вас видеть.

Она садится поодаль, на стул с прямой спинкой.

Так, чтобы видеть! У меня на затылке нет рентгеновского аппарата, мисс Джелкс.

Она подвигает свой стул к гамаку.

Ближе, ближе, сюда!

Она повинуется.

Вот так. А теперь отвечайте, дорогая мисс Джелкс.

Ханна. Может быть, вы будете добры повторить свой вопрос?

Шеннон (медленно и с ударением). Неужели за всю вашу полную скитаний жизнь не было хоть одного случая, хоть одной встречи, которая на языке этого психа, Ларри Шеннона, называется любовной историей?

Ханна. С людьми случаются вещи похуже целомудрия, мистер Шеннон.

Шеннон. Да, сумасшествие и смерть, может быть, даже хуже. Но ведь целомудрие – не западня, в которую красивую женщину или привлекательного мужчину завлекают обманом. (Небольшая пауза.) Мне кажется, вы все увиливаете от выполнения условий договора, и я… (Приподымается в гамаке.) Ханна. Мистер Шеннон, для меня эта ночь – такая же мука, как и для вас. Но это вы не выполняете договора – не лежите в гамаке. Ложитесь сейчас же… Ну… да… Да, у меня было два таких случая в жизни, вернее, две такие встречи.

Шеннон. Вы сказали – две?

Ханна. Да, две… и я не соврала. Только не говорите сразу: «Фантастика!», не выслушав. Когда мне было шестнадцать, – кстати, ваш любимый возраст, мистер Шеннон, – дедушка давал мне каждую субботу тридцать центов – мое жалованье за секретарскую работу и за ведение хозяйства. Двадцать пять центов на билет на утренник в кино в Нантакете и пять – на кулек воздушной кукурузы. Садилась я в задних рядах полупустого кинотеатра, чтобы не было слышно, как я грызу свою кукурузу. Однажды рядом сел молодой человек и… прижался своим коленом к моему. Я пересела через два кресла, он – тоже и опять рядом со мной и жмет мне колено. Я вскочила и закричала, мистер Шеннон. Его тут же арестовали за то, что приставал к несовершеннолетней.

Шеннон. И что же, он так все еще и сидит в нантакетской тюрьме?

Ханна. Нет. Я его выручила. Сказала в полиции, что показывали фильм ужасов… и мне уже Бог знает что померещилось.

Шеннон. Фантастика!

Ханна. Да, пожалуй. Второй случай – совсем недавно, всего два года тому назад. Мы с дедушкой жили в Сингапуре, в отеле «Рэффлс». Мы очень хорошо зарабатывали, ни в чем себе не отказывали. Там и познакомились с одним австралийцем, коммивояжером, – человек средних лет, совершенно безликий. Толстый, лысый, с убогими претензиями на светскость, навязчивый. Выглядел он довольно одиноким. Дедушка прочел ему свои стихи, я – сделала портрет, польстив ему без зазрения совести. Он заплатил мне больше, чем обычно, и дал дедушке пять малайских долларов. И купил еще акварель. Дедушке пришло время ложиться. Коммивояжер пригласил меня покататься в сампане. Ну что ж, он был так щедр… Я согласилась. Да, согласилась. Дедушка пошел спать, а я поехала кататься с этим коммивояжером, торговавшим дамским бельем. Я заметила, что он все больше и больше…

Шеннон. Что?

Ханна. Ну, словом, приходил в возбуждение… когда солнце стало заходить, и его отблеск стал тускнеть на воде. (Грустно посмеивается.) И вот он наконец придвинулся ко мне… мы сидели в лодке друг против друга… и напряженно и страстно стал глядеть мне в глаза… (Снова смеется.) И тут он сказал: «Мисс Джелкс! Можете оказать мне услугу? Пожалуйста, сделайте это для меня!» – «Что?» – спросила я. «Я повернусь к вам спиной и не буду смотреть, а вы… пожалуйста, снимите с себя что-нибудь… и дайте мне подержать. Только подержать!»

Шеннон. Фантастика!

Ханна. «На несколько секунд», – сказал он. «А зачем?» – спросила я. (Снова грустно смеется.) Он не сказал зачем, но…

Шеннон. И как же вы повели себя в подобной ситуации?

Ханна. Я… выполнила его просьбу. А он сдержал слово. Сидел отвернувшись, пока я не сказала, что готова, и бросила ему… часть своей одежды…

Шеннон. А он?

Ханна. Он не двинулся, лишь подхватил то, что я бросила. И пока он держал это в руках, я смотрела в другую сторону.

Шеннон. Значит, надо опасаться коммивояжеров на Дальнем Востоке – такова мораль, мисс Джелкс?

Ханна. О нет, мораль – восточная. Надо смириться с тем положением, которое ты не в силах исправить.

Шеннон. Если это неизбежно, не сопротивляйся и получай удовольствие, – так, что ли?

Ханна. Он купил у меня акварель. Конечно, все это было противно, но не жестоко. Я ушла, и он не приставал. А самое смешное – когда мы вернулись в отель, он вынул из кармана эту часть моего туалета, как застенчивый мальчишка, который хочет подарить учителю яблоко, и попытался в лифте всунуть мне в руку. Я не хотела брать и шепнула: «Оставьте, пожалуйста, себе, мистер Уиллоби!» Он же заплатил за акварель, сколько я спросила, и весь этот случай был даже трогательным, то есть там было так одиноко, в этом сампане, – и эти лиловые полосы в небе, и низенький пожилой австралиец, который так дышал, словно умирал от астмы! И Венера, всходившая из-за облака над Малаккским перешейком…

Шеннон. И этот случай вы называете…

Ханна. Любовной историей?.. Да, так и называю.

Он недоверчиво смотрит, впиваясь в нее взглядом, она смущена и готова воспротивиться.

Шеннон. Этот… этот печальный, грязный эпизодик вы называете…

Ханна (резко перебивая). Конечно, печальный для того чудака. Но почему вы называете его грязным?

Шеннон. А как вы почувствовали себя, когда вошли к себе в спальню?