Читаем без скачивания Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Заполучив в свои руки чекистский аппарат, Зиновьев и Каменев теперь готовы выбить у Троцкого последний козырь — Реввоенсовет, стоящий во главе вооруженных сил республики. Вспомним: еще в сентябре они сумели под видом компромисса ввести туда своего представителя Уншлихта, который заменил троцкиста Смилгу (одного из виднейших большевиков: он являлся членом ЦК еще до Октябрьской революции). На январском Пленуме 1924 г. большинство ЦК накинулось на троцкистскую оппозицию. Особенно усердствовали новоиспеченные зиновьевцы. Например, глава Нижегородской парторганизации Угланов требовал с троцкистами «биться в кровь, по-настоящему… Демократия демократией, а организационные формы организационными формами. Устав партии Уставом партии. Тут нужно бить по зубам». Угланов добился своего: вскоре Зиновьев и Каменев перевели его в Москву, поручив возглавить столичную парторганизацию.

Троцкисты на пленуме выглядели жалко. Выступивший от имени троцкистов Радек жаловался на «зубодробительную политику по отношению к оппозиции» со стороны большинства ЦК; член ЦК, зампредседателя Высшего Совета народного хозяйства (ВСНХ) Георгий Пятаков причитал: «сегодня разговаривать в ЦК, когда с первых же речей многих из нас, отчасти и меня, изображают меньшевиками… когда «меньшевик» равнозначно «белогвардеец»… разговаривать по существу нет абсолютно никакой возможности».

Некоторые троцкисты поспешили перебежать на сторону победителей, объявившись вдруг пламенными сторонниками Зиновьева. Ограничимся примером Андрея Бубнова. Старый большевик (партийная кличка Химик), в рассматриваемое время — завотделом агитации и пропаганды ЦК, Бубнов еще осенью 1923 г. оставался видным троцкистом: он и его близкая подруга Варвара Яковлева подписали обращение 46. Однако прошлое Яковлевой связывало ее и с Зиновьевым. В октябре 1918 г., в разгар «Красного террора», она возглавляла ПетроЧК. Зиновьев — на тот момент единоличный руководитель Петрограда — приказал ей отобрать пятьсот заложников из мирного населения города, а затем «для устрашения буржуазии» расстрелять их, что и было исполнено.[150] У Зиновьева было множество подобных планов — он предлагал, например, «разрешить всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице».[151] Чуть позже ему пришлось отказаться от части этих замыслов по мере того, как разгоралось пламя Гражданской войны и верхушку большевиков охватила паника, «и трусость, звериная трусость, усиливающаяся сознанием своих преступлений, всецело овладела ими… Когда же под влиянием реальных известий и фантастических слухов наступил момент, так сказать, кульминационной точки животного страха и паники, когда возбужденной фантазии коммунистов всюду стали мерещиться враги, «белые» и контрреволюционеры, их малодушие дошло до чудовищно-позорных размеров… Помимо заискиваний перед «буржуями», люди уже в открытую старались скрыть свой коммунистический образ. Даже в коридорах «Метрополя» можно было видеть валяющиеся разорванные партийные билеты».[152] Однако когда к Зиновьеву возвращалось чувство былой уверенности, в Петрограде вновь сгущались сумерки массовых кровавых расправ, а Яковлева, словно валькирия, исполняла его кошмарные замыслы.

Но при всем том в поведении Яковлевой стали замечать некоторые странности. Например, она подписала приказ о расстреле пятерых чекистов, но необъяснимо пощадила их руководителя, некоего Геллера. Столь же милостиво поступила с арестованным по подозрению в шпионаже бывшим офицером Гольдингером, которого не только освободила, но и приняла на службу в ПетроЧК. Наконец, выяснилось, что она сожительствовала с военным моряком Покровским — активным участником подпольной монархической организации «Великая Единая Россия», имевшим на Яковлеву большое влияние.[153] Зиновьеву эти ее художества надоели, и он добился устранения Яковлевой из ВЧК и перевода в Москву, где она стала трудиться на ниве народного образования.

Такое назначение, удивительное на первый взгляд, вполне объяснимо с учетом того, что образование юношества в Советской России Ленин поручил Анатолию Луначарскому, которому сам же дал такую характеристику: «Скажу прямо — это совершенно грязный тип, кутила, выпивоха и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только моральный». Справедливости ради надо заметить, что эта характеристика дана по случаю какого-то особенно «гомерического пьянства» Луначарского в Брюсселе, когда его под утро приходилось увозить домой «грязного, пьяного, скверно ругавшегося и все время лезшего в драку, бившего посуду…»[154] Однако следует также иметь в виду и то обстоятельство, что Ленин и Троцкий поручали Луначарскому и Яковлевой не вообще просветительскую деятельность, а воспитание бессловесных трудармейцев для грядущего царства «военного коммунизма», и в этом качестве подобные лица были, конечно же, вполне на своем месте. Луначарский, получивший образование во время восьмимесячной отсидки в Таганской тюрьме, сам признавал, что «думает только тогда, когда говорит».[155] Уже в августе 1918 г. издан декрет, согласно которому для поступления в университет более не требовалось наличие среднего образования, а заменило его направление от партийной организации.[156] Некоторые из таких новоиспеченных студентов в ответ на предложение изобразить «два в квадрате» рисовали квадрат с помещенной в него цифрою «2»; в лекциях ректора МГУ М. М. Новикова по зоологии «красное студенчество» усмотрело «враждебность к Советской власти», а в курсе сопромата (сопротивления материалов) в МВТУ — попытку сопротивления коммунистическому режиму, вследствие чего ректору МГУ пришлось уйти в отставку, а курс сопромата исключен из учебной программы МВТУ. Старых профессоров после этого бросили в порядке трудовой повинности на чистку дворов от навоза,[157] и взялись за «чистку» университетов, которые Луначарский определял как «кучу мусора».[158] Некоторые факультеты, например, юридические и историко-филологические, вообще закрыли.[159] Старой университетской системе противопоставили созданный спешным порядком Ленинградский коммунистический университет им. Зиновьева, представлявший собою трехмесячные курсы агитаторов, которые включали в себя «общеобразовательный курс» и отделения: советского управления, советской милиции, советской юстиции, уголовного розыска, сельскохозяйственное, транспортное, радиотелеграфическое, городского благоустройства.[160] Слушатели этих курсов пополняли собою ряды так называемой красной профессуры (большевики отменили Декретом Совнаркома от 1 октября 1918 г. «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных учебных заведений Российской Республики» ученые степени и звания; статья 1 этого Декрета гласила: «Все лица, самостоятельно ведущие преподавание в высших учебных заведениях, носят единое звание профессора», т. е. человек без среднего и даже начального образования, окончивший трехмесячные курсы агитаторов и оставленный при университете им. Зиновьева, автоматически становился профессором).

Ленин, позируя в 1921 г. художнику Юрию Анненкову, который впоследствии стал автором ленинского портрета на советских денежных знаках, объяснял ему: «Наш лозунг «ликвидировать неграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать неграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель вполне практическая. Только и всего».[161]

В Москве «просветительница» Яковлева, став заместителем Луначарского, похоже, вновь попала в политическую орбиту Зиновьева. Здесь по старой памяти друзья-чекисты приглашают ее в подвал в Варсонофьевском переулке, «куда ходила она весело с другом своим революционным товарищем Бубновым… потренироваться в «тире» на приговоренных к смерти… — на товарищах своих по той же партии».[162] За эти новые подвиги решением Коллегии ВЧК летом 1923 г. ей, уволенной из ВЧК по компрометирующим мотивам, вручен знак «Почетный работник ВЧК-ГПУ» — в числе первых.[163] В начале 1924 г. Бубнов и Яковлева уже против Троцкого, теперь они сторонники группировки Зиновьева.

Убедившись в превосходстве своих сил, тот начинает генеральное наступление на открывшейся 16 января 1924 г. XIII Всесоюзной партийной конференции. Это в полном смысле историческое событие. Впервые столь представительный партийный форум прошел в точном соответствии с формулировкою Сталина, высказанной им незадолго до конференции в разговоре с Зиновьевым и Каменевым; на вопрос Каменева, как завоевать большинство, Сталин, по свидетельству присутствовавшего при разговоре Бажанова, ответил: «Совершенно неважно, кто и как будет в партии голосовать; но вот что чрезвычайно важно, это кто и как будет считать голоса».[164] Этот вопрос Зиновьев и Каменев поручили Сталину как руководителю Секретариата ЦК. И он справился блестяще. При оглашении результатов было объявлено, что за проект резолюции, предложенный троцкистами, подано всего три голоса, хотя в действительности троцкисты располагали едва ли не большинством голосов.[165] Не имея твердого большинства за пределами ЦК, в низовых парторганизациях, благодаря Сталину Зиновьев и Каменев его себе приписали.