Читаем без скачивания Партизан: от долины смерти до горы Сион, 1939–1948 - Ицхак Арад

Утром мы по двое вышли через ворота гетто в сопровождении немецких солдат к месту нашей работы. Мы шли посредине шоссе, ибо евреям было запрещено ходить по тротуару. Ходьба по шоссе, выложенному круглыми булыжниками, была трудной. Охранники наши шли по тротуарам по обе стороны улицы и время от времени нас подгоняли: "Шнеллер, юде, шнеллер!" (Быстрее, евреи, быстрее!). Улицы уже были полны крестьян, приехавших на рынок, открывающийся рано. Они провожали нас взглядами, полными ненависти и презрения. Ишика и я шли во главе колонны, за нами — Гершке и Моше. Никто не проронил ни звука.

На месте работы нас разделили на две группы. Одну из групп послали в другой склад. Я, мои три товарища и еще двое пошли в склад, в котором работали вчера. Охранял нас немецкий солдат. Близился полдень, а возможность что-либо "стянуть", не представлялась. Мы работали молча. Тут вошел офицер и приказал двум идти за ним. Я намекнул моим товарищам — продолжать работу. Потому встали два человека, присоединенные к нам, и пошли за офицером. Мы остались вчетвером. Я с Ишикой с само утра чистил короткие карабины советских кавалеристов. Минуту спустя немец позвал солдата, караулившего нас. Мы выглянули в окно и увидели солдата и офицера входящими во второй склад. Надо было действовать. Я приказал Гершке стоять у окна и предупредить нас об опасности. Моше выбрал "обрез", спрятал его под курткой и начал искать боеприпасы в закрытых ящиках. Топориком я отрубил приклад кавалерийского карабина. Ишика спрятал приклад под свою куртку, а укороченный карабин я упрятал под свою зимнюю куртку, которая была брошена на груду курток, прикрывающих ящик, в углу склада. Все это мы проделали молниеносно, когда Гершке сделал нам знак, что немецкий охранник возвращается. Все уселись на свои места и продолжали работу. Немец вошел, обвел нас взглядом и уселся у входа. Винтовку поставил в угол, достал из кармана письмо и углубился в чтение. Выглядел он лет на пятьдесят. Закончив читать письмо, подошел к нам, и стал смотреть, как мы работаем. Спросил, как меня зовут, и между нами завязалась беседа. Он сказал, что воевал в Первую мировую войну. Он был рабочим и участвовал в революции 1918. Один из его сыновей погиб под Смоленском, и кто знает, что будет со вторым сыном на украинском фронте. Письма из дому полны плохих новостей: англичане бомбят, трудно добывать продукты, и кто знает, чем все это кончится… Он говорил быстро, так, что иногда трудно было его понять, и все время поглядывал в окно, не идет ли офицер. Увидев, что тот приближается, схватил свою винтовку, отошел на несколько шагов, и когда офицер приблизился к входу, крикнул: "Юден, шнеллер арбайтен" (Евреи, работайте быстрей!). Офицер поговорил с солдатом, и крикнул в нашу сторону: "Ферфлюхте юден, цум доннер ветер" (Грязные евреи, гром и молния! — Нечто, подобное выражению: "черт вас побери!), и двинулся вдоль барака. Неожиданно подошел к ящику, на который были навалены наши куртки. Если ему взбредет в голову посмотреть, что находится в ящике, и он сбросит с него наши куртки, мы пропали. Офицер постоял несколько мгновений, показавшихся нам вечностью, и вышел из барака. День закончился без происшествий.

Под вечер пришел офицер, велел нам закончить работу и построил нас во дворе. Мы надели наши куртки, но не застегнули их на пуговицы, чтобы ничто не выпячивалось из-под них. Мы выстроились в два ряда, и офицер объявил нам, что мы будем здесь постоянно работать еще полтора месяца. Охрана повела нас в гетто. Снова прошли мы через вход без того, чтобы нас проверили литовские полицаи. В этот день нам сопутствовал большой успех. В наших руках оказались один полноценный карабин и два "обреза", и Моше в своих сапогах пронес большое количество патронов. Карабин и "обрезы" мы спрятали в погребе дома Ишики. На следующий день вечером я принес туда свой "обрез" и взял карабин, к которому Ишика успел приладить приклад. Я спрятал карабин под куртку, но ствол выделялся. К счастью, я никого не встретил по дороге и члены моей семьи не видели, когда я вошел в подсобку. При мне было также три патрона, и я чувствовал себя очень уверенным: я могу сражаться с немцами. Не знаю, откуда возникла эта уверенность, я ведь не умел пользоваться карабином, и еще никогда в жизни не стрелял.

Прошла неделя. Нам удалось пронести в гетто еще два карабина, три "обреза" и большое количество патронов. Мы решили присоединить к нашей группе еще ребят и дать им оружие. Цели пока не были нами определены, но мы решили: сначала организуем группу из ребят, которым доверяем, и только затем определим наши действия. Сначала мы поговорили с каждым кандидатом в отдельности, после этого назначили общую встречу. Собрались на чердаке старого склада, и, чтобы не возбудить подозрение, сообщили, что каждый должен прийти в отдельности, с разрывом в несколько минут. Встреча была вечером, ребята сидели тихо. Многие из них понимали, о чем идет речь, но о том, что у нас есть оружие, не знали. Когда все собрались, я рассказал им об оружии, которое нам удалось достать, и каким образом это сделать. Возбуждение охватило всех, и каждый был готов к сотрудничеству. Мы продолжали обсуждать возможности добычи оружия и из других источников, о необходимости строжайшего соблюдения тайны. Мы пришли к выводу, что окончательной нашей целью является уход в леса, чтобы вести партизанскую войну против немцев. Но, прежде всего, необходимо добыть еще оружие. Это первое наше собрание состоялось 16 февраля 1942. Вот — имена товарищей, участвовавших в собрании, кроме меня: Ишика Гертман, Моше Шотан, Гершон Бак, Реувен Миядзяльский, Давид и Борис Йохай, Саул Михельсон, Ицхак Форос, Мотке Бошевниц, Иерахмиель Мацкин, мой двоюродный брат Иосиф Рудницкий — 12 человек — первая наша группа. Всем нам было по 16–19 лет, и только Иерахмиелю Мацкину минуло 25. Он уже служил в польской армии. Он был нашим военспецом и хорошо ориентировался на территории, окружающей наш городок, что было неимоверно важно для нашей цели.

Прошло еще две недели. Мы продолжали работать в складе с оружием, но не сумели ничего вынести оттуда, ибо нас перевели в другой барак, где собрано было лишь тяжелое оружие: орудия, минометы, пулеметы. Часть из них была выведена из строя, но часть — в отличном состоянии. Мы извлекли важные детали из пулеметов и минометов, и вышвырнули их в глубокий колодец, рядом со складом. Сумели также испортить зенитный пулемет. Склады охраняли литовские часовые. В течение некоторого времени я сумел изучить порядок смен охраны: склады были ограждены забором из колючей проволоки. Три группы охранников несли дежурство в ночное время на территории лагеря. В каждой группе два охранника и собака. Между складами стоял небольшой домик, служащий для отдыха охраны. Две группы дежурили около ограды, третья находилась в домике. Группы сменялись в течение ночи. Охранники чувствовали себя уверенно, ибо партизан в округе не было, никаких акций, нападений извне не случалось.

Нам не удавалось долгое время выносить оружие из склада, и потому возник план — вынести оттуда большое количество оружия одним разом. Восемь наших вооруженных ребят, выйдут ночью из гетто, доберутся полями до оружейных складов, заберутся внутрь барака и вынесут десятки винтовок и ящики с боеприпасами. Охранников "снимем" без единого выстрела. Не сумеем это сделать бесшумно, пристрелим. До прихода к ним подкрепления из городка, успеем вернуться в гетто. Я должен был оставить одно из окон барака с легким оружием открытым, чтобы можно было туда войти. Я предложил, чтобы в этой акции участвовали все товарищи, даже те, которые не вооружены, ибо на обратном пути нам надо будет нести много оружия. План этот выполнить было нелегко, но был несомненный шанс на успех. Не все товарищи считали этот план успешным. Даже, если мы вынесем оружие, следы на снегу приведут за нами полицию. В качестве акции возмездия, они уничтожат всех жителей гетто. Нельзя нам брать на себя такую ответственность. В душе я был согласен с этим, и все же возражал тем, кто был против акции. В ней я видел возможность вооружить большинство молодежи в гетто. Некоторые поддерживали план, но ребят, выступающих против него, было намного больше. Пришли к компромиссу: ждать, пока растает снег, затем снова обсудить ситуацию. До того, как мы разошлись, Саул Михельсон сказал, что ему известно место вне гетто, где находятся несколько пистолетов, но он должен выяснить некоторые детали, и только через несколько дней будет знать точно, как обстоит дело.

Положение евреев в гетто продолжало ухудшаться. Запасы съестного иссякли, многим приходилось довольствоваться скудной пайкой хлеба, выдаваемой немцами — 100 грамм в день, и еще тем немногим, что удавалось тайком пронести в гетто. Поползли слухи, что с приходом весны немцы уничтожат всех евреев оставшихся в гетто, что в некоторых местах Белоруссии расстреляли евреев, а в восточной Белоруссии всех евреев уничтожили. Мы собрались, чтобы обсудить положение и план дальнейших действий. Боялись, что в одну из ночей нас захватит врасплох акция уничтожения, решили, что оружие должно быть все время при каждом члене группы, определили место сбора, если мы будем захвачены врасплох, и второе место, если не сможем встретиться в первом. Определили место, где надо будет пробить брешь в заборе из колючей проволоки и цепей полиции и армии, которыми они оцепят гетто, готовясь к "акции". Надо побудить в евреях желание поддержать наш прорыв. Мы знали, что многие погибнут, но также знали, что нет у нас иного выхода, если нас захватят врасплох. Мы также решили, что надо будет подбирать оружие каждого погибшего, ни в коем случае оружие не бросать. Мы также определили место сбора в лесу в нескольких километрах от городка, если нам надо будет рассеяться во время прорыва. В лесу мы организуемся для дальнейших действий.