Читаем без скачивания Секретная предыстория 1937 года. Сталин против красных олигархов - Сергей Цыркун

Но Зиновьев оказался не одинок в своем восхождении на вершины власти. К лету 1924 г. мы обнаруживаем во главе СССР два чрезвычайно влиятельных триумвирата. С одной стороны — это «тройка» Зиновьев-Каменев-Сталин, управляющая страною; она у всех на виду. С другой стороны — это правящая тройка в ОГПУ: Дзержинский и два его заместителя, Менжинский и Ягода; это теневой триумвират, практически никому не известный за пределами своего ведомства и не играющий вроде бы самостоятельной политической роли. Чекистский триумвират является как будто отражением партийного. Зиновьев — на виду, он первое лицо в стране, но отвлечен руководством ленинградской партийной организацией, ему часто приходится уезжать в Ленинград. Кроме того, у него много работы во главе Коминтерна, он втянут в подготовку Мировой революции, на которую в то время в Кремле смотрели очень серьезно. Дзержинский тоже всей стране и за ее пределами известен как бессменный руководитель ВЧК — ОГПУ, «железный Феликс». Но в действительности он всецело занят руководством ВСНХ, отвлечен работою в Политбюро; у него просто руки не доходят до повседневных дел на Лубянке.

Такое же сходство между вторыми лицами. Как Каменев в масштабе страны, так и Менжинский в масштабе ОГПУ известны своей мягкостью, безынициативностью, отсутствием способностей и склонностей к интриге, какой-то беззубостью. А вот третье лицо в каждом из триумвиратов уверенно, хотя и втихомолку, протягивает руки к рычагам власти. Здесь мы наблюдаем своеобразную учебу. Сталин многому научился у Зиновьева и более не нуждается в своем учителе. Он уже понемногу начал перетягивать на свою сторону зиновьевцев, как раньше Зиновьев перетягивал троцкистов: эта кухня ему хорошо известна. Бывшие троцкисты Бубнов и Андреев, само собою, готовы, если это будет достаточно выгодно и безопасно, отречься и от Зиновьева. Молотов успел уже сработаться со Сталиным и без него просто не представляет себе работу в Оргбюро и Секретариате. У Молотова к этому времени есть и свой выдвиженец — Л. Каганович, обнаруженный им во время одной из командировок в провинции.[184] Kaгaнович необыкновенно трудоспособен, он может выполнять колоссальный объем административной работы, прирожденный организатор. По рекомендации Молотова стал заведующим орграспредотделом, который ведает расстановкою руководящих партийных кадров в низовых парторганизациях. Именно он подготовил под непосредственным руководством Сталина и Молотова для Зиновьева большинство на ХIIІ съезде и за это на том же съезде избран в состав ЦК. Каганович тоже постепенно все более ориентируется на Сталина, ибо видит, что тот, находясь в тени Зиновьева, прибирает к рукам реальную власть; в июне 1924 г. Каганович стал секретарем ЦК и членом Оргбюро, начав под крылом Сталина набирать административный вес.

Приблизительно так же действует и Ягода, держась в тени и втихомолку прибирая все больше административной власти к своим рукам. Неслучайно, по свидетельству Бажанова, именно с 1924 г. он заводит связи в сталинском секретариате. Уже в июне 1924 г., продвинув на ступеньку вперед Кагановича, Сталин совершил демарш, покритиковав в одном из своих выступлений Каменева за оговорку: в какой-то речи Каменев сказал «нэпмановская Россия» вместо «нэповская Россия». Сама смехотворность повода для выступления показывает, насколько осторожен был Сталин, проверяя, на кого из членов ЦК он может рассчитывать, если выступит против Каменева и стоящего за ним Зиновьева.

Оказалось, что ни на кого. Зиновьев и Каменев собрали 19 августа совещание из 17 наиболее влиятельных членов ЦК, которые единогласно осудили выходку Сталина. Тот даже заявил, что подает в отставку с поста Генерального секретаря, прекрасно, впрочем, понимая, что пока не повержен окончательно Троцкий, Зиновьев и Каменев не пойдут на раскол правящей группировки. И, когда Сталина уговорили остаться, он, немного успокоившись, объявил, что рамки «тройки» слишком тесны и состав коллективного руководства необходимо расширить. По этому вопросу Сталина сразу поддержали те члены Политбюро, которые хотели бы слегка «подвинуть» Зиновьева. Тот, видя, что большинство присутствующих выступает за расширение состава правящей клики, вынужден был согласиться на создание вместо «тройки» нового негласного правительства — «семерки», в состав которой вошли все члены Политбюро, кроме Троцкого, и председатель ЦКК Валериан Куйбышев. Вероятнее всего, он рассчитывал тем самым разбавить вес Сталина, который среди «семерки» не мог иметь такой же доли влияния, как в составе «тройки», сам же Зиновьев в любом случае оставался первым лицом как глава Коминтерна.

Для регламентации работы «семерки» была тут же составлена письменная «Конституция», которую передали на хранение кандидату в члены Политбюро Яну Рудзутаку: он славился полным отсутствием собственного политического лица, вследствие чего в партийных кругах его прозвали «Рудзу-так — Рудзу-этак». «Конституция» предусматривала, что «семерка» будет собираться каждый вторник и предварительно обсуждать повестку дня Политбюро, причем каждый из членов «семерки» обладал правом «вето». Свои публичные выступления член «семерки» обязан был согласовывать с остальными. Существование «семерки» держалось в тайне, и даже текст ее «Конституции» Рудзутак в дальнейшем уничтожил.[185]

Троцкий, для которого существование «семерки» не являлось, разумеется, секретом, дождавшись благоприятного момента — обострения разногласий между Зиновьевым и Сталиным, — осенью 1924 г. открыто выступил против «семерки», положив начало новому этапу внутрипартийной борьбы — так называемой литературной дискуссии. Формальной ее причиною стало крушение предпринятой годом раньше попытки организовать коммунистический переворот в Германии.[186] В Москве к этому проекту относились с таким энтузиазмом, что заранее назначали членов будущего советского правительства Германии, среди коих оказались и некоторые чекисты, в частности Ягода. Им уже заготовили подложные паспорта, по которым они должны были под видом дипломатических курьеров прибыть в Германию.[187] Многие советские коммунисты, горя желанием принять участие в послереволюционном терроре и грабеже, хлынули в страну Гете и Шиллера (общее число советских коммунистов, намеченных к командировке в Германию, составляло 20 тысяч человек). Среди них выделялась Лариса Рейснер, прозванная «женщиной русской революции», которая хвалилась встречным, что едет по чужому паспорту под видом испанской журналистки, хотя ни слова не знает по-испански.[188] Отсутствие общей границы с Германией в итоге помешало Красной Армии осуществить прямую интервенцию, и проект революции в Германии провалился, как раньше план Троцкого о вторжении в Индию. Мировая революция вновь откладывалась. Фонд помощи германской революции в 200 миллионов рублей оказался растрачен впустую.[189]

Троцкий и Зиновьев в ярости обвинили в этом друг друга. Через год Зиновьев попытался овладеть хотя бы маленькой Эстонией. Его доверенное лицо, работник Коминтерна Кобецкий, переведенный советским полпредом в Эстонию после истории в Варшаве, где он устроил драку, ударив палкой польского полицейского,[190] 1 декабря 1924 г. попытался организовать мятеж, но его боевики были избиты и обезврежены обычно флегматичными жителями Таллина. Слишком явная беспомощность Зиновьева в роли вождя Мировой революции вызвала новую вспышку активности со стороны Троцкого, который сам на нее претендовал. Вышедшая осенью 1924 г. третья книга собрания сочинений Троцкого открывалась его предисловием «Уроки Октября». Суть статьи была в том, что в большевизме есть два направления: «ленинизм» (главным представителем которого Троцкий считал себя), направленный на безостановочное движение к Мировой революции методами «военного коммунизма», и «правый уклон», выражаемый Зиновьевым и Каменевым, представляющий собою трусливо-выжидательную политику уступок и компромиссов. «Правое крыло партии, — утверждал в этой статье Троцкий, — пытается задержать развитие событий».[191] При этом Троцкий рассчитывал усилить раскол внутри «семерки», весь огонь критики сосредоточив на Зиновьеве и Каменеве, но не упоминая при этом ни Бухарина, ни Сталина, ни Томского, ни Рыкова, ни Куйбышева.

Его расчет, слишком явный, не оправдался. «Семерка» немедленно и единодушно ответила травлею Троцкого в печати. Первым выступил Бухарин, опубликовавший в «Правде» редакционную статью «Как не нужно писать историю Октября». Вскоре вышел сборник «За ленинизм», содержавший статьи Зиновьева, Каменева, Сталина, Сокольникова, Молотова, Рыкова и других, направленные на оголтелую критику Троцкого (Бухарин, явившийся, вероятно, составителем сборника, разместил в нем сразу три своих статьи, и все на одну тему). Сталин, разыгрывая удобную для себя позицию миротворца, в своей статье взял под защиту Зиновьева и Каменева от нападок Троцкого: «Троцкизм есть недоверие к лидерам большевизма, попытка к их дискредитированию, к их развенчиванию». В то же время он демонстративно закончил статью миролюбиво и мягко: «Говорят о репрессиях против оппозиции и о возможности раскола. Это пустяки, товарищи… Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развернутая идейная борьба…».[192] Другие члены «семерки» не столько брали под защиту Зиновьева и Каменева, сколько резко нападали на самого Троцкого. «Теорией перманентной революции, — утверждал, например, Бухарин, — покрываются все прошлые, настоящие и будущие ошибки тов. Троцкого».[193] «В тов. Троцком, — жаловался Рыков, — имелся какой-то постоянный, «принципиальный» источник разногласий внутри партии».[194] Зиновьев выражал уверенность, что «вся партия, как один человек, встанет против теперешнего уклона тов. Троцкого».[195] И т. д.