Читаем без скачивания Лучшие годы - псу под хвост - Михал Вивег

— Честь труду! — засмеялся он. — Чего ж не взял себе кнедликов?

— Предпочитаю рис, — сказал отец Квидо. — Добрый день!

Шперк принялся за кнедлики.

— Как поживает Tepa? — спросил он с полным ртом.

— Tepa? — не понял поначалу отец Квидо. — Ах да… Хорошо поживает!

Сразу было заметно, что ответ не очень-то и волнует Шперка.

— Наши едут в Англию, знаешь про это? — спросил он.

— Вроде бы слышал, — уклончиво сказал отец Квидо.

— Видишь ли, я тут подумал, а не стоит ли иной раз съездить и тому, кто понимает толк в деле да еще балакает на языках, — затрясся от смеха над своей тарелкой Шперк.

Цинизм такого откровенного признания в первую минуту каким-то извращенным образом позабавил отца Квидо, и он уж было хотел посмеяться, но вдруг засомневался, не говорит ли Шперк об этом всерьез.

— Наверное, стоит, — сказал он с осторожностью.

— Вот то-то, — смущенно заулыбался Шперк. — Все подумываю о подходящих кандидатурах.

Отца Квидо привычно кольнуло за грудиной.

— Да? — сказал он с напускной заинтересованностью.

— Пожалуй, поедешь ты, — весело сообщил ему Шперк. — Дорогу молодым, не так ли? Естественно, мне пришлось за тебя поручиться.

V

1) Отцу Квидо предстояло лететь в Англию в начале июля.

Бабушка Либа, благодаря последовательному чередованию в еженедельном семейном рационе шарлотки, тыквенных блинчиков, капустных котлеток, морковных оладий, картофельных клецек «шкубанок», фасоли с рисом и печеного черного корня, скопила наконец денег на желанную поездку по Италии и улетала уже в конце мая.

Обстоятельство, что она улетает раньше отца Квидо, стало для нее источником поистине детской радости. Не меньшая радость просыпалась в ней и тогда, когда она получала возможность эти обе страны не без издевки сравнивать; совершенно ясно, что страна на Апеннинском полуострове неизменно выходила из этого сравнения победительницей: бабушка с наслаждением говорила о сырых лондонских туманах, холодном море и британской спеси, и в глазах у нее мелькали веселые искорки. Отец Квидо, поневоле уязвленный бабушкиными восторгами, в свою очередь нажимал на душную жару, карманных воров и итальянскую кухню, большинство блюд которой готовится, мол, на алюминии и тефлоне. Бабушка, до сей поры спорившая с ним практически непрестанно, теперь принимала отцовские провокации весьма великодушно, простив ему даже совершенно неуместный вопрос, как по-итальянски будет звучать «злокачественная опухоль». Мать Квидо, которая, как и ее сын, никогда не бывала дальше Высоких Татр, выслушивала их взаимные подковырки со все растущим неудовольствием, хотя при этом каждому из них искренно желала приятного вояжа. Зачастую после ужина она не успевала даже убрать со стола — оба путешественника нетерпеливо раскладывали карты и проспекты прямо поверх грязных тарелок.

— Ну вас к дьяволу! — сердилась она. — Кому охота все время выслушивать вас!

Двадцатого мая бабушка уехала в Прагу, и дедушка Иржи проводил ее в аэропорт. Через девять дней в Сазаву пришла черно-белая открытка с интерьером храма S. Maria Gloriosa dei Frari в Венеции.

В автобусе мы катимГаремом на закате.Потом ногами ходимПод синим небосводом.А коли захромаем,Гондолу подзываем! —

было на открытке, и, как всегда, следовала приписка в прозе: «Я ужасно усовершенствовалась в итальянском и английском! Всем привет — вы мой свет! Бабушка Либа».

— Что ж, вполне возможно, — комментировал написанное отец Квидо, — только вот со стихами у нее что-то не ладится. «Ногами ходим»! Вероятно, иной раз она и на руках ходит!

— На почте опять отлепили марку! — рассерженно сказал Квидо.

— Я, дура, что-то никак не пойму, — сказала мать Квидо, — «…ужасно усовершенствовалась в итальянском и английском». Любопытно, что поэт хотел этим сказать?

По мере приближения бабушкиного возвращения нервозность в семье возрастала: все более экономной с годами бабушке и самые дешевые сувениры казались несносно дорогими, а потому неизбежные подарки для своих самых близких она нередко добывала своим, причем несколько обескураживающим, способом. Ее приезды становились для семьи сущим конфузом. Правда, родители Квидо уже научились принимать все эти красивые вазы и скатерти с названиями отелей, где бабушка останавливалась, с каким-то сочувственным юмором, но Квидо в подобных ситуациях испытывал немалые муки. Обычно — как, например, в тот раз, когда по возвращении бабушки из ГДР он получил от нее охотничий нож с коряво нацарапанным посвящением Хельги П. Гюнтеру К., — он говорил «спасибо», краснел и на несколько часов скрывался в своей комнате.

— Что она нам теперь привезет? — язвительно бросил отец Квидо накануне бабушкиного приезда. — Любопытно.

Квидо захохотал.

Его мать для виду попрекнула обоих, но в действительности обрадовалась, ибо в саркастическом смехе Квидо усмотрела гарантию того, что на сей раз он воспримет приезд бабушки гораздо легче.

И она не обманулась: когда на следующий день бабушка открыла свой знаменитый серый чемодан и с виноватым выражением неисправимо расточительной женщины одарила маленького Пако растекшимся шоколадом, а Квидо — мертвым крабом, тот и бровью не повел.

— Grazie, — сказал он серьезно, — именно такой мне и нужен был.

Слава богу, пронесло, подумала мать Квидо. Но на сей раз — в порядке исключения — она ошиблась: худшее было впереди.

— Обратите внимание, — сказал Квидо редактору, — на этот достаточно ключевой момент: вместо того чтобы как следует всыпать взрослым, я иду с ними на первые компромиссы.

— Первые, но никоим образом не последние, — многозначительно сказал редактор. — Читайте.

Да, бабушкины традиционно трудные возвраты в будни на сей раз переросли в нечто более серьезное. Она, точно ребенок, съевший свои конфеты и ревниво наблюдающий за тем, у кого они еще есть, начала ужасно завидовать отцу Квидо. В первые дни по возвращении она еще пыталась шутить на тему «лондонских туманов», но это ни у кого уже не вызывало улыбки, да и сама она чувствовала, что этим никого не проймешь: в конце концов, и вероятный туман в Лондоне лучше, чем солнце в Сазаве. Когда ни на кого не подействовали даже «тараканы во всех отелях на левом берегу Темзы», она, окончательно разобидевшись, заперлась в своей мансарде и выходила оттуда лишь по ночам, чтобы разжиться чем-нибудь съестным из холодильника. Ибо когда мать Квидо звала ее к обеду или к ужину, она решительно отказывалась.

— Он едет, а я нет! — добавляла она плаксиво.

— Мама! — укоризненно кричала мать Квидо. — Ты ведешь себя как девчонка!

И в самом деле: бабушка Либа возвращалась в детство. Все говорило о том, что она переживает рецидив периода первой строптивости.

— Несправедливо! — временами доносилось из ее комнатушки. — Нет и еще раз нет!

В такие минуты все члены семьи, чем бы ни были они заняты, замирали как вкопанные и устремляли завороженные взоры к потолку. Судя по тому, как потолок время от времени дрожал, Квидо был убежден на все сто, что бабушка одновременно с криками еще и злобно топает ногами.

— Пресвятая Дева Мария, — шептал отец Квидо, — уж лучше я никуда не поеду!

Когда бабушка просидела в своей комнате три дня кряду, мать Квидо, собравшись с духом, предприняла последнюю попытку «все толком объяснить». За час до обеда она закурила сигарету, сварила кофе и поднялась к матери в мансарду. Отец Квидо во избежание лишней нервотрепки увел детей в сад, якобы для короткой футбольной разминки. Однако старания его оказались тщетными — из открытого окна бабушкиной комнатки до них долетало каждое слово.

— Несправедливо! Нет, тысячу раз нет!

— Мама, ты ведь уже была!

— Ну и пусть! Что из того!

— Подавай! — крикнул отец старшему сыну.

— Тогда запри собаку! — кричал Квидо. — Из-за твоего футбола она еще прокусит мне ногу!

— Мама, опомнись! Ты же не умеешь заключать контракты!

— Пасуй сюда!

— Запри собаку, черт бы ее побрал!

— Да, мама, я знаю, что ты владеешь английским и немецким!

— Отдай мяч, отдай мяч! — завывал Пако.

— Пасуй сюда! — орал отец Квидо голосом настоящего психа.

— Прошу тебя, поднимись сюда! — Мать Квидо, стараясь не терять самообладания, высунулась из окна. — Объясни ей, что не можешь взять ее с собой.

— С собой?! — сказал отец Квидо, испуганно взбегая в мансарду.

— Известно, что супруги президентов подчас сопровождают своих мужей в поездках. Но чтобы… чтобы президент, тем паче рядовой чешский чиновник, мог взять с собой свою старую тещу, такого я еще не слыхал!

— Не ругайтесь! — кричал из сада Квидо. — Я отказываюсь расти в такой обстановке!