Читаем без скачивания Женщина, которая легла в кровать на год - Сью Таунсенд

Глава 18

Районная медсестра, сорокадвухлетняя Джанет Спирс, с неодобрением отнеслась к поручению доктора Проказзо навестить здоровую женщину, отказывающуюся покидать постель.

Пока Джанет вела свой маленький «фиат» в сторону респектабельного района, где жила миссис Ева Бобер, слезинки жалости к себе туманили ее очки, изготовленные оптиком, по всей видимости симпатизирующим нацистской эстетике. Сестра Спирс не позволяла себе женственных украшений — она не желала маскировать избранную ею стезю праведности. От мыслей о здоровехонькой лентяйке, отлеживающей бока в постели, сестру Спирс буквально мутило.

Каждый день Джанет вставала, принимала душ, надевала форму, заправляла постель, чистила унитаз и спускалась на кухню еще до рассвета. Любая задержка вызывала у нее панику, но сестра Спирс благоразумно разложила в стратегических местах коричневые бумажные пакеты для еды, и после нескольких вдохов и выдохов в пакет, поборов гипервентиляцию, она перебарывала неуместную паническую атаку.

Миссис Бобер была последней пациенткой на сегодня. Утро выдалось нелегким: мистер Келли с изъеденными язвами ногами умолял дать ему обезболивающее посильнее, а она уже в который раз отвечала, что не может вколоть ему морфий — ведь есть очевидная опасность наркотической зависимости.

— Папе девяносто два года! — крикнула дочь мистера Келли. — Думаете, он кончит ломкой, вкалывая гребаный героин в глазные яблоки?

Джанет захлопнула чемоданчик и покинула дом Келли, не удосужившись помочь больному одеться. Она не намерена терпеть оскорбления, как и выслушивать неуравновешенных родственников, указывающих ей, как выполнять ее работу.

Сестра Спирс использовала меньше болеутоляющих средств, чем любая районная медсестра в графстве. Официально зафиксированное достижение. Джанет им очень гордилась и считала, что уместна была бы скромная церемония, на которой высокопоставленный бюрократ из регионального отделения Службы общественного здоровья вручил бы ей памятный вымпел или кубок, — в конце концов, за годы работы она сэкономила национальному здравоохранению десятки тысяч фунтов.

Джанет припарковалась у дома миссис Бобер и с минуту посидела в машине. По внешнему виду жилища она многое могла сказать о пациенте. Кашпо с развесистыми цветами всегда ее воодушевляло.

Но на этом крыльце кашпо с развесистыми цветами не было. Вместо него болталась кормушка для птиц, под которой на кафельных плитках виднелись пятна птичьего помета. На ступеньке стояли немытые молочные бутылки. Ветер распихал по углам крыльца кленовые листья и листовки с рекламой пиццы, карри и китайской еды. Коврик из кокосовой мочалки давным-давно не вытряхивали. Оранжевая подставка под цветочный горшок использовалась в качестве пепельницы.

В довершение всего входная дверь была приотворена. Подавив отвращение, сестра Спирс протерла медную дверную ручку антибактериальной салфеткой, которые всегда носила в кармане. Сверху доносились переливы мужского и женского смеха. Джанет открыла дверь и вошла в дом. Поднялась по лестнице, ориентируясь на хохот. Она не помнила, когда в последний раз веселилась. Дверь спальни была нараспашку, медсестра постучала и шагнула в комнату.

На кровати лежала приятной наружности дама в ночнушке из серого шелка, губы ее были вымазаны нежно-розовой помадой. В руках она держала пакет ирисок «Торнтонс». На краешке постели, тоже жуя ириску, сидел мужчина, явно помоложе дамы.

— Я Джанет Спирс, медсестра из поликлиники, — сухо представилась Джанет. — Доктор Проказзо попросил меня зайти по этому адресу. Вы и есть миссис Бобер?

Ева кивнула, пытаясь выковырять языком ириску, прилипшую к зубу мудрости.

Мужчина встал.

— А я мойщик окон, — объяснил он.

— Что-то я не наблюдаю лестницы, ведра и тряпок.

— Я не на работе, — с трудом (из-за ириски) произнес мужчина. — Просто пришел навестить Еву.

— И принесли ей ирисок, очевидно, — закончила за мойщика сестра Спирс.

— Спасибо, что зашли, — подала голос Ева, — но я не больна.

— У вас есть медицинское образование? — осведомилась Джанет.

— Нет, — покачала головой Ева, сообразив, к чему ведет медсестра, — но, полагаю, я достаточно квалифицирована, чтобы судить о состоянии собственного организма. В конце концов, я изучаю его уже пятьдесят лет.

Еще на крыльце Джанет поняла, что не поладит с обитателями этого дома. Только чудовища могли выставить на крыльцо немытые бутылки.

— В вашей карте написано, что вы заявили, будто намерены оставаться в постели по меньшей мере год.

Ева разглядывала сестру Спирс: все пуговицы на плаще застегнуты, пояс туго затянут — начищенная до блеска школьница, только изрядно постаревшая.

— Ладно, не буду вам мешать. Спасибо, что выслушала, Ева. Увидимся завтра. Уверен, ты будешь дома. — И мужчина со смешком удалился.

Когда мойщик ушел, сестра Спирс расстегнула пуговицы своего темно-синего габардинового плаща.

— Я бы хотела осмотреть вас, меня интересуют ваши пролежни.

— У меня нет пролежней. Я дважды в день обрабатываю точки пережатия.

— И чем же вы их обрабатываете?

— Лосьоном для тела от «Шанель».

Сестра Спирс не сдержала презрения:

— Ну, если вам по нраву выбрасывать деньги на бесполезную роскошь…

— Спасибо, что разрешили, — кивнула Ева.

Что-то в медсестре беспокоило Еву. Она села в кровати, попытавшись придать лицу жизнерадостность.

— Я не больна, — снова сказала она.

— Возможно, физически вы и здоровы, но все же что-то с вами не в порядке. Решение целый год проваляться в постели, жуя ириски, нормальным не назовешь, не так ли?

Ева перекатила ириску во рту и протянула медсестре пакетик:

— Простите за невежливость, хотите конфетку?

Сестра Спирс поколебалась, потом смягчилась:

— Разве что одну.

После тщательного осмотра, во время которого медсестра съела еще два больших кубика тягучего лакомства (с ее стороны это было непрофессионально, но сладкое всегда ее успокаивало), Джанет приступила к оценке психического здоровья Евы.

— Какое сегодня число?

Пациентка на мгновение задумалась и признала, что понятия не имеет.

— А какой месяц?

— Еще сентябрь… или уже октябрь?

— Сейчас третья неделя октября, — уведомила медсестра и спросила, известно ли Еве, кто нынче премьер-министр.

Та снова заколебалась:

— Кэмерон?.. Или Кэмерон и Клегг?

— Значит, вы не можете с уверенностью назвать имя премьер-министра Великобритании?

— Пусть будет Кэмерон, — решила Ева.

— Вы дважды сомневались в правильности ответа, миссис Бобер. Вы вообще в курсе текущих событий?

Ева поведала сестре Спирс, что раньше живо интересовалась политикой и часто смотрела парламентский канал после обеда, во время глажки. Ее бесило, когда равнодушные неголосующие безапелляционно утверждали, что все политики «рвутся во власть ради собственной выгоды». Она мысленно читала циникам лекции о демократии, делая упор на долгой и трагической истории борьбы за всеобщее избирательное право, ради которого даже погибла скаковая лошадь[12], — правда, тут она ошибалась.

Но после иракской кампании Ева сама стала громогласно осуждать политическую элиту. Оскорбления, которыми она крыла власти, не поддавались исчислению. Политики в ее устах стали «лживыми, жуликоватыми, ублюдочными подстрекателями».

— Миссис Бобер, боюсь, я одна из презираемых вами неголосующих, — призналась Джанет. — А теперь позвольте взять у вас кровь на анализ, который нужен доктору Проказзо.

Она затянула жгут вокруг предплечья Евы и сняла колпачок с большого шприца. Ева покосилась на иглу. В последний раз иглу такого размера она видела в документальном фильме о бегемотах в Ботсване, причем животному перед уколом делали местную анестезию.

— Будет самую чуточку больно, — кровожадно пропела сестра Спирс, и тут завибрировал мобильник на поясе ее форменного халата. Увидев на дисплее номер мистера Келли, она разгневалась. Все еще наполняя шприц кровью пациентки, второй рукой она поставила телефон на громкую связь.

Ева услышала вопль, словно мужчину на другом конце линии жгли заживо.

Потом раздался другой вопль, женский:

— Спирс? Если вы не вернетесь через пять минут с морфием и не облегчите папины муки, я положу ему на лицо подушку и задушу его, чтобы он больше не страдал!

Сестра Спирс спокойно ответила:

— Я ввела вашему отцу положенную в его возрасте и при его состоянии здоровья дозу трамадола. Передозировка опиатов приведет к чрезмерному угнетению нервной системы, коме и смерти.

— Именно этого мы и хотим! — заорала женщина. — Пусть он перестанет мучиться! Пусть он лучше умрет!