Читаем без скачивания Лучшие годы - псу под хвост - Михал Вивег

— Ты слышала? — визжала бабушка. — Ну хорошо. Эта старая теща не останется тут ни минуты!

Отец Квидо уже не владел собой:

— Не пробуждайте в людях напрасных надежд!

— Уезжаю! Не желаю жить под одной крышей с таким эгоистом!

— Значит, вы без зазрения совести уезжаете? — кричал отец Квидо. — Сперва вы регулярно приучаете нас к тыквенным оладьям, а потом берете и уезжаете? Это подло! Неужто вы не оставите нам даже рецепта?

— Мамочка! — ревел в саду Пако, которого сшибла с ног Нега.

— Уезжаю! Ни минуты здесь не останусь!

— Излишне говорить вам, как вас будет не хватать в доме! — сказал отец и оглядел систему бабушкиных отопительных приборов: к центральному отоплению, электрокамину и обогревателю в прошлую зиму прибавились еще электрогрелка и электробашмак. — А наша электростанция и вовсе без вас пропадет! Представьте, сколько людей из-за вашего отъезда останется без работы!

— Ничтожество! — с ненавистью кричала бабушка. — Какое ничтожество!

Отец Квидо отогнал от себя мимолетное желание крепко сдавить пальцами ее загорелую шею.

— Мамочка! — истошно вопил Пако.

— Пошли обедать, — спокойно сказала мать Квидо. — Иду, иду, птенчик мой! — нежно крикнула она Пако.

— Я пойду к нему, — сказал отец Квидо. Покачал головой и, вздохнув, улыбнулся.

Мать Квидо догнала его на лестнице.

— Она не злая. Она просто старая. — Что-то в ее голосе заставило отца Квидо оглянуться: в глазах жены стояли слезы. — Если бы я могла, я оплатила бы ей круиз вокруг света, — сказала она.

2) Запад поразил отца Квидо так же, как и многих до и после него.

— Запад напомнил мне матушку из эрбеновского «Клада»,[29] — живописал он позднее свои впечатления Павлу Когоуту.

Хотя его шутливое сравнение и пришлось драматургу по нраву, оно было не совсем точным: отца Квидо потрясла красочность и чистота улиц, великолепие старой и современной архитектуры, роскошь витрин и так далее и так далее, но всем этим он не был даже временно ослеплен, как это случилось с горемыкой Эрбена. А кроме прочего, сравнение не отражало того, что завораживало отца Квидо на Западе более всего: нисколько не преувеличенное, но неизменное и естественное уважение к его образованию, его работе и знаниям. Он чувствовал это постоянно: и когда проводил совещания, и когда за ним присылали из фирмы машину, и когда в его номере установили телефон, и когда приглашали осмотреть Лондон или поужинать, хотя контракт был уже заключен. Перед ним открывались все двери: если они не были автоматизированы соответствующим образом, их открывал швейцар, лифтер, специальный служащий. Телефоны-автоматы работали. Такси по требованию останавливались. Полицейские улыбались. Водители роскошных лимузинов на переходах притормаживали, уступая ему дорогу. В туалетах стоял приятный аромат. На почте ручка, которую пока еще никто не свистнул, не текла и красиво, тонко писала. Ему весело предлагали газеты, билеты на скачки, посещение храма, разноцветное мороженое, дома на продажу, массаж, обувь, путешествие на Филиппины. Женщины в Сохо с готовностью предлагали ему свою любовь. Вещи, на которых он стоял, сидел, лежал или писал, сияли чистотой, не шатались и уж тем паче не были загажены попугайчиками. Шампунь, который он купил, не вытек в портфель, а вымыв им два раза волосы, он совершенно избавился от перхоти, что сыпалась ему на плечи тридцать лет кряду. Впервые в жизни он не стесняясь пошел к парикмахеру, а тот впервые в жизни подстриг его так, что прическа соответствовала форме его лица. Он сразу показался себе красивее.

Он показался себе удачливее.

Продавец в магазине с товарами для собак не осмеял его, когда он попросил антиблошиный ошейник, и предложил ему сразу четыре вида. Блюда в ресторане не были ни пережаренными, ни остывшими. Официанты были бесконечно любезны.

— Без овощей! — обычно просил он.

Его унизительно-подобострастное отношение к официантам, заставлявшее его глотать пирожное с прокисшими взбитыми сливками и при этом корчить благодарную мину, осталось в прошлом. Он вел себя энергичнее и увереннее. Бросая нищему на Парк-Лейн пять пенни, он забывал, что в игре с футбольным клубом «Белокозлы» он был сменен уже на восьмой минуте.

Однако испытываемое им довольство — и когда гостиничный служащий относил ему чемодан в номер, и когда он стоял перед зданием парламента — не было тщеславием: это была радость пациента, у которого успешно затягивается рана.

— Подобно тому как бабушка, дабы чувствовать себя моложе, направляла свои стопы на восток, отец, дабы чувствовать себя человеком, должен был ездить на Запад, — сказал Квидо редактору. — Это было между ними строго разграничено.

Ввиду позднего прибытия самолета компании British Airways в Прагу, семья, как и было условлено, ждала отца Квидо дома, в Сазаве, а в аэропорту встречал его лишь водитель служебной машины.

Когда часом позже он высадил отца Квидо недалеко от ворот его дома, было уже совсем темно. Отец Квидо очень тихо открыл калитку и, пройдя по темному саду, подошел к кухонному окну. Подтянувшись за подоконник, заглянул в кухню — первое, что он увидел, была какая-то старуха арабка, чье лицо до самых глаз закрывал черный платок. Старуха решала кроссворд. Правда, секунду спустя он уже осознал, что это его теща. Никого другого в кухне не было.

— Well, — засмеялся он. — Let’s go.[30]

Как только он открыл дверь в прихожую, с лестничной площадки кинулась к нему Нега: приветствуя его, она высоко подпрыгивала, подвывала и лизала ему лицо. Несколько раз потрепав и погладив Негу, он посмотрел ей строго в глаза и на пробу скомандовал:

— Down!

Нега послушно прижалась к полу и, положив голову между передними лапами, радостно стала подметать хвостом кафельный пол.

«Чудеса!» — подумал отец Квидо и великодушно выпустил ее в сад. Ручка двери в гостиную повернулась, дверь приоткрылась, и в нижней части проема возник маленький Пако.

— Ку-ку! — сказал ему отец.

— Папка! — закричал Пако и кинулся в раскрытые объятия отца.

Из гостиной донеслись торопливые шаги.

— Привет, отец, — с хрипотцой сказал Квидо, оглядев отца. — Ты стал похож на Йозефа Абрагама.[31]

— Ну здравствуй, — сказала мать Квидо несколько удивленно. — Где собака?

— Hallo, boys. Hallo everybody.[32] — Отец Квидо широко улыбался. — Собака в саду. Ничего вам, мальчики, не привез, I’m sorry. Краба я просто не смог убить — вы бы не поверили, с каким укором он смотрел на меня. Добрый вечер! — громко крикнул он бабушке в кухню. — Приветствую вас!

Ответа он не удостоился. Поставив Пако на пол, привлек к себе жену.

— Здравствуй, — сказала она, поцеловав его. — Ты отлично выглядишь.

— Эта исламская сепаратистка все еще сопротивляется? — шепнул отец.

— Не обращай внимания. — Мать закрыла дверь в кухню. — Она не хочет дышать испарениями того бесцветного лака, которым ты покрыл обшивку, — объясняла она мужу с напускной серьезностью, не сводя с него глаз: нестоптанные каблуки новых светлых мокасин, купленных в Праге еще до отлета, заставляли его держаться непривычно прямо. Пиджак был старый, но сегодня он сидел на нем, как ей казалось, гораздо лучше.

— Что за чушь! Это было два года назад! — ужаснулся отец.

Мать Квидо пожала плечами. В глазах у нее сверкали веселые искорки, и, несмотря на первые морщинки, появившиеся на лбу и вокруг глаз, она все еще выглядела девочкой.

— Но мама знает одного человека, который также покрыл у себя вагонку бесцветным лаком. А когда его вскрыли, в животе была опухоль с кокосовый орех.

— Когда вскроют меня, там будет опухоль с тыквенную оладью!

— Оставь, пожалуйста. У тебя новые часы?

— Покажи! Покажи! — закричал Пако.

— Подарок от фирмы, — сказал отец Квидо жене. — Потом покажу тебе, как они светятся.

Он опустил руку, чтобы сыновья смогли разглядеть часы. Пако прикрыл их своей ладошкой.

— Ничего не светятся! — разочарованно крикнул он.

Отец Квидо посмотрел на жену и сказал:

— Они светятся только под периной.

— Боже! — воскликнула мать Квидо. — С каких это пор ты делаешь эротические намеки? Ты что, соблазнил стюардессу?

— Отложите эта штучки на другое время, хорошо? — попросил с явным неудовольствием Квидо. — Здесь ребенок, да будет вам известно.

— Never mind, boy![33] О таких вещах надо говорить абсолютно открыто.

— Только не в моем присутствии, — попросила мать Квидо. — Уж не заскочил ли ты в Сохо? Что-то у тебя прибавилось самомнения. Помни, это первый шаг к аварии!

— Take it easy,[34] — смеялся отец Квидо. — Ужин будет? Я голоден как волк. В последний раз я ел где-то над проливом. Разумеется, я имею в виду пролив Ла-Манш, — предвосхитил он вопрос Пако. — Квидо покажет тебе это на карте. Что у нас?