Читаем без скачивания Вор в роли Богарта - Лоуренс Блок

Нет, игра не стоит свеч.

Конечно, если заниматься этим регулярно и разработать специальную систему по поиску объявлений, упаковке и отправке, тогда дело может стать доходным. По крайней мере, так уверяла публикуемая в обозрении статья, и не было оснований ей не верить.

Но лично мне казалось, что игра все же не стоит свеч.

Видите, как портит человека воровское ремесло?

Одно время лавка начала приносить пусть небольшой, но стабильный доход. Бизнес, который я затевал с целью создать респектабельное прикрытие для более занимательного времяпрепровождения, начал кормить меня и, похоже, не сулил и в будущем особых разочарований. И, сообразив это, я тут же прекратил воровать.

Но… мне удалось побороть и это искушение. Подстрекаемый ненасытностью владельца земли, на которой располагалась лавка, я решил превратить ее в полную свою собственность и, заливаясь краской смущения, принес нажитый неправедным путем капитал и выкупил ее. Теперь «Барнегат Букс» принадлежала исключительно мне и я был волен распоряжаться делами по собственному усмотрению.

И мне не было нужды откладывать каждый лишний цент или рассылать рекламные открытки каким-нибудь дилерам в Пратт, штат Канзас, или Оукли, Калифорния. Я мог спокойно оставить на улице столик с дешевыми книжками и заскочить куда-нибудь за угол перекусить и уверяю: меня вовсе не хватит удар, когда, вернувшись, я обнаружу, что некто унес попорченное водой второе издание романа Вардиса Фишера. И когда мне удается покрыть расходы — что ж, замечательно, а когда нет… Тогда я всегда могу просочиться в какое-нибудь здание, успешно разобраться с замком и прихватить между делом тысчонок пять, компенсирующих все эти хлопоты.

Разумеется, если дело сложится не так, как вчера ночью.

И вообще, кто сказал, что неприятности мои закончились?

Эта радостная мысль заставила меня вновь взяться за телефон, и я набрал номер Илоны. Нет ответа. Я положил трубку и вспомнил о вопросе, который задала мне Кэролайн, и ответе, который она на него получила. Сам не пойму, говорил ли я тогда правду. Во всяком случае, ответ был очень близок к правде, и это меня тревожило.

Воспоминания вернули меня в ту крохотную, напоминавшую пещеру комнатку на верхнем этаже, в доме на Восточной Двадцать пятой. Мне не давал покоя тот мужчина на снимке. Где, черт возьми, я его видел?

Нет, это был не тот человек, застывший на семейном портрете, в этом я был совершенно уверен. Во-первых, тот парень, обнимавший даму с роскошными волосами, не стал бы так скованно держаться перед объективом. Даже будучи покойником, не стал бы. Он привык сниматься, это было заметно по его сияющей улыбке. Он прямо весь расцветал в этой улыбке.

Я сощурился, словно фокусируя то изображение. У женщины, насколько я помнил, были очень широкие плечи, прямо как у полузащитника. Но накачала она их не на футбольном поле и не в спортзале. Просто в платье у нее были подложены подплечники, еще пошире тех, на которые недавно снова пошла мода.

Впрочем, последнее время я что-то не видел туалетов с такими плечами. Равно как и палантинов из чернобурой лисицы — наподобие того, что был на ней, с маленькими хищными мордочками и лапками. Насколько мне было известно, мода на них еще не вернулась, и я догадываюсь почему.

Все равно видно, что карточка старая, пусть даже мода на эти костюмы и переживает явный ренессанс. Может, фотоаппараты были тогда другие? А может, бумага выцвела от времени? Или же это у людей какое-то другое, отличное от теперешнего, выражение лица? Может, оно вообще для каждой эпохи свое, может, так время оттискивает на них свой неизгладимый штемпель, точно на почтовой марке?

Он явно общий любимец, этот мистер Улыбка. И его дантисту также следует отдать должное. А как, интересно, он бы выглядел, если б прикрыл эти длинные зубы губами и напустил на себя серьезности?

Такое лицо хорошо смотрелось бы на монете, решил я. Нет, не на старинной римской монете, не тот тип. На более современной…

Есть!

Не думаю, что я произнес хоть одно слово вслух, но, может, просто уши заложило. Потому как Раффлс слетел с полки «Религия и философия» и подбежал посмотреть, что происходит.

— Не монета, — сказал я ему. — Марка!

Похоже, он удовлетворился этим объяснением — потянулся несколько раз и затрусил к лотку. Я дошел по проходу до раздела «Игры и хобби», где на самой нижней полке лежал каталог Скотта «Марки мира», именно там, где я видел его в последний раз. Он устарел года на четыре, но все еще мог пригодиться, а потому не был отправлен на пресловутый столик.

Я отнес его к прилавку и стал перелистывать страницы, пока не нашел, что искал. Долго смотрел на иллюстрацию, затем крепко зажмурился и сравнил ее с картинкой, засевшей в моей памяти.

Наверное, все же он, но твердой уверенности не было. Фотографии почтовых марок в каталоге были черно-белыми, а не цветными, и примерно в два раза меньше оригинала. Некогда в США существовал федеральный закон, предписывавший, чтобы каждое изображение почтовой марки было разбито горизонтальной белой линией — на тот случай, чтобы разные недобросовестные личности не вырезали бы их из книг и не наклеивали затем на конверты, грабя тем самым правительство. Теперь же любой десятилетка может нашлепать на цветном ксероксе хоть целую кучу двадцатидолларовых купюр, да таких, что средний банковский служащий не отличит их от настоящих, так что старое правило отпало само по себе — за ненадобностью. И теперь вполне законным образом можно было вполне реалистично изображать почтовые марки и публиковать их и фотографии валюты США в натуральную, так сказать, величину.

На более поздних изображениях марок нет больше белых линий, однако издатели подобных каталогов обычно не утруждают себя пересъемкой старых марок, а те, которые я в данный момент разглядывал, как раз и принадлежали к этой категории, потому как были выпущены более семидесяти лет тому назад. Я повернул книгу, чтоб лучше видеть, щурился и напрягал глаза и в конце концов отправился в свою контору в задней части лавки, где перерыл все ящики, пока не отыскал лупу.

Даже с ней результаты были не из тех, с какими можно выступить в суде, используя марки в качестве вещдоков. Из всей серии в пятнадцать марок Скотт и компания почему-то решили проиллюстрировать только четыре. На трех из них изображались сцены местной жизни — церковь, гора и цыганка с пляшущим медведем на поводке. И с каждой из них смотрел неулыбчивый вариант того мужчины со снимка Илоны — смотрел из маленькой круглой надпечатки в правом верхнем углу.

Четвертая была стоимостью в сто щиро (национальной валютой в этой стране являлись щиро, и в каждом щиро было по сто дикинов). Самая дешевая марка стоила всего один дикин. Все же удивительно, как много можно узнать о мире из филателистического каталога (и сколь малой ценностью обладает эта информация). Та стощировая марка была самой дорогой в серии и отличалась от остальных по двум параметрам. Во-первых, была крупней примерно раза в полтора и вертикальной по формату — то есть выше остальных. Во-вторых, портрет приятеля Илоны глядел уже не из иллюминатора в правом верхнем углу, а занимал всю марку.

Трудно сказать наверняка… Репродукция, как я уже говорил, оставляла желать лучшего. К тому же у меня не было при себе той фотографии — лишь память о ней, высвеченной мерцающим пламенем одной-единственной свечи. И потому поклясться я не мог бы и в то же время был почти уверен, что это и есть тот самый человек.

Влад I — и на данное время единственный — король Анатрурии.

В течение минуты казалось, что тайна раскрыта.

Боже ты мой, думал я, как все сошлось! Илона была вовсе не случайной покупательницей, ненароком забредшей в мою лавку купить книгу. Это вовсе не простое совпадение, что из всех книжных лавок всех городов всего мира она выбрала именно мою. Это была часть…

Часть чего?

Нет, конечно, не часть того недоделанного ограбления и не часть загадочной гибели Хьюго Кэндлмаса. Потому как при чем тут Анатрурия или какое отношение к ней имеют все эти события? Никакого. В комнате у Илоны хранился снимок бывшего короля Анатрурии. В этом не было ничего особенного — висела же у нее на стене карта с границами той же страны, обведенными толстой красной линией. Почему бы нет? Ведь она была анатрурийкой и, вполне возможно, патриоткой, хоть и не без несколько ироничного отношения ко всем этим опереточным атрибутам.

Но в чем же тогда совпадение?..

Оно точно было, но я никак не мог его уловить. Интригующий момент, по крайней мере на первый взгляд, крылся в том, что мне понадобилось шестнадцать часов, чтобы выяснить, почему лицо того парня с зубастой улыбкой показалось знакомым. Если бы я узнал его сразу же, то ни секунды не стал бы терзаться раздумьями. «О, так это же король Влад! Узнал бы его где угодно, даже на снимке в квартире одной из его верных подданных!»