Читаем без скачивания Проклят и прощен - Эльза Вернер

— На что намекал Грегор, говоря о продаже Розенберга? — снова заговорила Лили. — Разве ты собираешься продать его? Я думала, что мы вместе будем жить здесь.

— Мне самой хотелось бы этого, но это невозможно: Розенберг требует крупных хозяйственных затрат, а нам необходимо устроиться скромнее.

— Разве ты не богата? — с наивным удивлением спросила молодая девушка. — Ведь ты так роскошно жила в столице!

— Но я овдовела, — уклончиво ответила Анна. — Большие доходы Гертенштейна прекратились с его смертью, и хотя нам нечего бояться бедности, но все-таки в будущем мы должны во многом изменить свой образ жизни.

К этому заявлению Лили отнеслась вполне равнодушно. Для нее богатство и бедность были пока лишь пустыми словами, настоящего значения которых она не могла понять. О ней всегда заботились, и если жизнь сестры, которую она изредка навещала в резиденции, и казалась ей прекрасной, волшебной сказкой, то безусловная свобода, какой она пользовалась в Розенберге, нравилась ей еще больше. Перемена местопребывания обещала ей новые развлечения, она была еще в том возрасте, когда всякая перемена приветствуется с искренней радостью.

— Мне решительно все равно, куда ехать, лишь бы не к кузену Грегору, — беспечно сказала она. — Но когда же наконец ты снимешь этот глубокий траур, Анна? Тебе только двадцать четыре года, не можешь же ты постоянно ходить в крепе только потому, что ты вдова! Летом уже исполнится год со дня смерти твоего мужа. Нельзя же вечно оплакивать его. Да и он был уже так стар: ему было семьдесят три года!

— Оплакивают, обыкновенно не возраст, а потерю. Разве ты думаешь, что я не любила Гертенштейна?

— О, да, — сказала девушка. — Ведь и дедушек любят, и мне кажется, что твоя любовь к нему была именно такой. Мне, по крайней мере, президент всегда напоминал дедушку, да и тебе, вероятно, тоже, иначе ты не плакала бы так отчаянно в день своей свадьбы.

— В день моей свадьбы? — смущенно спросила молодая женщина. — Ты ошибаешься, Лили.

— О, я говорю не про церковь, там ты была спокойна и холодна, как мраморная статуя. Это было раньше, когда ты думала, что ты одна в комнате. Президент послал меня рано утром в твою комнату отнести великолепный букет, который он для тебя выписал из столицы. Я очень гордилась этим поручением и тихонько вошла в комнату, чтобы застать тебя врасплох за одеванием. Но когда я открыла дверь, то увидела, что белое атласное платье лежит на кресле, рядом с кружевной вуалью и бриллиантами, а ты стоишь на коленях, прижавшись головой к диванной подушке, и плачешь так горько, как будто сердце у тебя разрывается. Я окликнула тебя, тогда ты быстро встала с колен, вытерла слезы и запретила мне говорить об этом.

Тогда я была очень молода и глупа, но все-таки понимала, что тот, кто выходит замуж по любви, не станет так безумно плакать. Я отлично знаю, что Грегор принудил тебя решиться на этот шаг, а потом, вероятно, сам жалел об этом, потому что был бледен, как мертвец, когда венчал вас, и я прекрасно видела, как дрожала его рука, когда он благословлял тебя.

Молодая девушка так и сыпала воспоминаниями о событиях, которые некогда восприняла с острой наблюдательностью ребенка и отчетливо сохранила в своей памяти. И, возможно, она еще нескоро кончила бы, если бы Анна решительно не остановила ее.

— Ты, Лили, лучше молчала бы о том, о чем еще не в состоянии судить. Ты была тогда еще десятилетним ребенком и создала себе чисто ребяческие представления о том, чего и не было. Грегор ни к чему не принуждал меня, да меня и нельзя ни к чему принудить. Он лишь посоветовал мне сделать то, на что я уже раньше сама решилась. Я добровольно отдала руку Гертенштейну, и ни одной минуты не раскаивалась в этом. Раз и навсегда запрещаю тебе подобные глупые рассуждения.

Эти слова были произнесены строгим, почти суровым тоном, и Лили, совершенно не привыкшая к такой строгости со стороны старшей сестры, уже собиралась обиженно заплакать. Однако в этот момент дверь снова отворилась, и в комнату вошла дама лет тридцати с небольшим. Хотя она не могла претендовать на красоту, но казалась очень симпатичной — маленькая, полная, с темными волосами и живыми глазами. С приветливым поклоном она подошла к разговаривавшим сестрам и сказала:

— Мы вернулись позже, чем следовало, но Лили вероятно уже покаялась вам, что в этом виновата одна она.

— Нет, я еще ничего не слышала об этом, — отозвалась Анна, между тем как ее сестра отвернулась, — слегка надув губы. — Я просто думала, фрейлейн Гофер, что вы пробыли у своих родителей больше времени, чем предполагали.

Фрейлейн Гофер, бывшая компаньонка покойной госпожи Гертенштёйн, покачала головой.

— Нет, мы вовремя выехали из лесничества, но фрейлейн Лили не давала мне покоя, пока мы не отослали экипаж и не пошли пешком по лесной тропинке, выходящей у Фельзенека на горную дорогу; а на такой обход надо не меньше часа.

— Ах, мне так хотелось хоть один раз взглянуть на проклятый замок! — воскликнула Лили, при слове «Фельзенек» совершенно позабыв дуться. — За те четыре недели, что я живу здесь, я так много слышала о нем, и если уже никто не смеет пробраться туда, то я должна была по крайней мере увидеть его. Это — настоящий волшебный замок, сказочно великолепный и могучий, но вокруг него царит мертвая тишина, как будто вся жизнь там вымерла. Да и не мудрено — ведь в замке живет заколдованное чудовище, готовое свернуть шею всякому, кто ненароком заберется туда.

— Нет, Лили, это преувеличение, — торжественно проговорила фрау Гофер. — Что бы там ни делал барон фон Верденфельс, но шеи он еще никому не свернул.

— Неужели? — с видимым разочарованием спросила Лили. — А я уже совсем было приготовилась к этому, если бы нам пришлось с ним встретиться. Я каждую минуту ожидала, что из мрачных ворот замка появится нечто ужасное, но к моему величайшему удивлению в них показался красивый молодой человек с ружьем и ягдташом, очень вежливо поклонившийся нам. Как мог он попасть туда? Я думала, что Фельзенек населен исключительно одними чудовищами, потому что его хозяин и душой, и телом предался нечистому.

— Лили, да не шутите же так безбожно! — воскликнула Гофер, осеняя себя крестным знамением. — Вы даже не подозреваете, какие мрачные и темные тайны хранит в своих стенах Фельзенек! Если бы вы только знали!..

Она приняла таинственный вид, а Лили уже приготовилась слушать, однако, к ее величайшему огорчению, сестра прервала эти интересные разоблачения. Молодая женщина, по-видимому, не особенно интересовалась их разговором. Она подошла к балконной двери, посмотрела в сад и, не оборачиваясь, проговорила: